Член зала славы IIHF и Зала хоккейной славы Павел Буре рассказал в эксклюзивном интервью Елене Вайцеховской, почему, несмотря на отсутствие в числе трофеев золотой олимпийской медали и Кубка Стэнли, не считает свою карьеру неудачной, порассуждал о хоккейном величии и объяснил, почему никогда в жизни не хотел стать тренером.
О медийном пространстве
- Павел, как вам удается, оставаясь в российском хоккее, вести столь непубличную жизнь? Иногда кажется, что вы удалились из медийного пространства по каким-то принципиальным соображениям. Это так?
- Просто так сложилось. Я давно уже закончил с профессиональным хоккеем, веду другой образ жизни. Соответственно, появились другие приоритеты. У меня семья, трое детей. Размеренная, спокойная жизнь - особо не о чем рассказывать.
- Хоть в чем-то приходилось себя ломать после спорта, привыкая к новой для себя данности?
- Мне, думаю, было проще, чем тем ребятам, у кого семьи появились раньше. Пока играешь, ты постоянно в разъездах, постоянно много работы. Соответственно, после спорта приходится как бы заново привыкать жить в семье, и не у всех этот процесс протекает гладко. Я женился намного позже. До того, как создать семью, мы с Алиной уже достаточно много времени близко общались, и создание семьи стало совершенно естественным и логичным продолжением этих отношений. Мы уже там жили достаточно много времени. Что касается перехода от профессиональной деятельности к обычной жизни, я много лет к этому шел, знал, что этот момент неизбежно настанет, был к нему готов. И пришел туда, куда хотел.
Что до публичности, у меня всегда был к ней простой подход: в отношении всего, что связано с хоккеем, я готов через прессу делиться своими мыслями с теми, кому нравится наш вид спорта. Все, что касается моей семьи – это моя личная жизнь, о которой я особо не распространяюсь. Поэтому не пускаю никого из журналистов к себе домой, не устраиваю никаких шоу. Поэтому и свадьбу мы не делали, как сейчас у звезд принято. Было очень закрытое мероприятие, для близких.
- Что сейчас представляет собой стандартный день Павла Буре?
- Много занимаюсь хоккеем, основной из которых - Ночная хоккейная лига, где я являюсь членом попечительского совета. Раз в год играю в финальном турнире против сборной звезд этого турнира в команде кураторов лиги. Все они – хорошо известные вам игроки: и Саша Могильный, и Сергей Федоров, и Леша Касатонов, и Вячеслав Фетисов, и многие другие.
- Ради того, чтобы провести эту единственную в году игру, приходится много тренироваться?
- Я играю в хоккей достаточно часто. Хотя точнее сказать, занимаюсь физкультурой. С Потаниным мы играем два раза в неделю у него в клубе. Проводим в декабре "Кубок легенд", где выступают ветераны ЦСКА, "Спартака", "Динамо". Ездим в Норильск на благотворительные матчи. Могу просто пойти с ребятами покататься или в зал. То есть физкультурой, так или иначе, занимаюсь практически каждый день.
- И травмы не беспокоят?
- Это как в поговорке: если после 30 проснулся и ничего не болит, значит, ты умер. А мне уже к 50 - через полтора года отмечу юбилей. Каких-то больших нагрузок у меня нет, все дозированно. Если тренировка в зале, то на другом пульсе, с меньшими весами. То же самое происходит, когда мы играем в хоккей. Я же не бегаю по площадке со всей скоростью на износ.
- Хотя бы периодически вам поступают предложения занять какую-то должность, чтобы быть вовлеченным в большой хоккей, как это было в 2006, когда вы приезжали на Олимпийские игры в Турин в статусе генерального менеджера сборной России?
- У меня и без этого набирается очень много забот. Помимо членства в попечительском совете Ночной хоккейной лиги вхожу в попечительский совет в ЦСКА. Хочешь - не хочешь, все равно встречаемся, обсуждаем планы развития. Очень близко работаем с федерацией, причем эта работа касается как главной команды, так и всех юношеских. Роман Ротенберг приезжает к нам часто как начальник штаба сборных. То есть у нас постоянно что-то происходит.
О естественном отборе и подкатках
- Насколько благополучен на ваш взгляд современный российский хоккей? Нет ощущения, что олимпийская победа в Пхенчхане – не момент взлета, а финальная точка?
- Ну, почему? Хоккей непрерывно развивается. Сейчас новую программу развития написали, начиная от детей, заканчивая взрослыми. И катки строятся. И звезды новые тоже растут…
- А как же постоянные разговоры о том, что если у родителей нет денег, ребенок никуда и никогда не пробьется, каким бы талантливым ни был?
- Мои родители вообще ничего не платили. И сейчас, что касается школы ЦСКА, все дети катаются бесплатно. У меня шестилетний сын занимается уже третий год в клубе ЦСКА – я ничего за него не плачу. У нас с этим очень строго.
Павел Буре с сыном
- Поставить ребенка в три года на хоккейные коньки - не рано?
- Смотря с чем сравнивать. Я в свое время в шесть только начинал играть, и мы катались два-три раза в неделю. Сейчас мой сын тренируется с семилетними, а это пять-шесть раз в неделю. Плюс еще подкатки. С одной стороны, кажется, что многовато. Я, собственно, поначалу тоже рассчитывал, что на каток мы будем приезжать через день. Но в этом случае ты сразу начинаешь проигрывать тем, кто тренируется шесть раз в неделю и еще шесть раз приходит на подкатку.
- Олимпийский чемпион в парном катании Максим Траньков как-то заметил, что никто из фигуристов, кто реально добился в спорте большого успеха, ни в каких подкатках в детстве не нуждался.
- Применительно к хоккею я бы так не сказал. Когда ты приходишь на тренировку, там вместе с тобой катаются 30 человек. Подкатка же – ты один на один занимаешься.
- И во сколько обходится час работы преподавателя с сыном Павла Буре?
- Этими вопросами у нас в семье моя жена занимается. У моего сына, конечно, есть определенное преимущество в этом вопросе, потому подкатку могу провести я сам. Не буду же я платить сам себе, правильно? Но вообще в части подкаток каждый делает свой выбор сам в зависимости от задач: хочешь заниматься в ЦСКА – там игроки определенного уровня, и этому уровню нужно соответствовать. Сегодня приходится заниматься очень много. Намного больше, чем занимались мы.
- Но ведь и вы, если не ошибаюсь, брали дополнительные уроки для того, чтобы кататься лучше других?
- У нас было все по-другому. Шайбу бросали на лед и отправляли играть. Никто особо не учил ни кататься, ни бросать, ни соперника обыгрывать. Мне просто повезло с тренером - был у нас такой Александр Викторович Бирюков. Я к нему попал, когда мне было уже лет 15. Он очень серьезно подходил к технике катания и мне однажды сказал, мол, понятно, что ты будешь играть и в мастерах, и в сборной, потому как уже сейчас всех обыгрываешь и катаешься лучше всех, но если ты хочешь кататься лучше всех хоккеистов в мире, давай работать. Больше таких специалистов я не встречал нигде: ни в ЦСКА, ни в "Динамо", ни в "Крыльях". Полгода или год мы с Бирюковым скольжением и занимались. Тогда нельзя было, как сейчас, арендовать лед за деньги, поэтому мы просто работали до и после каждой тренировки. Сейчас все иначе - быстрее, мощнее, игроки габаритнее, тренируются по-другому.
- Когда вы играли, хотя бы иногда ощущали себя маленьким?
- Ну, большим я точно не был. Но страха, что меня кто-то с ног снесет, не было. Наоборот, всегда считал, что обладаю определенными преимуществами. Если соперник большой, значит, я же быстрее него? Более поворотлив, соответственно, больше шансов убежать. Сейчас изменилось и это. Игроки стали и большие, и поворотливые. И, плюс, бегут хорошо. Это нормально. Все идет вперед, естественный отбор. Не думаю, что только в хоккее. Недавно смотрел чемпионат мира по прыжкам в воду, так там совсем маленький украинский мальчик выступал. Прыгуны тоже ведь, наверное, тренируются совсем иначе, чем это было 20-30 лет назад?
Павел Буре с сыном и Александр Якушев (слева направо)
- Своего сына вы поставили на коньки в три года, чтобы не болтался под ногами, или с далеко идущими честолюбивыми целями?
- На коньки я его поставил в два года на катке "Град". Думал поставить позже, но как-то разговорился на эту тему с Уэйном Гретцки – самым, наверное, великим игроком за всю историю хоккея. Спросил его, в каком возрасте он встал на коньки. Он ответил: в два. Вот я и подумал: если Гретцки встал в два, почему бы мне Пашу тоже в два года на лед не поставить? Стал приводить его на каток. Сначала он не катался, просто стоял. Потом начал потихонечку передвигаться, потом поехал. В четыре года его взяли в ЦСКА. Набор был для пятилетних, но сын сдал все тесты. Вот его и взяли, сказав при этом, что ребенок у меня большой, справится.
О величии и удаче
- Вы назвали Гретцки самым великим из всех хоккеистов. Чем вы меряете это величие? Титулами, статистикой или какими-то другими качествами?
- Ну, вот смотрите: моя задача была голы забивать. У нас считалось: если 50 голов забил – ты суперстар. А Гретцки забивал не 50, а 92. То есть чисто арифметически он круче любого суперстара в два раза. Это первое. Во-вторых, как бы много я с ним ни общался, а мы ведь играли друг против друга довольно много, и вместе играли - в Star Game – не уставал поражаться тому, насколько Уэйн был способен просчитать, что будет происходить на льду. Это уникальное качество. Если игрок может просчитать игру на два-три хода, он уже должен считаться звездой. Гретцки ходов на пять просчитывал. Я иногда смотрел на него с лавки и сам себе говорил: "Такого не бывает!" Иногда даже не хотелось играть против, до такой степени Уэйн казался человеком с другой планеты. Поэтому я и считаю, что он лучший за всю историю. Субъективное мнение, конечно…
- Я очень хорошо помню времена, когда все мальчишки, которые начинали играть в хоккей, хотели быть "как Буре".
- Того поколения нет уже давно.
- А вы когда-нибудь задумывались о том, что такое быть как Буре?
- Ну, я забивал немало, больше всех в мире. И… наверное, мог сделать то, чего не могли сделать другие.
- Например?
- Обыграть как-то, придумать что-то интересное, эффектное. А не просто выйти на лед и забить.
- С точки зрения забитых голов – вы абсолютный везунчик. Но с точки зрения титулов, я бы не сказала, что вам везло в спортивной жизни. После того, как вы закончили выступать, хотя бы иногда думали об этом?
- Если рассуждать глобально, я добился в хоккее того, о чем даже не мечтал. Ну да, я не завоевал каких-то титулов, но везде в каждой из своих команд был лучшим. Больше всех забивал на соревнованиях. Да, я не стал олимпийским чемпионом. Зато играл на Олимпийских играх среди профессионалов, а это - совсем другое соревнование. Таких Олимпиад, где играли по-настоящему все самые лучшие в мире, было всего пять.
- В этой связи, наверное, могло возникнуть чувство обиды от хоккейного турнира на Играх в Пхенчхане?
- Не соглашусь. Я лично знаю многих ребят, знаю тех, кто руководил командой. Знаю, сколько они готовились, сколько переживали, плюс сама ситуация была непростая. Естественно, я переживал за них, желал им удачи. И слава Богу, что так получилось.
- У вас случались в хоккее моменты, которые было тяжело пережить?
- Вы же сами знаете: спорт в этом плане такая, сложная вещь. Много чего случается.
- Например, незабитый буллит, который, возможно, мог стать решающим в борьбе "Ванкувера" за Кубок Стэнли…
- Ну, я не забил тот буллит "Рейнджерс", зато забил "Калгари", когда мы играли дабл-овертайм и по всем раскладам должны были проиграть серию. Именно я тогда забил решающий гол, и команда прошла дальше. Все ведь зависит от того, что человек хочет видеть. Я вижу всегда позитив, не так важно, о чем именно идет речь – обо мне лично или о моей команде. Буллит не так легко забить в хоккее, кстати.
- Потому что ворота меньше футбольных?
- И ворота поменьше, и вратари стали крупнее, на них одной формы сколько! Я, например, очень много тренировал буллиты. Бил, чтобы не соврать, штук 50 до тренировки, когда хороший лед. И потом штук 50 после тренировки, когда лед плохой.
О тренерах и контрактах
- Когда в "Металлург" приехал Майк Кинэн и сходу выиграл Кубок Гагарина, это, на ваш взгляд, было просто стечением обстоятельств? Или же Кинэн знал что-то такое, чего не знали наши специалисты?
- В любой игре всегда должен быть элемент везения. Но Майк, безусловно, очень сильный специалист. Я в свое время имел очень большое отношение к тому, что его взяли во "Флориду" старшим тренером.
- А поподробнее?
- Ну, в числе тех, с кем я общался, были разные влиятельные люди, в том числе хозяева команды. Майк мне нравился всегда как тренер – еще с тех времен, когда он тренировал меня в "Ванкувере". Нравился сам подход. Кинэн - очень жесткий. Но он сразу объясняет, что надо, не рассусоливает, как это часто бывает с тренерами. Сделал работу – все, гуляй спокойно. Настоящий профессионал.
- А что можете сказать о Мактавише, которого не так давно уволили из "Локомотива"?
- Я его не знаю, хотя когда-то против него играл. Помню только, что он без шлема всегда на льду был.
- Кстати, с хоккейной точки зрения есть разница, где тренировать - на канадской площадке или на российской? Если канадец приезжает в Россию и начинает работать на площадках другого размера, это не рушит привычные методические схемы?
- Не знаю, потому как сам тренером никогда не работал. Но если сравнивать, мне всегда больше нравилась канадская площадка. Думаю, в конечном итоге весь мир на них перейдет. Это более зрелищно, более интересно. В конечном счете, все мы играем для зрителей. А зрителям интересно, когда больше моментов создается. Большая площадка позволяет по углам лазить, с шайбой реже приходят на "пятак". А здесь с любой точки ты можешь забить гол.
- Вы ведь никогда не хотели стать тренером?
- Не хотел, да.
- Почему?
- Это образ жизни, понимаете? Почему мне так нравились Кинэн, Пат Куинн? Потому что у них было все четко: пришел на работу, сделал дело – до свидания. Но это исключения. Большинство хоккейных тренеров – они живут в раздевалке. Приходят туда в 8 утра и уходят в час ночи. Потому что игра в 11 закончилась – им надо посмотреть весь матч, сделать разбор, с утра прийти, все показать ребятам. А я никогда не хотел жить в раздевалке. Потому что при всей моей любви к хоккею у меня и другая жизнь была, очень для меня важная.
- Кратковременный опыт работы генеральным менеджером российской сборной в Турине что-то вам дал? Или это просто был некий реверанс: попросили – согласился?
- Ко мне тогда обратился президент ФХР, мы подписали контракт, достаточно кратковременный - на время Олимпийских игр. И да, было интересно: готов ли я заниматься подобной работой каждый день - нет? Потому что это тоже круглосуточная работа. А у меня семья, одной дочке 4 года, второй 9 месяцев.
О языках и высокой кухне
- Применительно к вашей семье журналисты всегда любили употреблять слово "клан". Что собой представляет семья Буре сейчас?
- Валера живет в Америке, дети уже взрослые все трое, живут отдельно. Отец (Владимир Буре – ред.) тоже в Америке. Мама - в Москве. Достаточно часто к нам приезжает.
- Работает бабушкой?
- Нет, для этого у нас в доме есть специальные люди – няни, учителя. Кто языком с детьми занимается, кто учит на пианино играть или чему-то еще. В советское время мне, например, не нужен был английский, потому что нам нельзя было разговаривать за границей. С нами на соревнования ездили специальные дяди, которые за этим следили. И все знали: с кем-то по-английски поговоришь, второй раз за границу просто не выпустят. Сейчас детям нужно знать минимум два иностранных языка, и я считаю, что всем должны заниматься профессионалы. Я сам играл в хоккей, но не считаю, что могу научить своего ребенка лучше, чем тот профессионал, который на протяжении сорока лет каждый день с детьми занимается. Поэтому вожу Пашу и в ЦСКА, и на те же подкатки. Каждый должен заниматься своим делом.
- В свое время, насколько помню, ваша жена получила очень хорошее кулинарное образование
- Она закончила в Америке очень престижную французскую школу Le Cordon Bleu. Сейчас с таким дипломом может в любой стране прийти в элитный ресторан и стать заместителем шеф-повара с достаточно большой зарплатой.
- Есть такая идея?
- Нет. Я же не работаю юристом, хотя юридическое образование у меня есть.
- Я много раз наблюдала, как на всевозможных спортивных мероприятиях собираются ветераны, слушала их разговоры и понимала, что после спорта у большинства уже не было в жизни ничего более яркого. Хотя бы иногда у вас возникает ощущение, что самая захватывающая и самая адреналиновая часть жизни уже закончена?
- Я чуть необычный в этом плане. Потому что для меня хоккей всегда был любимой, но работой. Отработал – пошел в другое место. И интересов других всегда хватало. Так что когда я закончил играть, просто стал в большей степени принадлежать себе, делать то, что хочу, жить той жизнью, которой всегда хотел жить. Ностальгии по спорту у меня точно нет. Я не сижу и не вспоминаю, сколько и кому забил голов. И дай бог, никогда вспоминать не буду.
- Спрошу иначе: вы счастливы?
- Да.