Магомед Исмаилов, в одночасье ставший популярным блогером Мага Исма и пробивший 1,5 миллиона подписчиков в инстаграме, продолжает подготовку к очередному бою, не забывая о своей основной профессии. В интервью Василию Конову на YouTube-канале KonOff Исмаилов рассказал о драке со скинхедами, поножовщине, жизни в машине и впервые говорил о семье.
— Я посмотрел дважды бой с Александром Емельяненко, и это был первый раз, когда я смотрел ММА, UFC — неважно что, и когда мне было жалко соперника. Вам в какой-то момент не было самому жалко, когда добивали? Или в тот момент ни о чем не думали?
— Нет, у меня была такая мысль, типа: прости, Саш! Так было во время боя, я все свои удары доносил до цели, я уже все попадал, я уже понимал, что он не сможет выйти из-под меня, и вот тогда у меня в голове вот это крутилось. Я уже думал сказать, потом я вот по ходу боя не посчитал правильным вообще разговаривать. Не захотел. А так это одно из противостояний, которое я сам пересматривал и испытал такие же чувства, как и вы. Мне было не по себе, грустно.
— Ну некомфортно, потому что настолько разные весовые категории в плане мастерства, физической подготовки, что не было шансов никаких.
— У меня, да, в смысле?
— Не выиграть.
— Нет, мы хорошо отработали. Изначально, пока этот бой не состоялся, для всех у меня не было шансов вообще никаких. Говорили — да он пьяный выйдет, вообще убьет его там в клетке. А тот, кто понимает спорт, тот, кто меня знает, мой подход к противостояниям, к подготовке, они понимали, что и как. То есть, чтобы быть для меня большой угрозой, Александру нужно было уделять очень много времени борьбе. Если бы он уделял очень много времени борьбе, то он бы уже не представлял такой угрозы, я считаю, для меня в стойке, например.
— Гонорар был фиксированный или зависел от исхода поединка?
— Фиксированный.
— То есть то, что, по-моему, Азамат (Азамат Бостанов — менеджер Исмаилова. — Прим. ред.) озвучивал десять миллионов…
— Нет, это не точная цифра.
— Больше?
— Нет, там она гуляет — и больше, и меньше. Можно предполагать, потому что информация конфиденциальная. Я сам тоже не против был, чтобы она была конфиденциальной. Чем меньше людей знают о твоем заработке, тем больше денег у тебя остается (смеется). А так знаешь, как раздевать начинают? Поэтому лучше конфиденциально.
Слева направо: Александр Емельяненко (Россия) и Магомед Исмаилов (Россия) в поединке в тяжелом весе (до 120 килограмм) в рамках турнира Absolute Championship Akhmat (ACA) 107 в Сочи
— Хорошо, тогда я немножко по-другому сформулирую вопрос. Сколько ты зарабатываешь, мы не узнаем. Сколько Магомед Исмаилов тратит в месяц?
— (Смеется.) Ой, много! Честно, много получается. Я думаю… Не скажу я так.
— До миллиона или больше?
— У меня очень дорогая машина.
— А она в кредит?
— Нет, не в кредит. Я ее купил еще до боя своего, до того, как я получил гонорар за бой, и она стоит дороже, чем мой гонорар, который я должен был получить за бой с Александром.
— Ну так она же уже куплена?
— Она была куплена еще до боя. Не только в ММА мы зарабатываем.
— Это я вижу по инстаграму и по рекламе.
— Да-да, с ММА мы уже потихоньку движемся к его завершению. Мне 34 года, я считаю, я возрастной боец. Нет, я чувствую, что я хорош и так далее, и, возможно, и в 40 я буду себя так ощущать, но все равно. Я раньше говорил, что 35 — это моя крайняя точка для спорта, и вот я к этой точке подошел и собираюсь сдержать обещание, которое сам себе когда-то дал.
— То есть в следующем году завершаете карьеру?
— Я думаю, да, приблизительно в следующем или, может быть, в 36.
— До конца карьеры сколько еще боев? Три, четыре?
— Я думаю, есть пару боев, которые можно сделать и заканчивать.
"В молодости дрался за 200 долларов"
— Вы родились в Нижнем Тагиле. Я думаю, у большинства из тех, кто это читает, Тагил ассоциируется с тем самым криком туристов в Турции.
— "Таги-и-ил!" — да? (Смеется.)
— Да. Вот это реально так?
— Знаете, у меня в воспоминаниях есть, что да, в каком-то смысле, может быть, так. Но это не только в Тагиле, в России вообще такая ситуация. Я жил среди людей пьющих, вокруг окружали, так и есть на самом деле, любители выпить, но больше мне запомнилось другое. Люди добрые там были очень.
Знаешь, шла женщина, мужчина шел — я точно уверен, что они незнакомы были, и в один момент он схватился за глаз, в глаз что-то попало ему. И он так за глаз держался, и она подбежала к нему. И вот с этого момента они уже не чужие люди, а какие-то родственники. И она начинает ему руку убирать, глаз открывать, в глаз дует. В один момент он остановил: "Все, все, нормально, спасибо, спасибо!" — "Не за что!" И дальше они пошли.
В моих воспоминаниях много таких случаев, где я с велосипедом сидел, например, мог какой-нибудь взрослый мужчина остановиться на машине, выйти и со мной довольно-таки долгое время провести, с починкой моего велосипеда. В моих воспоминаниях люди какие-то другие. Может быть, в то время везде такие они были. А сейчас, мне кажется, более угрюмые все стали, суровые.
— Вообще в Тагиле как детство складывалось? Если я ничего не путаю, то уехать пришлось после драки.
— Да, я там на самбо ходил, меня папа на самбо отправил. Я по классическому самбо тогда боролся, совсем маленький был, неплохо двигался. Два брата, близнецы, сейчас не вспомню их имена — Валерий был один, второго не вспомню, — очень хорошо у меня получалось, я кубок выиграл наш местный.
И вот они чуть мучали меня: я голодный был, а он, по-моему, рулет показывал мне. Точно не вспомню, но дернул я этот рулет его, зацепил, укусил рулет этот, что ли, что-то сделал, короче. Или ударил, не помню, или зацепил я его. По-моему, укусил, не помню. И вот у нас драка началась, и я ему за этот рулет — не за рулет, а вообще за сам факт, что докопался до меня, передо мной держал так рулет, а я голодный был. И я, короче, этот рулет съел (смеется). Ну как съел — кусочек.
И, короче, подрались мы. Когда дрались, я его коленками бил. Не знаю, почему — я пацанчик был, самбист, откуда у меня это — коленки, удары в голову приходили. Я, по ходу, уже тогда боец был (смеется). Я ему в глаз попал, у него глаз очень сильно распух. На учет ставили, я помню, мама почему-то очень боялась этого, что сейчас на учет поставят.
— Ну в детской комнате — да, это такая прям черная метка была сразу.
— Тогда ставили на учет. И мама не хотела на учет, вызвала брата, брат приехал и меня в селение забрал, и я уже с тех пор… Сначала в селение уехали мы, потом… Я не помню, у меня вот такой отрезок один есть, я приехал в селение, учиться начал там, потом в Махачкале, и с этого момента я путаюсь в периодичности: когда я был в Махачкале, когда в Нижнем Тагиле. Там еще такие заезды были, от этого я уже периодичность потерял. Помню, что я и в селении учился в школе, и в Махачкале успел поучиться в школе. В Махачкале уже закончил я школу.
— И потом Москву покорять.
— Да.
— Я так понимаю, что получилось не сразу.
— Москву покорять? Да (смеется). Все не сразу получается. Я когда-то в спортзал зашел, покорять какой-то спорт, и тоже не сразу получилось. У меня какой-то спорт вообще не получилось покорить.
— А что пробовали?
— Вольную борьбу. Мне до последнего не хватало толкача. Там в один момент нужен был тот, кто тебя толкнет, кто тебя поддержит финансово. Когда мужчина берет у родителей деньги и тренируется, на протяжении десяти лет это длится, в один момент ты понимаешь, что что-то не так происходит. Я десять лет борюсь, десять лет впахиваю больше, чем кто-либо, не жалею себя, и вот за десять лет я на одних соревнованиях пять тысяч рублей (выиграл), что-то такое. Мне приятно было, конечно, но все равно.
Борьба — это вид спорта, когда ты дал уже газ… Когда я на зону России поехал, что-то произошло, что-то не получилось там, спина у меня. Просто кто прорвался, он заработает, у него будет все хорошо, а вот на начальном уровне ребята ведь не зарабатывают в вольной борьбе. Это надо пульнуть, например. А мне нужно уже было, чтобы я и зарабатывать мог сразу.
И вот мне сказали: за бой 200 долларов. Я подумал: почему нет? Вот выйду я, подерусь за 200 долларов. Сколько там, 12 тысяч рублей было, 300 долларов. Тридцать рублей доллар был, тогда 400 долларов. Вот, 12 тысяч рублей — бомбово. Почему бы не выйти один раз, не подраться? Я на соревнованиях пять схваток проводил, там, или четыре схватки подряд, а тут надо выйти, подраться. Как на улице — столкнулся, подрался. Бывает же? (Смеется.)
Драка со скинхедами
— Вы в тот момент еще таксистом работали?
— Я не то чтобы работал таксистом, я подрабатывал. Бывает, едешь, видишь — оп, поднял кто-то руку. Думаешь: так, туда сейчас доеду попозже.
— То есть от бордюра? Тогда еще не было "Убера", "Яндекса"?
— Нет, можно было ловить на дороге, можно было руку поднять — кто остановится, тот и везет. И вот я подрабатывал, конечно, на машине. Я в машине и жил, и подрабатывал, так что она и кормила меня, и…
— Жили — в смысле спали прям там?
— Да, да, какое-то определенное время спал прямо там, в машине.
— А душ, поесть?
— Душ, поесть — это уже к друзьям можно зайти. Я еще и потренироваться успевал.
— Так, может, тогда у друзей можно было и…
— Нет, так неудобно тебе бывает очень. Тогда время такое было: все приезжали сюда на ура и каждый пытался найти себе где-то местечко, где пожить. Сама такая инициатива, остаться у кого-то дома, она как-то воспринималась… Мне так казалось, что, если я такую инициативу проявлю, как все — пришел к другу домой и пытаешься у него прижиться, — ну, как-то мне…
— Какая машина-то была?
— "Форд" был первый, "Фокус". У меня всегда денежка была на кармане, и спал я хорошо, и так далее. Чистоплотненький, красивенький, двигался на этом "Форде" — мне нравилось.
— А девушку вот куда пригласить? В "Форд"?
— Ой, нет. Я же так особо не озадачивался этим, чтоб девушку куда-то пригласить. Если хотели куда-то пригласить, я находил возможности, варианты. И приглашал так, что она ощущала, что у меня и квартира где-то, и где-то джип мой, на сервисе, скорее всего (смеется). То есть проблем не было с этим, чтобы кого-то куда-то пригласить. Вообще бомбово!
Это сейчас звучит так, что я говорю — я в машине жил, и так звучит, что — ой, бедолага. Нет! Я по кайфу себя чувствовал, и получше, чем иногда сейчас себя ощущаю. Вообще отличное настроение бывало, я четко знал, что мне нужно делать. Потренироваться успевал, поездить, заработать успевал, провести время с друзьями. Я просыпался там, где я хотел (смеется). Ситуация: открываешь глаза, а ты где-нибудь в центре, в Охотном ряду, допустим, или с видом на парк какой-нибудь.
Я помню, в центре место было определенное, где ты можешь встать — не вспомню, я раньше туда всегда заезжал, — становишься, и так красиво, вся Москва.
— Не было такого, что тормозят, останавливаетесь, открывают дверь, смотрят — кавказец, и говорят "нет, спасибо, не поеду"?
— Нет, у меня так не бывало. Все равно же ты понимаешь, с человеком начинаешь разговаривать. Больше же не так прям — кавказец. Было время, помню такое время, что такое могло бы произойти, но со мной такое не случалось. Да, бывало, что мне что-то скажут в какой-то определенной ситуации, но вот так, чтоб остановили — кавказец — закрыли, не поехали, — такого не было.
— А когда говорили, отвечали как-то?
— Я вообще не успел так прям сильно ощутить вот это, что русский, кавказец. У меня такого не было. У нас как-то все нормально было, и с русскими я хорошо общался, и так особо не уловил этот момент, не считая времена вообще такие дальние — скинхеды там, вот это все.
— Попадало?
— Да, я дрался.
— В Москве?
— Да. Мы сидели толпой, чеченцы сидели, я. Все мы разговариваем на какие-то такие воинственные темы, такие, что задний ход не даем мы, вперед только, газ, мужество, честь! Чеченцы, дагестанцы, кто хочешь там бывали. Армяне, азербайджанцы. И в один момент мы все подорвались — там кто-то пробегал, крикнул "Скины!" и исчез куда-то. И вот я каким-то образом, не знаю, на этой заряженной волне вперед всей толпы выбежал, и вот на меня бегут пять человек. Они не то чтобы сильно большие, здоровые. Ребята лысые, в сапогах.
— Вы тоже лысый.
— Ну да, тогда еще у меня такой момент был, такой причесончик (смеется). Тогда я еще прическу поправлял. Я думаю — чего они на нашу толпу бегут? Так еще улыбнулся, ухмыльнулся — на толпу прут. И встал так, в один момент поворачиваюсь, а сзади никого нет, вообще ни души. Вот это я попал!
— Решил не отступать?
— Нет, уже дрался я. Просто они меня били, я уже не знал, что делать. Я сюда повернусь — отсюда прилетит, туда повернусь — оттуда. Они как-то слаженно меня так окружили со всех сторон, человек пять было их приблизительно. Они худенькие, не большие, не здоровые ребята были.
— И кто спас? Или просто бросили?
— В один момент я думал, — они как-то куртку мне надели на голову, я в своей же куртке каким-то образом запутался. Вот этот момент, пока ты не видишь, тебе щелкают оттуда, отсюда. И я уже как-то куртку порвал, я в один момент так вышел из себя, прошел в ноги, думаю: ты же борец! Что с тобой, что ты там машешь то сюда, то туда? Я прошел одному в ноги и побежал с ним вперед, а эти за мной побежали. Я пока бросал его, больше не дрался ни с кем. Если бьют меня, я ловил за шмот, за вещи поймаю, забирал этого, поднимал. А так сам тоже покоцанный был. Удары не наносили такой ущерб, чтоб я вырубился — пропускал, бывало, но контролировал. Я тоже в минусе не остался, нормально подрался.
Потом были ребята, которые подключились. Уже пора было убегать, я уже бил их, уже убегали они. И вот если я задержу кого-то одного из них — мне-то не хватило, я хотел бить кого-то еще, потому что они мне нормально накостыляли. И они возвращались обратно, я уже думал — да ну, вот если этого отпущу, вот этого схвачу, который вернулся, — все равно они его не оставляли. Слаженно двигались, дружно.
ММА. Бой А. Емельяненко и М. Исмаилова
"У Минеева хороший курс стероидный. Это видно".
— Изначально, я помню по вашим интервью, вы говорили, что тяжело было адаптироваться в Москве, не могли найти с местными общий язык никак.
— Это совсем я молодым был, мне 13-14 лет было. Я только прилетел, год здесь был. Не мог адаптироваться, потому что ты выходишь во двор со своими какими-то понятиями из Дагестана. Тебе некомфортно, например, если он так сказал, а между ними это комфортно, например, если один другому что-то. А тебе некомфортно это слышать, и вы чуть-чуть не понимаете друг друга. И хочешь как-то играть, и чувствуешь все равно, что, когда ты один выходишь во двор и там пятеро друзей играют, все равно ты чуть-чуть как отщепенец.
Не хватает им игрока — ну давай, поиграешь, хватает — не поиграешь. А меня это тоже как-то не устраивает особо (смеется). Хочется как-то подружиться, а не можешь с ними общий язык найти. Не знаю, или они меня не понимают, или я их.
— Вы же тогда еще и в весе сильно набрали.
— Да, я был 74 килограмма. Отвратительно толстеньким молодым человеком. Я сейчас говорю "отвратительно", потому что я комплексовал сильно по этому вопросу.
— Прям депрессивно?
— Да. Я остался дома какое-то время, и приносили булочки, которые пропадали дома. С момента, как я начал дома оставаться, булочки не пропадали уже (улыбается). Булочкам я находил место, куда им надо.
— Булочки — это ладно. Я работал на хлебзаводе в кондитерском цехе, доходил до 120.
— Ну это вообще. Булочки в один момент если пошли, то это все. А они пошли! (Смеется.) В один момент я эти булочки ел, я отъелся. Чуть-чуть живот втягивал, надевал обтягивающую майку и думал — вау, вот я мощный! Мне же в один момент казалось, что я мощный. Брат увидел меня, а у меня на боку складки такие — у-у-у, как все запущено! И вот с этого момента я уже на турники пошел, брусья. Очень сильно комплексовал. Всегда, всю жизнь, я помню, если у меня выходил живот чуть вперед, для меня это было некомфортно, даже когда я был маленький. Я втягивал всегда живот назад. Смотришь на Брюса Ли, на Джеки Чана, Ван Дамма — у них нет животов.
— Кубики, да?
— Ну да, и ты тоже хочешь быть похожим на Джеки Чанов, на Ван Даммов.
— А потом идешь в "Макдоналдс" и съедаешь семь с половиной "Биг Маков".
— Да (смеется). Это… Я не люблю проигрывать.
— А это на спор было?
— Да, да. Я не люблю проигрывать, поэтому я могу чуть-чуть такие отчаянные вещи сделать, чтобы не проиграть. Я помню, меня по борьбе бросали, такой бросок — опа! "Кочергу" делают, и ты летишь. Ты можешь лопатки подставить и отдать ему этот бросок, а я ставил лицо. Это же травмоопасно, я мог шею свою там оставить, когда тебя бросают, а ты, чтобы не перевернуться, в пол лицом входишь, в мат. Так тоже жертвовал.
— А с кем на спор-то "Биг Маки"?
— По вольной борьбе у меня друг был, и он мне сказал: "Я больше тебя съем "Биг Маков". Я сказал: "Не скушаешь". И он меня обманул потом! Я попробовал пойти скушать три "Биг Мака", съел нормально, и он сказал: "Я больше съедаю, я четыре ем". Я потом пошел и четыре попробовал. Ну это мы до дня, в который мы решили поспорить, это вот один день есть определенный. До этого дня мы еще общаемся, я там попробовал поесть. Он говорит: "Я больше". И вот он меня довел до такого момента, что я уже отказался. Я семь с половиной съел и мне плохо было очень. Не по себе было, я так плохо себя чувствовал.
— А он-то ел?
— А он мне просто говорил, а я ему верил. Вот он мне говорит: "Я больше съедаю, я больше съел вчера". Я ему верил. И я съел вот так много, и потом пришел, мне так плохо было, и сказал: "Я семь с половиной съел, я не спорю с тобой".
— Ну ладно, "Биг Маки" на спор, а основной фаворит и любимое блюдо — это мороженое, да?
— Да-да-да, это до сих пор, это по сей день.
— Какой рекорд с мороженым?
— Я могу много кушать мороженого, там нет рекорда. Я могу много его поесть. Я могу не покушать еду и поесть мороженое. Представляете, я хлеб не поел, суп не поел, голодный, и вот чисто сливочное мороженое, просто пломбир в стаканчике. Мне кажется, я даже пытаюсь так медленно-медленно кушать, я думаю, может мне вкусовых не хватает? Я быстро съедаю, потом еще одно быстро съедаю и не успеваю насладиться вкусом, думаю.
В один момент я кино включил, а я же еще на сгонке был. И я сажусь и думаю: медленно пару мороженок, ничего страшного. И я так медленно кушал эти мороженки, пока фильм досмотрел. Я посмотрел на стол — там так много оберток было! А я не обращал внимания.
— Ну конечно, фильм увлек. Надо было посчитать.
— Очень много поел.
— Десяточку? Двадцать?
— Вот 13-15 могу съесть я, да. Пятнадцать мороженок, это если медленно.
— А потом начинаем гонять, да?
— Да. Мороженое мне не мешало. Я считаю, если у тебя есть паническое желание чего-то — не отказывай себе конкретно в этом. Чуть-чуть можно, чтобы не было срыва потом.
— Максимальная сгонка сколько была?
— Пятнадцать килограмм.
— За сколько?
— Я берусь за дело за два месяца. Пять килограмм я убираю за два месяца, а десяточка остается у нас на тренировочный процесс. За два дня до боя мы оставляем еще пять килограмм, и вот за два дня — за один день мы эти пять килограмм убираем.
— Я читал один день с вами, когда вы сгоняли последние килограммы, были злой, чуть ли не кредитной карточкой соскабливали воду.
— (Смеется.) Да. Это ладно — со мной был еще человек, который снимал. Я не помню, даже выпуска нет. Пришли, попросили, чтобы он был рядом. Я сказал: "Послушай, это такая…"
— Там в тексте есть, что вы попросили уйти.
— Я ему говорю: "Весогонка — это такое дело, вот ты меня сейчас видишь таким, но все поменяться может. Это не значит, что тебе угрожает опасность…"
— А по тексту складывалось ощущение такое.
— "…просто я могу показаться тебе неадекватным в один момент" (смеется). Объясняю ему, он такой: "Все нормально, все нормально". Ветрено это все воспринимал, лайтово. Ну хорошо (смеется). И вот он с камерой ходил с нами. И в один момент у меня ситуация такая: я становлюсь на весы, а они на 50 грамм больше показывают. Я такой: "Да как 50 грамм?"
— Выдохнуть.
— Да нет. Я думаю: ладно. Обычно тебя полотенцем закрывают, скидываешь трусы — и 50 грамм нету. Я скидываю их, становлюсь на весы, а у меня плюс еще 50 грамм (смеется). У меня теперь плюс 100 грамм. Я говорю: "Эй, я же скинул только что!" Я уже чуть нервничать начинаю с этого момента.
— А он снимает?
— Нет, он просто стоит, где-то что-то снимает, пока еще вообще к нему вообще нет вопросов. Я просто скинул, а у меня сотка. Я думаю: да ну, как так? Опять слезаю, залезаю, и один раз норму показало. Четыре раза я залез, один раз норму показало. Я говорю: "Вот же!" Он опять меня заставил залезть, опять встал я: опять 50 грамм. Я говорю: "Ну если оно с погрешностью показывает, чего ты меня мучаешь здесь? Ты же видишь, я трусы убрал, а у меня 50 грамм плюс". А моего оппонента пропустили, он один раз слез, встал, еще раз слез, норму показало — пропустили. Я говорю: "А его почему?" Я на английском не могу объяснить. Кстати, одна из причин, почему я сейчас английский учу, — я ему прям не мог объяснить: почему ты его пропустил, а меня не пропускаешь?
И я выхожу, и в этот момент еще мой брат успевает на ушко пошутить (смеется). Не буду говорить, как пошутить, пошутил — но это реально смешно, как он пошутил. Сейчас из десяти раз я бы десять раз посмеялся, если бы это произошло, но на тот момент мне показалось, он меня добил еще. И я теперь такой разгневанный, я говорю: "Брат, ради Всевышнего, ради Аллаха, оставь меня, брат, дай мне самому, я сейчас попотею и приду". Я такой сильно-сильно разгневанный, каждое мое движение — с гневом внутри. Я его переживаю внутри, я понимаю, что должен пережить это состояние гневное, и я иду, а оно у меня стоит в груди: разгневан. Это нормально для человека, который вес согнал 15 килограмм, это нормальная ситуация.
И я иду таким быстрым шагом, а он так улыбается стоит (смеется). Я говорю: "Убери камеру!" Смотрю на него и говорю: "Убери свою камеру!" Это он с камерой стоит, а Мухаммад Мирзоев, мой близкий брат и тренер, меня придерживать начинает, а я через него очень гневно, и вот с этого момента парень исчез. Я ему вот так говорю: "Убери свою камеру, понял?" И в один момент он убрал камеру и потом исчез куда-то. И я его номер начал искать, после уже, когда я покушал.
— Когда добрый стал.
— Я говорю: слушай, найдите его номер, неудобно, говорю. Звоню, говорю: "Слушай, все нормально, это же я тебе, помнишь, рассказывал" (смеется). Он говорит: "Я понял, я понял". И ни выпуска нет, ни этого парня нет, ничего нет.
— Нет, текст я нашел, текст есть. Так вот, я там прочитал, что в какой-то момент в парилке карточками соскабливают воду. Зачем?
— Скидывают ее, чтобы она не впитывалась. Как будто кожа впитывает. Ты доходишь до такой отметки, что у тебя кожа впитывать начинает обратно воду (смеется).
— А нет в этом какого-то читерства? То есть у вас вес, с которым вы живете, отличается от боевого на 15 килограмм, и каждый раз вы гоняете вес.
— По сути, вот у меня 92 килограмма и у вас 92.
— 99.
— Ну ладно, возьмем образно, 92. Будем считать, что вы в форме (смеется).
— Будем считать, что я после весогонки.
— Так, окей. Нет, если ты переходишь в категорию выше, в 93, например, там парень будет, который с 103 килограмм гонял десять килограмм. И вот ты переходишь в 93 и будешь драться с парнем, который соточку весит. Одно дело, если, например, вы весите 92… Ладно, 98. И я вешу 98, и мы оба просто в 98 деремся. Но итог, знаете, какой будет? И вы, и я будем гонять вес на 84 с 98, мучить себя, туда-сюда. В конечном итоге мы потом будем набирать обратно вес. И суть в чем: вы можете быть лучше меня как спортсмен, талантливее, но вы тяжелее пережили эту сгонку.
— Вот я и не понимаю, зачем она нужна.
— Это неотъемлемая часть уже вот этого спорта.
— Когда бойцы падают в обморок во время весогонки, не могут выйти потом…
— Тогда иди вверх. Это его проблемы, что он умирает там и падает, теряет сознание. Иди вверх тогда! Если тебе некомфортно гонять в этом весе, тогда это не твой вес.
— А гонять-то зачем? Почему всем не договориться и не остаться в своем весе?
— Потому что это невозможно. Тут есть категории. Если ты считаешь, что тебе твоего веса достаточно, чтобы драться в 93, притом что у каждого есть право погонять вес, то дерись в 93. Если ты считаешь, что ты маленький для этого веса, попробуй 84. Все равно ты можешь найти, там же несколько отметок: 77, 84. Ты можешь найти себе подходящую категорию, чтобы тебе комфортно было. Гонять ты все равно будешь. Гонять все будут все равно, все и всегда спортсмены будут гонять. Это тоже надо принять.
Вопрос, почему гоняют, уже неактуален. Это будет всегда, это неотъемлемая часть спорта. Любого спорта. Вот и гоняем вес. Теперь какая ситуация — если ты спортсмен-профессионал, то когда говорят, что ты крутой спортсмен, уже не берут отдельно твои качества в клетке. Вот я не беру отдельно качества в клетке, что ты хорошо подрался и так далее. Я беру все — ты, значит, хорошо согнал вес, хорошо восстановился, хорошо подошел к бою и так далее. Профессионал — это включает в себя все. Это ты можешь контролировать свой вес, можешь четко соблюдать режим, питание и так далее. Если можешь четко соблюдать режим, питание и так далее, то тебе играть со своим весом проблем не будет.
— А потом приходит Минеев и говорит про химию.
— Угу, представляете? Самое обидное — приходит самый венозный человек в этом спорте и говорит про химию.
— Какой?
— Самый венозный. У кого все тело в венах — титьки, все в венах. И когда он говорит про химию — это тяжелая ситуация. Ему как раз таки нужно было молчать, ничего не говорить, чтоб вопрос его не коснулся.
— За всю карьеру допинга не было ни разу?
— Ну что мы называем допинг? Знаете, есть же аптечные препараты, которые считают допингом. Я сейчас зайду в аптеку, исключительно в аптеку в течение месяца буду заходить, и потом меня назовут читером. Скажут: он на допинге, хотя что такое, если за марихуану… Марихуана — допинг?
— Я, кстати, не знаю.
— На два года дисквалифицировали из спорта! То есть за марихуану дисквалификация как за допинг. А марихуана что, дает тебе плюсы какие-то?
— Да нет, скорее минусы.
— О чем и речь. Тут ситуация в том, что ты можешь зайти в аптеку нормальным человеком, выйти, выпить пару таблеток, которые для твоего здоровья необходимы, для крови, для насыщения — например, милдронат, мельдоний.
— Который запрещен.
— Да. Есть вещи, которые спортсмену нужны. Оно тебе на дает чего-то там сверхъестественного, оно просто помогает чуть-чуть работе твоего сердца. Есть обычные вещи, которые ты можешь в аптеке купить, выпить, и тебя назовут "химиком".
— А почему? У Минеева какие-то основания были?
— Меня назвать? Ну, у него основания, что у меня всю жизнь, всю мою карьеру, с 17 лет, с борьбы, я вам покажу, всегда это было — у меня бывают высыпания на спине, когда я много провожу времени в зале, много потею.
— Поры забиваются, это нормально.
— Да. У меня бывают высыпания на спине, и он, исходя из этих высыпаний, делает выводы, что я на серьезной какой-то химии. И следует за этим вопрос, да? (Смеется.)
— А что у Минеева тогда?
— У Минеева хороший курс стероидный, я думаю. Это видно.
— Он сейчас в суд подаст.
— Почему?
— Скажет, что вы…
— Нет, я пойду с ним вместе, я же сразу сказал, что готов с ним анализы сдать. Я готов, я на старте прямо. Вот как мне скажут, что Минеев готов, пойдем вместе с ним и сдадим анализы. Не вопрос. Я же говорю — кажется.
Егор Крид и пенсия
— У вас по-прежнему действует правило, что вы не боретесь с кавказцами?
— Не то чтобы это… Вы должны понять меня правильно, тут ситуация не в этом. Я и за вас буду переживать сейчас. Не кавказец, я сказал — с мусульманами, по вероисповеданию. Тут ситуация такая: пророк сказал, что мусульманин мусульманину брат. С братьями я не дерусь, я принимаю это, то есть я…
— С братьями, вы имеете в виду, с кровными?
— Сейчас объясню. Если пророк назвал мусульманина братом, я с ним не буду драться. Пророк сказал: мусульманин мусульманину брат. В других случаях я беру — друг. С друзьями я не дерусь. Вот у меня есть Никита Крылов. Вы мне предложите сколько хотите денег, миллионы, чтобы с Никитой подраться — я не подерусь, потому что он мой друг. Я разделяю людей на братьев, друзей, знакомых и незнакомцев. Я разделяю, но не по другим признакам, национальным и так далее. Просто если бы вы мне сказали, что… Вот вы православный, да?
— Да.
— Вот если бы вы мне сказали, что в православии говорится, что православный православному брат и исходя из этого я не хочу, я скажу — да, это твоя религия, твоя религиозная сторона, твои убеждения, твое право. Для меня главное, чтобы вы не разделяли меня между…
— Могу ошибаться — поправьте, если что, но разве у вас также не сказано, что никого нельзя бить?
— Да.
— Но вы же бьете.
— Мы выбрали эту соревновательную сторону. Я не признаю ее положительной, то есть я не признаю, что это правильно — драться и бить по лицу. Бороться — да. Мне ни с кем нельзя драться, по сути. Да, по лицу бить никого нельзя, допустим. Но у меня есть ситуация. Сейчас поясню — я уже в этом спорте завязался, я уже там корни пустил. Скоро я завяжу с этим. Это моя, можно сказать, вредная привычка, с которой нужно справиться, которую тяжело бросить. Тяжело оставить спорт профессиональный. И вот ситуация — я меряюсь силами с людьми, которые мне не являются ни братьями, ни друзьями. Вот если у него есть одно из этих — или друг, или брат, — то я не буду с ним драться. Не смотрите сейчас, мусульманин он или…
— Я понял уже по Никите, что…
— Да. Друг и брат. У меня есть понятия, с которыми я… Знакомый — да, мы можем помериться. Он хочет заработать, я хочу заработать, давай посмотрим, кто сильнее в клетке. Выходим и смотрим, кто сильнее в клетке. Это другой момент для меня. А вот с другом подраться…
У меня есть много друзей, помимо Никиты Крылова, с кем я не буду драться. Алекс Махно, например. Я сейчас буду перечислять, и вы не сможете организовать эти противостояния. Потому что они мои друзья. И вы не сможете мне сказать, и никто не сможет мне сказать "ты делишь". Почему делю? Да, делю. Это мой друг, а это мой брат. Вот не получается.
— То есть если грубо, то это просто ваша работа на данном этапе?
— Да, это моя работа. Если я вижу, что я внесу… Посмотрите — любое противостояние, кто подерется со мной, хорошо заработает, хорошее внимание к нему будет. С кем бы у меня ни прошло противостояние, я максимально делаю все, чтобы облегчить ему это поражение, если оно произошло. Все делаю для того, чтобы ему было легко это принять. Я стараюсь перед ним оставаться достойным, чтобы, когда он смотрел на меня, он сказал: да, я достойному парню проиграл.
— Егор Крид — достойный парень?
— Я же его не знаю, я не могу судить, он достойный парень или какой. Я его не знаю, мы лично не знакомы с ним. Если судить по песням, то он мне не нравится. Мы же по песням не судим, правильно? Поет, может, он одно, а сам он являться может чуть-чуть другим человеком.
— Я просто к тому, что не была ли ваша позиция вместе с позицией Хабиба и других, кто выступил тогда против концертов, в определенной степени ограничением свободы тех, кому песни нравятся? То есть если они не нравятся вам, то почему они не могут нравиться кому-то, кто хочет пойти на концерт?
— Если мы сейчас задаемся этим вопросом, то это уже ограничение, так сказать, нас. У нас же тоже есть свое мнение.
— Но вас же никто не заставляет идти на концерт.
— Сейчас объясню. Смотрите, какая ситуация: вас же тоже никто не заставляет реагировать на слова, например… Невелика потеря. Человек же тоже сказал: невелика потеря. Не пустили на концерт — не велика потеря. Вот, на него взъелись — как невелика потеря? Для него невелика потеря, и что? То есть тут палка о двух концах получается.
Ситуация в том, что там молодежь. Там мои племянники, у меня растет тоже молодежь в Дагестане. Ты не хочешь, чтобы в Дагестан приезжал… Если мой друг куда-то шел, а я жил этим моментом, куда он пошел, что он сделал. Так бывает — почему он на концерт пошел? Я тоже хочу на концерт пойти. На концерте Егор Крид, например, красиво расскажет им, как можно обмануть девушку, быть с одной, обманывать другую и так далее. Это все красочно, он послушает, ему понравится. Он пойдет обманывать одну девушку, делать что-то с другой и тому подобное. Так же это бывает?
Я не хочу, чтобы молодежь моя шла. Там же нет смысловой никакой положительной (нагрузки).
— Ну в популярной музыке не нужно искать смысл. Люди идут туда потанцевать просто, подвигаться.
— Тогда пусть поет, не говоря слова, если они не несут смысл. Пусть просто голос показывает. Можно же петь без слов. А он говорит: "Послушай меня, деточка". Это значит, смысловая (нагрузка) там есть уже. Говорить "не придавай значения"? Нет, ты не вкладывай тогда смысловую (нагрузку) туда вообще никакую.
— Хорошо, а что делать тем, кто хочет пойти на концерт Егора Крида?
— Им приезжать надо, ходить. Зачем нам привозить концерт? Концерты проходят, кто хочет, нужно ехать.
— Но билет на концерт в Махачкале будет стоить тысячу рублей, а билет на концерт в Москве будет стоить пять тысяч, плюс надо еще слетать и вернуться.
— Значит, ему надо поработать. Значит, сейчас не до концертов ему. Ему надо зарабатывать. У него нет больше тысячи рублей, чтобы оплатить. Ему надо работать, движения делать, двигаться, умнее становиться по жизни, зарабатывать. Чтоб у него вопросов не возникало "почему сюда концерт не привезли, чтоб я за тысячу пошел?" Чтоб он сказал: "Я хочу концерт, где там Крида концерт? Полетели!"
Пусть двигается. Зачем, если у него тысячи рублей нет? Какие концерты? Двигаться надо ему, в другое надо вкладывать. Ему этот концерт не принесет пользы, он только тысячу рублей у него заберет и всякую чушь ему на уши расскажет, как бывает там с женским полом. Я не знаю, я ничего не слышал. Я когда слышу, мне прям отвратительно становится от песенок Егора Крида или еще кого.
— А зачем вы их слушаете?
— Я же должен был послушать, о ком речь идет, когда сказали, что не хотят, чтобы он пришел. Я же не с бухты-барахты говорю, что я тоже не хочу, чтоб концерт Егора Крида там был, я же послушал сначала его. Ты смотришь, что какой-то вопрос возник. Чтобы туда вставить свое словечко, ты должен изучить ситуацию — что происходит, почему.
— Больше, чем Егору Криду, от вас досталось пенсиям. Вы недовольны были пенсиями. Почему?
— Пенсионной вот этой реформой? Я не то чтобы недоволен, я считаю, что здесь есть люди, которые ждут ее, ждут эту пенсию. Которые работали всю жизнь и хотят рахат. Рахат — знаете, что такое? Рахат — это когда легко. Когда они хотят, чтоб им полегче стало по жизни. Когда приходит день, когда должно государство им, из того, что они отчисляли.
Просто, наверное, пораньше должен этот день прийти, чтобы им отчисляли то, что они когда-то собирали сами себе.
— Как вы думаете, какой размер пенсии должен быть в России?
— Я не знаю. Просто не надо ее слишком далеко оттягивать. Он должен быть такой, чтобы человек за срок своего предположительного еще пребывания в этом мире хотя бы то, что отчислял, хотя бы приблизительно смог потратить. Вот такая должна быть зарплата (наверное, все-таки пенсия) в месяц.
© Пресс-служба АСА
Российский боец смешанных единоборств Магомед Исмаилов
"Хочу сняться в кино"
— Чем после карьеры собираетесь заниматься?
— Хочу приносить какую-то пользу, я не знаю. При этом хочу зарабатывать. Не знаю. Кино. Мне кажется, харизмы хватит для кино.
— Комедийные роли, мне кажется, вполне.
— Меня уже убедили в этом, я не соглашался…
— Вариант такого российского Джеки Чана, мне кажется, что вполне, потому что там и с юмором все хорошо, и у вас с юмором все хорошо.
— Думаете, я не смогу сыграть серьезную роль, да?
— Ну, кого? Из Достоевского.
— В стиле Роберта Де Ниро, например. Зашел бы, как российский? (Смеется.)
— Если по прищуру, то, наверное, Аль Пачино даже.
— (Смеется.) Да? Да ладно, я сыграю и серьезную роль даже, если дело дойдет, если придется. Я один раз только попробовал.
— Да, это монументально было, конечно, — "Реальные пацаны", потом переписка и с Волковым, и с Коляном выяснения отношений. У вас все в порядке в итоге?
— Конечно! Я же говорил, это актерская суета. Читайте между строк, когда я что-то говорю. Просто нужно читать между строк (смеется). Я говорю, это актерская суета, не вмешивайтесь, говорю, сюда, это наша. Имею в виду, чтобы люди поняли. Все равно неприятно же, когда ты по актерской теме чуть-чуть разгоняешь что-то там, а люди по-настоящему ругаются. Неприятно же бывает. Начинаешь намекать, что это актерская тема, скоро все на свои места встанет. Все нормально.
— Хабиб — номер один в единоборствах в России?
— Да.
— За счет чего ему удалось?
— За счет стабильности. Он стабильно побеждает (смеется).
— Когда готовился к интервью, ничего не нашел про семью. Жена, дети?
— У меня жена и дочка. Боюсь просто, что сглазят, поэтому особо так…
— Имя хотя бы можете сказать жены и дочки?
— Жену Диана зовут, дочь — София.
— Давно вместе?
— Да, уже лет семь-восемь. С 2013-го, приблизительно.