К столетию великого тренера. Писатель Анатолий Тарасов

Шеф-редактор спортивной редакции РИА Новости Денис Косинов в день юбилея Анатолия Тарасова предлагает взглянуть на прославленного тренера с другой стороны, куда менее известной. Но не менее интересной и самобытной. Не с клюшкой и свистком, а с пером и бумагой.

Величие и слава

Великий ли тренер Анатолий Тарасов? Полагаю, с эти никто не станет спорить. Разве что совсем уж недалекие люди. Или, наоборот, очень далекие. От спорта.

А насколько он велик? Вот тут и начинаются расхождения во взглядах. Большинство суждений абсолютно восторженны. "Безгранично талантливый", "абсолютно гениальный", "опередивший время", "определивший развитие хоккея во всем мире на долгие десятилетия" и прочие ярлыки того же рода. Вплоть до "создателя советского хоккея". Немало способствовал этому и фильм "Легенда №17". Тем более, Олег Меньшиков так блестяще сыграл Анатолия Тарасова, что даже Татьяна Тарасова расплакалась на премьере.

Но есть и другие оценки. "Преувеличенная роль в истории советского и мирового хоккея", "раздутый образ", "завышенное самомнение". Людей с таким взглядом на Тарасова меньше, но эти критики, в отличие от поклонников, стараются быть доказательными. Они добывают факты и ставят любопытные вопросы.

Например, как вышло, что Анатолий Тарасов стал первым нашим соотечественником, введенным в Зал славы хоккея в Торонто? И вообще первым тренером, оказавшемся в этом пантеоне? Произошло это, между прочим, еще в 1974 году.

К слову, Зал устроен довольно интересно. В нем три категории. Игроки, судьи и так называемые "строители", они же "создатели". В эту категорию входят владельцы клубов, функционеры лиг, менеджеры команд и тренеры. Так вот, до 1974-го ни одного тренера в Зале не было. И вдруг появился, да еще – советский. Правда, не он один, в тот же год в Зал ввели канадца Томми Айвена, то есть Тарасов стал одним из двух первых тренеров в истории Зала славы хоккея.

© РИА Новости / Дмитрий Донской

Перейти в медиабанк

Анатолий Тарасов

А ведь сам собой никто в Зал не попадает. Кто-то из членов выборного комитета должен был рекомендовать Тарасова, а потом защитить его кандидатуру на решающем заседании. И это в 1974-м, когда первая Суперсерия уже прошла, но прошла без Тарасова! Не он, а Всеволод Бобров был старшим тренером сборной СССР в тех легендарных матчах.

Допустим, канадцы верили в то, что Бобров пришел на готовенькое, приняв сборную, выпестованную предшественником. Что ж, резонно. Вот только предшественников было двое. До Боброва советской командой руководили сразу два человека, Анатолий Тарасов и Аркадий Чернышев. Более того, старшим тренером числился именно Чернышев, а не Тарасов. И где же тогда Чернышев? В Зале славы хоккея его как не было, так и нет! Вероятно, и не будет уже никогда. В Канаде о нем попросту не помнят. А вот Тарасова еще как помнят! Сам Скотти Боумен, легендарный тренер, 9 раз выигравший Кубок Стэнли в качестве главного тренера, бережно хранил подаренные Тарасовым латанные-перелатанные тренерские перчатки. Редкие выступления Анатолия Владимировича в Канаде неизменно заканчивались овациями собравшихся, хотя Тарасов, не владея английским, говорил с аудиторией по-русски через переводчика.

К тому же Тарасов с Чернышевым, как известно, в 1972 году покинули сборную СССР. Сами. По крайней мере, так они объявили хоккеистам еще перед заключительным матчем Олимпиады-72 в Саппоро. Вполне вероятно, что Чернышеву с Тарасовым настойчиво предложили "уйти по собственному желанию". Обычная для советской жизни практика предложений, от которых нельзя отказаться. Но формально это выглядело добровольной отставкой. Чернышев с Тарасовым просто сообщили игрокам, что заканчивают деятельность в сборной.

Но уже тогда и в Советском Союзе, и в Канаде появились слухи о том, что Тарасов впал в немилость чуть ли не к самому Брежневу, а в те времена советские изгои моментально становились героями в глазах западного истеблишмента. Особенно, если изгои были людьми и впрямь талантливыми. Тот же Иосиф Бродский мог и не получить Нобелевскую премию по литературе, если бы не подвергся на родине гонениям, а затем и принудительной эмиграции из СССР. Можете себе представить, как восприняла хоккейная Канада известие о том, что человек, казавшийся им создателем советского хоккея – того хоккея, что произвел фурор во время Суперсерии-1972 – оказался в опале и чуть ли не попал под репрессии. Полагаю, кандидатура Тарасова легко прошла через выборный комитет Зала славы хоккея.

Прекрасный журналист Станислав Гридасов, потративший уйму времени и сил на изучение феномена тарасовской популярности, пришел к выводу о том, что секрет прост. В отличие от Чернышева и других советских тренеров, Тарасов всегда охотно общался и с коллегами, и с журналистами. И с нашими, и с заграничными. Сейчас бы сказали, что он очень умело и весьма активно работал над своим "пиаром". Но в 1960-70-е годы такой термин в СССР еще не был известен. Тарасов был просто тщеславен.

Впрочем, это распространенный для людей, по-настоящему выдающихся, недуг. Гридасов доказывает тарасовское тщеславие на раз-два, сравнивая ранние и поздние труды Тарасова, в которых со временем прослеживается тенденция автора к возвеличиванию собственной роли в истории хоккея. Оттого Гридасов и оказался в малочисленном отряде критиков. Нет, не критиков самого Тарасова, Анатолий Владимирович действительно был великим тренером, а критиков раздутого образа великого тренера.

А теперь – самое интересное. Критикам есть что изучать! Анатолий Тарасов написал более десятка книг и прорву статей в различных изданиях, от "Советского спорта" до "Комсомольской правды". И когда только успевал, спрашивается? При его-то фанатичной преданности работе? Но ведь успевал. И поверьте – занимательнейшее чтение. И я даже берусь это доказать.

Именно потому в день столетнего юбилея Тарасова я совсем не хочу задаваться вопросами о том, был ли он тщеславен, приукрашен ли его образ и прочими подобными. Его творения – прекрасное доказательство небесспорного утверждения о том, что талантливый человек талантлив во всем. Полагаю, что если бы Анатолий Владимирович стал не тренером, а публицистом, то прославился бы на этом поприще ничуть не менее, чем на тренерском.

Итак, позвольте представить вам почти забытого писателя. Анатолия Тарасова.

Романтик и практик

Не стану цитировать все сочинения этого автора. Уж если браться за ремесло литературного критика, то надо следовать традициям профессии. Рассмотрим книгу "Совершеннолетие. Хоккей и хоккеисты", опубликованную в 1968 году и переизданную в 1970-м. Вот второе издание и почитаем.

Уж не знаю, кто учил Анатолия Владимировича построению сюжета. Думаю, никто. Просто Тарасов много читал. И пришел к выводу о том, что ему нужен сквозной персонаж, он же оппонент. Таким персонажем в книге стал не кто-нибудь, а сам Морис Ришар, легендарный канадский хоккеист, чье имя теперь носит приз лучшему снайперу регулярного чемпионата НХЛ. Собственно, книга и начинается с обращения к нему.

© РИА Новости / Владимир Родионов

Перейти в медиабанк

Анатолий Тарасов, Вячеслав Фетисов

"На моем столе лежит шайба. Внешне – самая обычная. Но все-таки это особая шайба. Ее подарил мне выдающийся канадский хоккеист Морис Ришар. Пятисотая по счету шайба, которую забросил он, сильнейший хоккеист мира, в официальных соревнованиях.

Ришар, безусловно, самый популярный человек в Канаде. И не только в Канаде. Королева английская ежегодно дает ему аудиенцию, и это рассматривается как высшая традиционная почесть. Во имя Pишара, ради него в Монреале построен спортивный Дворец – благодарность великому хоккеисту, жизненный памятник ему.

Шайба, лежащая у меня на столе, напоминает о встречах с Морисом Ришаром, о той переоценке хоккейных ценностей, которую пришлось произвести этому прославленному мастеру."

Далее автор вспоминает первую встречу с канадским клубом в Канаде. Огорчили Тарасова и поражение 4:7, и отзыв Ришара об игре советской команды.

"На следующий день газеты опубликовали отзыв о нашей игре Мориса Ришара. Он писал, что русских пригласили зря. Они, мол, играют так, как, играли канадцы, судя по рассказам его, Мориса Ришара, деда, лет этак 50-70 назад.

Это было похоже на пощечину. Но, может быть, и вправду Ришар был прав, и мы действительно отстаем на пол-столетия? Ведь написал это сильнейший хоккеист мира.

Но оказалось, что даже хоккейный маг может ошибаться…"

Тем не менее, Тарасов уважительно относится к оппоненту. Пытается словом и делом убедить Ришара в том, что его мнение важно советскому тренеру, но не стоит так уж возноситься.

«

"Вспоминаю свои беседы с Морисом Ришаром. Когда я спросил его, как удалось ему забросить свыше пятисот шайб, играя с такими сильными соперниками, какими являются профессионалы высшей канадо-американской лиги, Морис ответил, что он всегда видел цель и, во-вторых, старался обмануть вратаря с помощью финта или паузы, когда нервы вратаря не выдерживают, и он начинает двигаться в сторону предполагаемого полета шайбы. А еще Ришар сказал, что он старался всегда терпеть, не обращать внимания на удары охотящихся за ним защитников. Ведь он хорошо знал, как по-настоящему злятся на него соперники, когда он, забрасывая шайбу, обесценивал их (в прямом и буквальном смысле – речь идет о капиталистическом мире!)."

О да! Не мог Тарасов в 1970 году избегать упоминаний двух миров и двух разных общественных систем.

"Во время первого турне в Страну кленового листа мы впервые воочию познакомились с игрой канадских профессионалов.

Их понимание хоккея существенно отличается от нашего.

Мы больше всего ценим в хоккее игровое изящество, разнокрасочность тактических решений, быстроту приливов и отливов в атаках ворот обеих команд. Наши зрители восхищаются искусством каждого хоккеиста в отдельности и слаженностью действий всего звена, всей команды.

Мы стоим за игровую порядочность, стараемся поддерживать эдакое джентльменство в самом напряженном матче. Хоккей для нас – хороший концерт.

А профессионалы и их зрители ценят в своем хоккее прежде всего своеобразно понимаемое мужество, жесткость, стремление проявить себя, свое мастерство. Любыми путями. Игра ошеломляет ожесточенностью. Лучше не точно, пусть далеко не рационально, а самое главное, зрительно эффектно – вот девиз профессионального хоккея."

И тут же, на контрасте, отечественные идеалы. Положительное, а то и судьбоносное влияние партии и комсомола на спорт никто не отменял! Тарасов называет советских хоккеистов "полпредами миллионов".

«

"Времена, когда действовал принцип "в сборной играет сильнейший", прошли. Играет не просто сильнейший – играет достойнейший. Поэтому у нас в команде ЦСКА все больше и больше утверждалась традиция: не один только тренер, а вся команда решает, кому играть в сборной, хотя, естественно, последнее слово принадлежит тренеру. Этот вопрос обсуждается на общем партийно-комсомольском собрании. Надо сказать, что у нас в команде почти все спортсмены коммунисты или комсомольцы. И тут уж берегись, зазнайка, неуч, грубиян! Не видать тебе сборной, даже если ты точнее других бросаешь шайбу и быстрее бежишь на коньках!"

Или взять описание некоего хоккеиста, фамилию которого Тарасов тактично не упоминает. Игрок-то был неплохой, с задатками мастера. Но человек – неправильный. Не наш.

"Большой мастер из Володи так и не вышел. И главная причина, из-за которой спортивная биография этого хоккеиста сложилась не так уж удачно, таилась в его внутренних человеческих качествах. Володя – плохой товарищ, себялюбец и потому так и не смог вырасти в выдающегося хоккеиста, хотя казалось, что он располагает для этого всеми возможностями.

Так хоккейные проблемы перерастают в общечеловеческие.

Все мы, советские люди, воспитаны в духе коллективизма.

И говоря об особом коллективизме в нашем хоккее, мы, тренеры, должны отдать дань высокого уважения семье, школе, институтской и рабочей среде, пионерии, комсомолу, партии, последовательно и терпеливо воспитывающим в душах нашей молодежи это бесценное нравственное качество."

Не потому ли, что советские люди нравственно сильнее жителей капиталистического мира, они так быстро учатся всему новому и прогрессивному? И вот по ходу сюжета презрительное отношение Ришара к советскому хоккею сменяется уважительным любопытством. Канадец понимает, что у русских есть чему поучиться.

"Морис Ришар недоумевал:

– У кого вы учились?.. Почему так своеобразна ваша игра?

Мы учились у многих, у всех понемногу. Старались подметить, перенять все интересное.

Но прежде всего искали свое, свои пути. Собственное творческое лицо. Собственную, неповторимую манеру. Мы хорошо понимали: копия, даже самая мастерская, никогда не превзойдет оригинал.

Я всегда выступал и выступаю против копирования почерка зарубежных команд. И делаю это не из-за квасного своего патриотизма, а потому, что перенос черт, качеств какой-то иностранной школы хоккея без учета национальных особенностей, специфики развития этой игры в своей стране – дело никчемное и даже вредное."

И наконец, Морис Ришар превращается из профессионала, снисходительно отмечающего, что эти любители тоже что-то могут, в человека, осознавшего, что имеет дело с равными. Потому что ему, Ришару, это было убедительно доказано.

"Теперь сами канадцы внимательно следят за развитием нашей школы игры. Вовсе не случайно, что тренер сборной Канады Бауэр, побывав на тренировке советских хоккеистов в городе Колорадо-Спрингс, построил на следующий день тренировку своей команды по нашему конспекту.

Примечательный факт. Очень примечательный. Вот именно поэтому Морис Ришар и старается понять советский хоккей, во многом непохожий на тот хоккей, в который играют на его родине."

Методы, которыми наши игроки доказывали канадцам свою дееспособность, Тарасов описывает с гордостью. Даже те, которые идут в разрез с моральным кодексом советского спортсмена. Не без бахвальства удалью и храбростью своих игроков Тарасов вспоминает, как в одном из матчей в Канаде разрешил, более того, приказал(!) бить канадцев в ответ на чрезмерную даже для профессионалов грубость.

"И вот началось! Это было соперничество не в мастерстве. Не в технике и тактике. Это была сшибка характеров, суровая проверка воли, лихая мужская схватка, сражение, где и со стороны наших хоккеистов правила трактовались подчас, наверное, слишком вольно.

И вдруг… мы заметили, что канадцы растерялись, события, разыгравшиеся на поле, оказались для них полнейшей неожиданностью. Они, оказывается, и не думали, не подозревали, что советские хоккеисты могут и умеют постоять за себя. Не знали, что молодежь у нас и сильная, и смелая, и самолюбивая, что характер у русских людей удалой, что и подраться наши умеют не хуже других.

В первом же игровом отрезке после совершенно правильного силового приема один канадец покидает поле. Немного позже, сильно хромая, уходит другой.

Это был колоссальный психологический удар.

Канадцы не выдержали. Они привыкли к безнаказанной грубости на поле во встречах с советскими хоккеистами, а тут…

Здоровые, сильные, задиристые парни, только что откровенно хамившие, побежали к судьям жаловаться на наших хоккеистов. Они требовали, чтобы советские спортсмены играли более корректно.

Трибуны продолжали хранить молчание. Мне кажется, что зрители даже не поняли, что бьют уже канадцев. Бьют по правилам, но довольно ощутимо.

Судьи взяли сторону канадцев и начали удалять наших хоккеистов.

Но мы, тренеры, решили выдержать такую игру до конца. Даже находясь в численном меньшинстве, ребята играли по-прежнему жестко, укрощая распоясавшихся соперников. После второго периода уже вели мы – 5:1.

В раздевалке оживленно и даже… весело, хотя у многих синяки, шрамы, кровоподтеки. Кто-то из ребят, обращаясь к тренерам, говорит с укоризной:

– Если бы раньше разрешили так играть, меньше бы у нас ушибов было…

На мой взгляд, в тот день мы нашли удачный ключ к "укрощению" грубого противника. Мы отвечали не его же оружием, не разухабистой, откровенной дракой, а умением вести жесткую силовую борьбу в рамках правил, сдерживая себя и играя на грани удаления. А в правилах хоккея, надо сказать, заложено немало и острых иголочек и тяжелых кувалд, дающих вместе все возможности для приведения в чувство самого наглого противника, пытающегося испытать нашу смелость, выдержку и мужество."

Но драка – не наш метод. Куда важнее здоровый спортивный коллективизм, суровая работа над собой и, главное, беззаветная любовь к хоккею. То, как сам Тарасов отзывается об этой игре, представляется гимном хоккею. Слышали вы когда-нибудь, чтобы кто-то описывал хоккей так же поэтично и возвышенно? Вот и я не слышал. Мне кажется, я понимаю, кого Тарасов всю свою жизнь любил больше всего. Тех, кто подобно ему самому, любил хоккей как таковой. И приходил на трибуны, даже если матч не имел ни малейшего турнирного значения.

"Я люблю вот таких болельщиков. Для них главное – не счет, не очки, не места. Для них важнее всего – сам хоккей, сама игра. Эти любители спорта умеют наслаждаться искусством ведущих мастеров хоккея, их темпераментной борьбой на ледяной площадке. Для этих болельщиков турнирная таблица менее важна и интересна, чем соревнования мужества, интеллекта, атлетизма и воли.

…Разминка заканчивается. Судьи вызывают команды на поле.

И вот мчатся на огромных скоростях хоккеисты, сверкают коньки, вскипают у бортиков яростные схватки, молнией выписывает зигзаги шайба. Начался хоккей!

Мы любим хоккей за удаль, за огневой характер игры, где порой совсем не просто разобраться в вихре происходящих событий. Клокочущая схватка страстей, скрытая борьба характеров, пышущий жаром темперамент – таков хоккей"

Общеизвестно, что в общении с игроками Тарасов не был мягок. Его бывшие игроки с улыбкой вспоминают, как их называли "полуфабрикатами", заставляли ложиться под шайбу, и вообще всячески истязали на тренировках и во время матчей. И тогда им было не до улыбок. Таков был Тарасов-тренер. Но послушайте, как воспевает Хоккеиста с большой буквы Тарасов-писатель.

"Искусство перевоплощения – это необычное качество спортсмена. Он должен уметь, как артист, сыграть в ходе одного состязания несколько ролей. В зоне обороны – это рыцарь, действующий, однако, с бухгалтерской расчетливостью и осторожностью, с определенной скупостью или даже жадностью в движениях. В момент контратаки – это творец, фантазер, это мозг команды, спортсмен, который думает только о товарищах, хоккеист, не умеющий передерживать шайбу. В зоне нападения действует решительно, умеет взять всю игру на себя, может продемонстрировать высокое и яркое мастерство в завершении атаки.

И еще одну важную черту можно подметить у классного хоккеиста. Его… музыкальность. Умение чувствовать ритм игры, ритм или, напротив, аритмичность атак, умение менять этот ритм в зависимости от игровой ситуации."

Каково? "Рыцарь, творец, фантазер". "Жадность в движениях, чувство аритмичности атак". Вот ведь, наверное, удивлялись "полуфабрикаты", читая столь романтические излияния своего тренера. А может, и не удивлялись. Они лучше знали Тарасова.

Знали они и то, сколь нетерпим Анатолий Владимирович к малейшим попыткам хоккеиста (рыцаря, творца, фантазера) возомнить о себе, что он хоть в чем-то лучше партнеров. Или – того хуже – выше звена, пятерки, команды. В своей книге Тарасов не отрицает, что хоккею нужны звезды. И тем более, что они есть. Однако автор твердо убежден, что не хоккеисту определять, звезда он или нет. И даже если со всех сторон он слышит восхваления "звезде", то есть себе, то не может, не должен, не имеет ни малейшего права считать себя звездой. Даже помыслить об этом, полагает Тарасов, тяжкий грех.

Как известно, Тарасов играл в одном звене с Всеволодом Бобровым. Потом стал тренером, а у Боброва появились новые партнеры. Вряд ли многие заметили эту перемену. Да, пишет Тарасов, Бобров был, безусловно, сильнейшим хоккеистом послевоенного времени. Но преувеличение роли Боброва вредило хоккею! Вот так, не больше, не меньше.

"Главная опасность состояла в том, что выделение "звезды" не способствовало росту класса самой "звезды", порождало, и довольно часто, так называемую "звездную" болезнь – зазнайство, самоуспокоенность, откровенное пренебрежение "звезды" к товарищам по команде.

Правда, истоки этой болезни я не хочу видеть только в характерах самих хоккеистов. Тут во многом повинны и тренеры, ставящие "звезд" в исключительное положение, часто потворствующие им, и… журналисты-комментаторы. Да, да, и они тоже, если не больше. Сейчас я перелистываю подшивки старых газет и вижу особенно ясно, как несправедливо много писали об одних хоккеистах и как мало, напротив, о других, о тех, без чьих усилий и без чьего мастерства были бы незаметны на хоккейном небосводе "звезды".

Вот один, другой, пятый, десятый отчеты, в которых сквозит одна мысль: матч выиграл Всеволод Бобров. А о его партнерах порой ни слова. Даже его замечательные товарищи по хоккейной тройке подчас принижались, замалчивались спортивными репортерами. Что уж говорить о других, менее талантливых спортсменах, совсем терявшихся на фоне ореола "звезды".

Ну, бог с ними, с неискушенными любителями спорта, бог с ними, теми репортерами, кто видел на поле только "звезд". Но ведь этой "звездной" слепоте были подвержены и некоторые руководители нашего хоккея.

Вспоминается трагикомическая история.

1953 год. Наши хоккеисты приняты в Международную федерацию хоккея. Цюрих ждет участников предстоящего первенства мира. С особенным нетерпением ждут сборную СССР: новички всегда интересны.

Мы с волнением готовились к первым трудным испытаниям. И вдруг нам объявили, что в Цюрих команда не поедет: болен Всеволод Бобров. А без Боброва, были уверены руководители нашего хоккея, мы победить не сможем.

В коллектив, в команду сильнейших хоккеистов страны не верили. Верили в одного хоккеиста. Обидно!"

Раздражали и огорчали Тарасова не только те, кто мнили себя звездами, но даже хоккеисты, мимолетно проявлявшие тягу к похвале. Хоть чьей-нибудь, пусть даже крошечной. Казалось бы, что в том плохого? Отличился, проявил себя, помог команде. Отчего бы чуть-чуть, самую малость не погордиться собой. Нет, нельзя. Это плохо.

"Оборона ЦСКА приведена в боевую готовность. Все понимают, как важно сдержать этот первый порыв соперника. Первая атака отбита. Но нападающие противника снова выскакивают на удобную позицию, и тугая литая шайба с огромной скоростью летит в ворота. Я знаю, как хочется увернуться, укрыться от этого маленького снаряда, но, закрывая собой ворота, защитник армейцев бросается вперед и принимает шайбу на грудь. Свисток судьи останавливает игру. Защитник поднимается, и я перехватываю его едва уловимый взгляд в нашу сторону…

Мне грустно и обидно. Этот здоровый и сильный парень просит отметку за свое мужество, беспокоится, что мы вдруг не заметим его бросок под шайбу…"

Легко догадаться, какие игроки нравились Тарасову больше всего. Талантливые, трудолюбивые, скромные и дисциплинированные. Точнее, безгранично талантливые, истово трудолюбивые, стерильно скромные и абсолютно дисциплинированные. Вероятно, Анатолий Владимирович и сам не сознавал, как повезло ему быть именно хоккейным тренером. Поскольку таких уникумов родила русская земля. И приводила к нему в ЦСКА. Вы полагаете, я преувеличиваю? Послушайте, как автор описывает Анатолия Фирсова.

"В игре Анатолия поражает его скорость. Прежде всего скорость мысли. Порой мне кажется, что игра Фирсова состоит из непрерывного ряда озарений: в горячей, напряженной обстановке, мгновенно ориентируясь, он находит самые неожиданные решения. Затем скорость исполнения того или иного технического приема, паса, обводки. И в-третьих, скорость бега. Три скорости, взятые вместе и перемноженные. Он мыслит в игре, не отделяя задуманное от исполнения, думает синхронно с действиями и действует синхронно с поисками правильного решения.

В минувшем сезоне Фирсов провел свыше ста игр, и все-таки, когда я говорю, что он должен отдохнуть и потому в очередном матче участвовать не будет, на меня смотрят обиженные и печальные глаза Анатолия, и в них – молчаливый упрек тренеру: неужели нельзя поставить на игру?

Говорить с Толей Фирсовым о необходимости строгого спортивного режима было бы по меньшей мере странно. Его любовь к хоккею исключает даже самую возможность каких-либо отступлений от намеченной программы подготовки к соревнованиям. Я знаю, что в те дни, когда у нас тренировки нет, Толя сам позанимается столько, сколько ему нужно. У него даже дома есть штанга, и надо сказать, что у штанги не бывает выходных дней."

Если кто не помнит, Анатолий Фирсов был действительно выдающимся хоккеистом, одним из лучших нападающих в истории советского хоккея. Как Виталий Давыдов – одним из лучших защитников в этой славной истории.

«

"Весной 1967 года, когда завершился венский чемпионат мира, мы все были рады, что наконец-то лучшим защитником турнира признан замечательный хоккеист Виталий Давыдов. Своей порядочностью, фанатизмом в отношении к тренировкам он столь же заслуживает признания, как и Анатолий Фирсов. Своим отношением к товарищам, ровным и добрым, Виталий может служить образцом, и если мы говорим, что молодежь должна учиться у ветеранов хоккея, то самый убедительный и достойный подражания пример – это Виталий Давыдов. Воспитанник московских динамовцев, он начальное и высшее образование получил у Аркадия Ивановича Чернышева.

Виталий не умеет лгать, наговаривать на товарища, он скорее примет ошибку партнера на себя. Никогда не тренируется плохо, никогда не нарушает спортивного режима. И даже на последнем приеме, в Венской ратуше, когда все было позади, и он только что получил приз лучшего защитника, и ребята подошли к нему с бокалом, он, извиняясь, отказался притронуться к вину:

– Не пил и не буду пить…

Виталий – воплощение дисциплинированности, строгого отношения к себе. За десять лет ни разу не опоздал ни на один матч, ни на одну тренировку или какое-то собрание команды.

Я влюблен в этого спортсмена, который по своему мастерству, по отношению к хоккею опережает время."

И каким же оно станет – будущее время хоккея? Анатолий Тарасов писал об этом вдохновенно, словно прозревая это будущее. Или, вернее сказать, каким бы он хотел сделать хоккей в будущем. В 1970 году автору казалось, что он и будет режиссером предстоящих хоккейных спектаклей. И, пожалуй, никого другого в этой роли он не видел.

"Каким я вижу хоккей семидесятых годов?

Бесспорно, сама жизнь заставит поднять уровень атлетизма, физической подготовки спортсменов. И в нашем и – особенно – в мировом хоккее. Иностранные команды, используя опыт сборной СССР, значительно усилят скоростное маневрирование, разовьют качество ловкости, у их хоккеистов прибавится физической силы, столь необходимой для сохранения игровой свежести в ходе матча и для силового единоборства.

Убежден, что время, пребывания на игровой площадке будет использоваться более рационально, максимально. Спортсмены станут стремиться "выпулитъ" весь свой физический и волевой заряд в возможно кратчайшие сроки. Стало быть, темп игры еще более возрастет. Причем не только за счет бешеного скоростного катания, но и за счет сложного силового единоборства, сложных игровых приемов, большой, неудержимой активности игроков на поле. Используя опыт предшественников, молодое поколение усовершенствует свое техническое искусство. Техника сможет легко обслуживать тактические замыслы хоккеистов, игру высокого темпа, она будет богаче и экономнее. Все технические приемы будут выполниться быстро, накоротке. Но это вовсе не значит, что приемы будут простые, такими они станут казаться только с трибун, на самом же деле они будут замысловатые, замаскированные, ведь обстановка на "поле" будет все время осложняться."

Вы никого не узнали в этом нарисованном Тарасовом образе хоккея будущего? "Замысловатые, замаскированные приемы" – разве это не Игорь Ларионов и Павел Дацюк? А "сложное силовое единоборство, сложные игровые приемы, большая, неудержимая активность игроков на поле" - уж не Вячеслав Фетисов и Александр Овечкин описаны автором книги? "Техника, обслуживающая игру высокого темпа" - ба, да это же Павел Буре и Евгений Малкин. Вы спросите, почему речь именно о них? И вообще, почему только о наших? Да просто потому, что я легко могу представить Тарасова тренером этих выдающихся игроков. Но, конечно, такой хоккей – это и Лемье, и Ягр, и Форсберг, и, конечно, Валерий Харламов. И многие другие. Зайдите на сайт Зала хоккейной славы, и вы поймете, о каком хоккее будущего мечтал Тарасов. Собственно, для того он и жил, чтобы появлялись такие игроки и такой хоккей.

© РИА Новости / Дмитрий Донской

Перейти в медиабанк

Анатолий Тарасов и Владислав Третьяк на тренировке

"Сложна, по-моему, чертовски интересна и ответственна работа тренера.

И все-таки я никогда не отступлюсь от нее. Ибо она не только сложна и ответственна, но благодарна, и прекрасна.

Как счастлив бывает тренер, когда его воспитанники получают награды – не так важно какие, важно, что они приносят победителям радость. И если, получая приз, спортсмен первые слова своей благодарности обращает к тренеру, то это значит, что твой труд не пропал даром – ты воспитал не только чемпиона, но и человека!

Мы воспитываем молодых людей, выступающих перед большими аудиториями зрителей. Мы работаем в таком виде спорта, который воспитывает у людей самые лучшие качества. Но мы и сами немало получаем от своей работы. Наблюдая за игрой наших спортсменов, общаясь с молодыми, веселыми, задорными, энергичными ребятами, умеющими заразительно хохотать, ты и сам вроде становишься моложе. Ты с ними и в них продолжаешь свою молодость.

Тренер "умирает" в хоккеисте, как режиссер в актёре.

Но и живет в нем!"

Тарасов писал эту книгу, еще не зная, что очень скоро ему предстоит уйти с больших постов. Из сборной, созданной им вместе с Аркадием Чернышевым, а затем из ЦСКА. Кажется, что его последующая работа была мельче, скучнее, малозначнее. И всё же он не бросил эту работу. И с удивительным романтизмом в самом конце книги объяснил, почему он просто не мог расстаться с этой профессией.

"И все-таки работа тренера – это счастье.

© РИА Новости / Костин Игорь

Заслуженный тренер СССР Анатолий Тарасов

Потому что ты всегда молод. Всегда в поиске. Всегда в движении.

Потому что радость и счастье, пришедшие к твоему воспитаннику, – это и твоя радость, твое счастье: значит, не зря прошли годы напряженного труда.

Потому что вот сейчас, сию минуту к тебе подъезжает семнадцатилетний паренек, дебютант команды, и, немного смущаясь (он, чудак, стесняется, что чего-то не знает!), с огромной верой в тебя и с великой надеждой спрашивает.

– А почему у меня не получается?.."

Тренер и писатель

И наконец. Не знаю, как вы, а я восхищен слогом литератора Тарасова. Много ли вы знаете хоккейных тренеров, способных изъясняться таким языком?

"Игровое изящество, разнокрасочность тактических решений, быстрота приливов и отливов в атаках ворот обеих команд".

«

"Сшибка характеров, суровая проверка воли, лихая мужская схватка".

"Обиженные и печальные глаза Анатолия".

"Удаль, огневой характер игры. Тугая литая шайба".

Нет, на льду или на бортике Тарасов выражался иначе. Энергичнее и короче. Вряд ли предлагал своим игрокам находить более разнокрасочные тактические решения. И глядя в их обиженные и печальные глаза, не призывал к сшибке характеров. То есть, и предлагал, и призывал, но в иных терминах. Более привычных на хоккейной площадке.

Однако, большинство тренеров, даже известных, и за пределами площадки, вдали, так сказать, от лихой мужской схватки, говорят так, будто эта схватка в самом разгаре. Просто потому, что говорить иначе не умеют. Тем более, писать.

А вот Тарасов умел. И если бы не был тренером до крюка клюшки и лезвия конька, то мог бы стать прекрасным литератором и журналистом. Собственно, даже стал. Я же говорю, десять книг, сотни статей. Странно, что нет его стихотворений о хоккее. Но если когда-нибудь они всплывут, я не удивлюсь. Писал же стихи лихой гусарский полковник Денис Давыдов!

© РИА Новости / Долягин

Тренер Анатолий Тарасов

Мне кажется, дело в масштабе личности. Только большой человек способен соединять в себе воина и поэта. И Анатолий Тарасов был одним из немногих по-настоящему больших людей. Доказательство тому – его ученики и его книги.