Президент Олимпийского комитета России (ОКР) Станислав Поздняков в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Елене Вайцеховской рассказал о работе в области борьбы с допингом, взаимоотношениях с зарубежными коллегами, задачах на будущее и успехах дочери, недавно ставшей чемпионкой мира.
Дипломатия компактного мира
- После Олимпийских Игр в Пхенчхане очень много говорилось о том, что руководящие структуры российского спорта ждет достаточно серьезное переформатирование. Но прошло время, и все осталось на своих местах. Или это не так?
- Для того чтобы заниматься реформами, нужно четко понимать, в каких сегментах системы существуют проблемы. Если говорить, например, о последних Олимпийских играх, то объективную оценку нашим результатам в Пхенчхане дать сложно. Вы прекрасно помните, в каком усеченном составе выступала команда, как и при каких обстоятельствах проходила подготовка. Главной задачей в той ситуации было поехать в Корею и принять участие в соревнованиях. С этой задачей мы справились, несмотря на очень сложную ситуацию, породившую сильный негативный фон. Рассматривать в таких условиях чисто спортивную составляющую, рассуждать о том, что где-то получился провал, в каких-то видах не удалось завоевать наград и так далее, было бы неправильно. По этой же причине, с моей точки зрения, говорить о какой-то большой реформе структуры управления спортом все-таки преждевременно. Я не исключаю этого в будущем, но утверждать, что сейчас назрела серьезная необходимость, не стал бы.
- На протяжении всего периода борьбы за участие в Олимпиаде у вас были хотя бы мимолетные мысли о том, что нам не надо ехать в Пхенчхан?
- Когда узнал о решении МОК, то самая первая мысль мелькнула именно такая: если бы я был на месте кандидата на участие в Играх, то не поехал бы. Просто любой спортсмен достаточно эмоционально воспринимает такие вещи, и те мысли шли именно от эмоций. Причем, эмоций Позднякова-спортсмена, а не одного из руководителей ОКР. Но, в принципе, практически сразу пришло понимание, что такое решение, как бойкот или отказ от участия в Играх, приведет к очень тяжелым последствиям для всей системы российского спорта. Мы были обязаны в первую очередь думать о перспективе. О том, как будем жить через день, через два, через год. Как будут жить следующие поколения спортсменов. Убежден, что в итоге с нашей стороны было принято абсолютно взвешенное и единственно правильное решение.
- Я была в Вене в июне 2016 года, когда на российскую легкую атлетику обрушилась дисквалификация, и хорошо помню, как уезжала с чувством тотальной неприязни к президенту Международной ассоциации легкоатлетических федераций (IAAF) Себастьяну Коу как к спортсмену. В Пхенчхане я прочитала слова президента Федерации лыжных гонок России Елены Вяльбе, что она никогда не подаст руки президенту МОК Томасу Баху - и тоже понимаю ее чувства. Каково было вам как спортсмену проходить через все эти неприятные события, понимать, что, возможно, какие-то вещи вообще не имеют отношения к спорту, что оппоненты делают какие-то вещи не по своей воле, но вы должны с ними общаться, ничем не проявляя своих чувств?
- То, о чем вы сейчас говорите, называется спортивной дипломатией. Есть конечная цель, к которой мы должны двигаться, есть методы и средства ее достижения.
- То есть, условно говоря, ради достижения цели можно пойти на любое унижение?
- Я не согласен с таким термином и точно не назвал бы это унижением. Мы говорим о принципиально других вещах. То, через что пришлось пройти, это достаточно серьезная рутинная работа, у которой были совершенно определенные задачи. Мы оказались в эпицентре глобальных процессов и должны были сделать все от нас зависящее, чтобы сохранить российский спорт на должном месте в международной системе и обеспечить возможность спортсменам принимать участие во всех олимпийских соревнованиях. То решение, которое было принято по участию нашей команды в Пхенчхане, было, разумеется, крайне неприятным. Но оно точно так же было невыгодно и МОК, который подвергался очень серьезной критике за то, что россияне, пусть и в статусе "олимпийских спортсменов из России", все же были допущены. Вы же сами все это видели и помните, до какой степени наши оппоненты и вторившие им СМИ ополчились против МОК и Томаса Баха. В этой ситуации не очень верно говорить о том, что мы были какими-то геополитическими противниками с Международным олимпийским комитетом и его руководством.
И, кстати, Олимпийскому комитету России в этой критической ситуации удалось не только вернуть свой статус в МОК, но и наладить очень четкое взаимодействие с его структурами и аппаратом. Много вопросов приходилось обсуждать и решать в крайне сжатые сроки и без права на ошибку, была проделана большая, в том числе, дипломатическая работа. И сегодня нам это очень помогает в текущем взаимодействии. Президент Бах встречался с главой российского государства, мы принимали его здесь, в ОКР. Это, считаю, серьезный знак, что кризисная страница перевернута.
- Другими словами, у вас есть убеждение, что перед следующими Олимпийскими играми на российский спорт не обрушится какой-нибудь очередной скандал?
- Это может произойти лишь в отношении каких-то прошлых историй. На сегодняшний момент, повторю, у нас есть четкое ощущение, что мы, скажем так, "обнулили" ситуацию и движемся синхронно с МОК в правильном направлении.
- Как вы относитесь к тому, что сейчас при перепроверке новыми технологиями проб восьми-, а то и десятилетней давности спортсмен фактически попадает под двойное наказание, как это случилось с прыгуньей в высоту Анной Чичеровой?
- С моей точки зрения, наказывать дважды за одно и то же нарушение неправильно и неправомерно. При этом логику структур, которые следят за соблюдением антидопинговых правил, проследить можно. Они, прежде всего, преследуют цель продемонстрировать неотвратимость наказания. И здесь речь идет скорее о предостережении новым поколениям. О тех юных спортсменах, которые только начинают заниматься спортом. Поэтому мы в нашей текущей работе сегодня также очень много времени уделяем вопросам, связанным с изменением антидопинговой культуры. У молодых спортсменов в первую очередь. Вся эта история действительно многому нас научила. Позволила увидеть, что в антидопинговом образовании мы очень слабы. Я говорю сейчас не о допинге как таковом, а о том, что у нас в сознании многих есть допуск к нарушению антидопинговых правил. Вот это очень большой пласт, с которым как раз мы должны очень активно работать. Переформатировать работу с федерациями, с Федеральным медико-биологическим агентством. Ведь те два случая, которые имели место на Играх в Пхенчхане, наглядно показывают не наличие какой-то системы, а идиотизм и халатность.
- Вы же, по сути, не имеете никаких рычагов влияния на федерации. Все они разные, как и их руководители. Есть ли вообще какие-то способы держать ситуацию под контролем?
- Скорее, речь можно вести о том, чтобы выстраивать надежные партнерские отношения. ОКР - это все-таки общественная организация. Конечно, у нас есть определенные рычаги влияния, позволяющие создавать общий фон принятия или непринятия существующих условий нашей совместной деятельности. На этом фоне у федераций есть два варианта - либо встраиваться и идти в одном с нами направлении, либо остаться в стороне от решения комплексных, единых задач.
- Насколько благоприятной для России вы считаете ситуацию, которая сложилась в международных федерациях по отношению к нашей стране? Стоит ли опасаться того, что при любой возможности нас будут лишать каких-то позиций в международном представительстве?
- Безусловно, есть проблемные федерации, если мы говорим о допинговых скандалах. Легкая атлетика, например, или тяжелая атлетика. Однако подавляющего большинства федераций эта тема не коснулась, нет никаких вопросы и претензий к коллегам из России, и рассуждать о возможном ухудшении ситуации там не приходится. Я много общаюсь с руководителями международных федераций на эту тему.
- Я имела в виду несколько другое. Вы произнесли хорошее словосочетание "спортивная дипломатия", и я стараюсь посмотреть с этих позиций на ситуацию в том же биатлоне, где после отставки с поста президента Международного союза биатлонистов (IBU) Андерса Бессеберга стала активизироваться канадско-американская коалиция. Это может означать, что Россия вполне может лишиться позиции первого вице-президента, которую сейчас занимает Виктор Майгуров. Такие ситуации - это внутреннее дело союза биатлонистов России, или в ОКР существует какая-то система, позволяющая людям с опытом спортивной дипломатии как-то участвовать в процессе, что-то подсказывать?
- После минувших выборов в ОКР мы приняли решение о создании совета из российских представителей в международных спортивных организациях. Сейчас заканчиваем формирование актива этого собрания. И, конечно, будем очень внимательно следить за подобного рода ситуациями. Я убежден: если объединить всех представителей наших федераций, наладить постоянный контакт и совместную работу, то мы обязательно добьемся принципиально нового уровня взаимодействия, проведем единую ниточку между всеми. Спортивный мир ведь достаточно компактен.
Олимпийский фасад
- Вся ваша карьера, как спортивная, так и та, что сложилась после спорта, выглядит очень стройной и логичной. В дальней перспективе в ней присутствует цель стать президентом МОК?
- Считаю, что представитель одной из крупнейших спортивных держав, а Россия, безусловно, одна из них, не должен становиться лидером международного олимпийского движения. Согласитесь, это будет несколько несправедливо по отношению ко всем остальным коллегам. Поэтому такой задачи нет на ближайшую перспективу. Очень многое нужно сделать в нашем собственном олимпийском доме, на этом сейчас я и сосредоточен.
- После Олимпийских игр в Пекине ваш тренер Борис Писецкий сказал, что причина того поражения в 1/16 финала в том, что вы просто выгорели психологически. Согласны с этим?
- Скорее, да.
- А как вообще восприняли то поражение? Спрашиваю, потому что хорошо помню, какой трагедией стало поражение на Олимпиаде в Сиднее для Александра Попова и Александра Карелина.
- У меня, все же, несколько иной случай. То, что мне удалось четырежды стать чемпионом на трех Олимпиадах подряд, не означает, что я на протяжении этого времени вообще не проигрывал. Олимпийские медали – это некий для всех заметный яркий фасад, доска почета. Но на самом деле поражений у меня было гораздо больше, чем побед, и никогда не было такого, чтобы я ехал на соревнования с настроем кровь из носа, но выиграть, словно не будет другого шанса. Другое дело, что, когда ты едешь на свои заключительные Олимпийские игры и это четко осознаешь, конечно, хочется выступить максимально хорошо. В Пекине я, с одной стороны, был в статусе действующего чемпиона мира в личных соревнованиях, а с другой, прекрасно понимал, что мои выступления на этапах Кубка мира по ходу того сезона уже далеко не так убедительны, как в предыдущие годы. Да, было желание и была надежда, но они - не самые главные составляющие в достижении спортивного результата.
- Один выдающийся тренер сказал мне как-то, что считает большой ошибкой, когда спортсмен фокусируется на каком-то выступлении, как на последнем старте. Что этим он просто воздвигает перед собой дополнительную стену.
- Возможно, в моей ситуации так и произошло.
- Должность государственного тренера сборной, которую вы получили сразу после пекинской Олимпиады, сильно смахивала на утешительный приз. Спасательный круг, протянутый герою с тем, чтобы он, находясь в депрессии, ненароком не свел счеты с жизнью. Чем не сюжет для фильма?
- В реальности все было совершенно не так. Когда я вернулся из Пекина, сразу поехал с друзьями в алтайские горы. Именно тогда, кстати, по-настоящему полюбил альпинизм. Понял, что когда организм начинает бороться за выживание, этот процесс полностью освобождает голову от всяких дурных мыслей. Я даже взял за правило по окончании каждого года ездить в горные экспедиции, чтобы полностью отдохнуть. Лучшего времяпрепровождения, считаю, просто не бывает. Возвращаешься абсолютно чистый, со свежими идеями, с желанием и силами продолжать работать. И тогда, после алтайской поездки, я довольно скоро получил несколько предложений. В том числе, и от президента федерации фехтования Алишера Бурхановича Усманова – стать государственным тренером. Взвесив все "за" и "против", согласился. Потом стал первым вице-президентом федерации.
- На практическую тренерскую деятельность вас не тянуло?
- Если вы меня спросите немного по-другому – брал ли я в руки саблю с тех пор, как закончил выступать, я отвечу, что брал лишь в тех случаях, когда дочери помогал выгибать клинок. Я из категории прагматиков, людей, которые трезво смотрят на вещи. Все-таки это большая редкость, когда успешный спортсмен становится по-настоящему успешным тренером. А становиться посредственным мне точно не хотелось.
Амбиции и команда
- Вы имели отношение к привлечению в российскую сборную Кристиана Бауэра?
- Да. По поручению тогдашнего главы попечительского совета федерации вел с ним переговоры. Аналитика говорила о том, что в какой бы команде ни работал Бауэр, он добивался индивидуальных успехов на крупнейших соревнованиях. И мы не ошиблись.
- Если не ошибаюсь, Бауэр, став главным тренером по сабле, сменил на этом посту вашего же личного тренера Писецкого?
- Да.
- Это не создало вам морального неудобства?
- Не просто создало, но и привело к достаточно болезненному отношению моего тренера к ситуации в целом. Я приложил очень много усилий к тому, чтобы избежать конфликта, но локализовать его удалось только по прошествии времени. Разумеется, я понимал, что напряженность в отношениях неизбежна, но здесь уже нельзя было воспринимать друг друга как тренер и ученик. Как один из руководителей федерации я понимал, что самое важное в спорте – это результат. На тот момент результат команды оставлял желать лучшего. Поэтому пришел другой тренер, который этого результата добился.
- Я не раз имела возможность наблюдать несколько различных выборных ситуаций. И каждый раз четко понимала, что человек, который выдвигается на руководящую должность, еще не будучи выбранным, оказывается обременен большим количеством обязательств. Более того, те, кто его поддерживает, искренне полагают, что человек по гроб жизни им обязан. Как эту ситуацию разруливали вы сами?
- Это большая проблема, на самом деле. Одно дело – человеческие отношения, и совсем другое – управление организацией в целом. Здесь не должно быть никаких послаблений, связанных с той или иной историей взаимоотношений, пусть даже самой лучшей. Ответственность за работу всей команды не позволяет руководителю оглядываться на то, что было когда-то.
- Разрывать отношения с людьми на этой почве приходилось?
- Мне, наверное, все-таки хватает дипломатических качеств для того, чтобы убеждать людей в правильности своей позиции.
- Когда спортсмен уходит в какую-то другую область деятельности, он очень часто становится чужим для тех, кто был с ним в прошлой жизни, но не становится "своим" в той жизни, куда пришел. Вам в нынешнем статусе комфортно?
- С этим у меня проблем точно нет. Я достаточно энергично и эффективно провел десять лет своей жизни после ухода из спорта. Сейчас, как вы знаете, занимаю еще и пост президента Европейской конфедерации фехтования. Многие из тех, с кем я когда-то соревновался, находятся сейчас на руководящих позициях в национальных федерациях, в международных. Глава венгерского национального олимпийского комитета и глава румынского национального олимпийского комитета являются моими товарищами, друзьями, с которыми мы росли в спорте вместе. Поэтому взаимоотношения складываются органично.
- Когда за спиной стоит столь влиятельный человек, как Усманов, это большая поддержка или большой груз?
- Я бы сказал, что благодаря поддержке как раз и появляется очень большой груз ответственности. Любой коллектив – это единый механизм. Работая в команде Усманова, еще когда моя административная карьера в федерации фехтования только начиналась, я научился подчинять свои интересы интересам общего дела. Видел, как каждый человек, которому оказывался кредит доверия, пытался максимально его реализовать, понимая всю меру ответственности. Наверное, поэтому все люди из этой команды сейчас на виду. И главный тренер сборной России Ильгар Мамедов, и министр спорта Павел Колобков.
- В те годы, что вы выступали, мне доводилось слышать от совершенно разных людей, что в вашей жизни есть два беспрекословных авторитета. Это ваш тренер и ваша супруга. Кто является таким авторитетом сейчас?
- Говорить о том, что мнение какого-то одного человека для меня однозначно и беспрекословно, я бы, наверное, не стал. На самом деле, людей, к которым стоит прислушаться, вокруг меня очень и очень много. Выделять кого-то было бы неправильно, но для принятия однозначного и взвешенного решения я стараюсь заручиться мнением тех, кому доверяю.
Спортзал через дорогу
- Вы сейчас не только президент ОКР, но и папа чемпионки мира. Фехтовальные успехи Сони - это ваша заслуга, или жены?
- В первую очередь, это, конечно же, заслуга самой дочери и ее тренеров. Соня очень старательная, целеустремленная. Ей ведь через многое пришлось пройти. У нее дважды был разрыв крестообразных связок, она восстанавливалась по нескольку лет, снова возвращалась в спорт. Те, кто знает, что это за травма, прекрасно понимает, насколько тяжело восстанавливаться и возвращаться как минимум на свой прежний уровень и двигаться дальше. То, что дочь сделала на чемпионате мира, для меня, как для отца, пример очень высокого мужества. Разумеется, мы с супругой помогали ей какими-то советами, какими-то техническими вещами, старались вести по жизни. Но в остальном мы на достаточно скромных ролях.
- Обычно выдающиеся спортсмены не хотят для своих детей той же судьбы.
- В Новосибирске мы жили рядом со стадионом, где я в свое время занимался сам. И супруга работала в спортивной фехтовальной школе....
- То есть, дочери просто было некуда деваться от фехтования?
- Она пробовала заниматься плаванием, акробатикой, ну а потом пришла в фехтовальный зал. И осталась - хотя никто ее не подталкивал к этому, поверьте. Нам, родителям, было, безусловно, удобно, что дочь тренируется через дорогу от дома, но совершенно точно не этот факт предопределил ее выбор. А вот младшая дочь предпочла играть в баскетбол.
- Еще до начала чемпионата мира по футболу много говорилось о том, что как только этот турнир закончится, внимание к спорту в стране, как и его финансирование, пойдет на убыль, а сам спорт далеко не в той степени интересен, как это было на протяжении нескольких последних лет. Вы разделяете такую точку зрения?
- Не очень с ней согласен. У нас впереди будет несколько крупных соревнований. В следующем году зимняя Универсиада пройдет в Красноярске. Пусть это не такой значимый со спортивной точки зрения турнир, как Олимпийские игры или домашний футбольный чемпионат мира, но медийный фон будет обязательно, болельщики наверняка будут интересоваться выступлениями наших спортсменов. В ближайшей перспективе мы будем делать все возможное, чтобы продолжать проводить крупные международные соревнования в России и тем самым максимально поддерживать интерес к спорту. Вообще, хочу сказать, что по организации спортивных мероприятий мы – чемпионы мира. Это мнение многих наших коллег за рубежом.
Вторая важная задача, на решение которой сейчас нацелена и наша работа, и работа министерства спорта - поднять общий уровень систематических занятий спортом среди населения. Эту цель вполне можно назвать стратегической. Потому что речь идет о здоровье нации.
- Когда вы сами в последний раз делали зарядку?
- Я зарядку не делаю. Но занимаюсь спортом регулярно. Без этого просто плохо себя чувствую. Плюс - походы в горы. Это самая большая моя активность. И самая серьезная. В том плане, что подъемы на "семитысячники" являются достаточно экстремальным времяпрепровождением.
- А вообще вы способны на какие-то авантюрные поступки? И были ли они в вашей жизни?
- Думаю, что любой спортсмен, достигший высоких спортивных результатов, внутри себя авантюрист. Бросать вызов всем и вся – это, согласитесь, достаточно авантюрное мероприятие. Просто со временем любой человек меняется, эволюционирует. Одни качества переходят в другие. Вот и меня жизнь понемногу делает более прагматичным в каких-то вещах. Последний по-настоящему авантюрный поступок был года четыре назад, когда мы поднимались на пик Евгении Корженевской. У нас была запланирована промежуточная ночевка на высоте 6300 метров и спуск вниз, для того, чтобы через неделю опять пойти верх. То есть, такая пилообразная "гималайская" тактика. Я в 3 утра проснулся, вскипятил термос, сказал, что отлично себя чувствую, и пошел один на вершину. Благополучно поднялся на нее, а вот на спуске понял, что сделал что-то не так - начал чувствовать себя как-то неуверенно. Это как раз особенности горной адаптации: вроде человек идет нормально, а потом – раз, и начинаются проблемы. Мне тогда очень хорошо объяснили, что я, мягко говоря, был неправ, и больше я таких вещей себе не позволял.
- Вам свойственно думать о собственном возрасте?
- Вообще об этом не думаю. О моем возрасте говорит разве что возраст моих детей. Вроде совсем недавно еще старшую дочь в школу отводили, а сейчас она уже чемпионка мира…
