Заслуженный тренер России по фигурному катанию Нина Мозер готовится к своей… последней Олимпиаде. Логику необычного решения специалист, под руководством которого Россия завоевала золото и серебро Игр 2014 года в Сочи в парном катании, объяснила в откровенном интервью корреспонденту агентства "Р-Спорт" Анатолию Самохвалову. Она рассказала, как строят фигурное катание, как его разрушают, как в нем врут и почему ей так важно вскоре без него остаться.
Full control - от протоптавшихся немцев
- Нина Михайловна, наблюдая за вами на протяжении двух лет, прихожу к уверенной мысли, что у Мозер абсолютно все под контролем. Ошибаюсь?
- Я системный человек. В нашем роду протоптались немцы, во мне немецкая кровь, и в моей семье всегда была важна точность выполнения. Я привыкла с детства, что система стоит на первом месте. Живя так, я всегда нахожу время, чтобы внимательно отнестись к любому вопросу. Поэтому да, я привыкла контролировать ситуацию.
- Вы когда-нибудь "плыли"?
- У меня не получалось. Я генетически способна мобилизоваться в случае форс-мажора. Когда он происходит, то первое, что я делаю, – это включаю голову и просчитываю все возможные варианты действия. И делаю это очень быстро. Но нельзя сказать, что я со всем справлялась.
- Федор Климов вспоминал в интервью "Р-Спорт", что когда он только перешел к вам в группу, то сломал ногу, упав с велосипеда, но, позвонив вам, тут же получил весь расклад восстановления.
- Я не позволяю своим эмоциям захлестнуть меня. У меня к проблемам рациональное холодное отношение. Сегодня у меня был разговор с тренером, которая в нашей школе отвечает за юниорский пласт. Я ей объясняла, что самое главное качество тренера - умение держать спортсмена в зоне работоспособности. Ты должен быть рассудительным. Нельзя страдать и нельзя безудержно радоваться. Этому меня научил мой тренер Петр Петрович Орлов. Величайший специалист, был тренером Людмилы Белоусовой и Олега Протопопова, Станислава и Нины Жук.
Орлову поручили организовать в Киеве Украинский художественно-спортивный ансамбль "Балет на льду". Сформировали его десять "фигурных" семей из Москвы и Ленинграда, которых и перевез Петр Петрович. Основной массе прибывших дали квартиры в одном доме. В каждом подъезде по три семьи "переселенцев", я с родителями жила в первом, Петр Петрович – в третьем. Когда он плохо себя чувствовал, моя дорога домой после тренировки (к тому моменту я уже тренировала) пролегала через его квартиру. Я приходила и говорила ему: "Петр Петрович, у меня все прекрасно". Он отвечал: "Да что ты! У тебя так все ужасно". В следующий раз захожу и говорю: "Все плохо, Петр Петрович". "Да что ты! – говорит он мне. – У тебя такая великолепная команда". Я не могла понять, что происходит?! И потом он мне признался: "Нина, тренер должен быть абсолютно ровным в проявлении эмоций. Если будешь болтаться как на волнах, твой спортсмен никогда не поднимется наверх". С опытом я поняла, что спортсмен расстраивается вместе с тобой, радуется вместе с тобой, и на выходе ты получишь атлета, у которого сегодня все получается, а завтра он с треском проваливается. Урок Орлова поселился в моей голове на все мои тренерские годы.
- Неужели вас никто и никогда не выводил из себя?
- Очень редко. Мой крик услышать можно, но надо очень постараться. И если кому-то это удается, тогда во мне просыпается Монсеррат Кабалье. Тогда меня слышно очень далеко. Но все боятся моего "пения".
- Мне все говорят, будь то питерские люди, будь то московские разных возрастов, что Ксения Столбова – очень сложный человек.
- Она сложная в первую очередь для себя. Она не любит пускать посторонних в свой мир, которым она живет. Отсюда и проблемы. Но этот ее мир очень интересный на самом деле. Она очень умная девочка. Буквально два часа назад мы сидели друг напротив друга, и я ей высказывала свое мнение. Она меня слушает. А я слушаю ее. Мы слышим друг друга. Поэтому мы шестой год вместе.
-Она никому не доверяет?
- Не каждому.
- А вам?
- Надеюсь, что да. Ко многим вещам, которые я говорю, она прислушивается. Мы обсуждаем, и она делает то, о чем я ее прошу. Поэтому она здесь.
- При этом она же потрясающая актриса на льду.
- Да, она фантастическая фигуристка в плане передачи эмоций.
- Она не рвет на себе рубаху, но коньком и пластикой передает потрясающую эмоцию.
- У нее очень сильные данные от природы. И физические качества у нее невероятные. Она очень сильна. Хотя у каждого моего спортсмена плюсов немерено.
- Федя – единственный алмаз, который сможет вытерпеть Ксению?
- Характер Феди дает им возможность сосуществовать вместе и идти к пьедесталу. Федя умеет скрывать эмоции и работать. Он хочет результата.
- А Ксюша с ним хочет сосуществовать, или она просто хочет результата?
- Они встретились для того, чтобы делать результат. Из общего по жизни у них только одно – результат. Они абсолютно разные люди.
- Это я уже заметил из разговора с Федей.
- Если бы не работа, они вряд ли бы даже общались. У них совершенно разные интересы, принципы и понимание жизни. Я и о сиюминутных ситуациях, и о глобальных. И видение своего развития у них абсолютно расходится.
- Есть такой спортсмен, с которым вы ни за что не стали бы работать? Ну тот, к кому не нашли ключик.
- Такие были, я с ними просто расставалась через год.
- И они ничего не добивались?
- В некой степени добивались. Моя тренерская практика очень долгая, в ней было безумное количество спортсменов, которые живут в разных уголках нашего земного шара. С большей частью из них мы списываемся, созваниваемся, каждый из них повествует о своей судьбе, и каждый обязательно подписывает: "Ваш любимый ученик…". Понимаете, я тренирую и так выстраиваю отношения, что у человека потом на годы остается ощущение особенного. Ведь действительно во время моей работы с ними они – любимчики.
Но получается это из того, что я всего-навсего просто привыкла общаться с людьми с пониманием, что жизнь человеку дается один раз. Конечно, после аварий или каких-то других катастроф появляется чувство второй жизни, но это все равно никакая не вторая. Поэтому, зачем обижать человека, если можно подарить ему радость, улыбку и счастье? Я не хочу создавать трагедию в голове людей, которые со мной встречаются. Когда я слышу, что мой специалист повышает голос на спортсмена, я ему говорю: "А кто дал тебе на это право?"
- Так специалист ответит: "Нина Михайловна, а он по-другому не поймет".
- Примерно это я и слышу в ответ. Если оскорбить человека, он ощутит осадок на душе. Кто-то переживет, выплюнет и пойдет дальше, а кто-то уйдет в комплексы, наткнется на психологические барьеры. А комплексам свойственно развиваться.
- Но кто-то вспомнит тренера-грубияна с благодарностью: вот не гонял бы он меня, я балбесом бы и остался.
- Нет одной пилюли на всех.
Жизни у тебя теперь не будет
- Кого вы знаете больше - своих фигуристов или сына Никиту?
- Когда мой сын рос, я, как правило, была на катке. Как-то он звонит мне и спрашивает: "Мам, какой у меня размер ноги?" "Приблизительно такой-то", - отвечаю. А он: "А у Антона Токарева какой?” Я: "42-й".
- "Мам, а какой размер костюма мне нужен?" - следующий вопрос.
- "Ну, приблизительно…", - сомневаюсь.
- "А у Сергея Карева?" - уточняет.
- "Сорок восемь", - говорю.
"Мам, какая прелесть, - сказал мне Никита. – Ты так точно знаешь размеры своих фигуристов, но не знаешь мои…" Токарев и Карев – на тот момент члены юниорской сборной России.
Тогда я не могла не обратить внимания на слова сына и понять, что есть несправедливость в моей работе, когда ты полностью посвящаешь себя спортсменам и теряешь родных. У меня такое ощущение, что о своих парах я знаю совершенно все. Когда я начала работать тренером, Лена Водорезова мне как отрезала: "Ты пойми одно – жизни у тебя теперь не будет". Я не поверила. Да ладно, отвечаю, до такой степени, что ли? А через полтора года сказала ей: "Лена, ты была абсолютно права". Моя личная жизнь превратилась в краткосрочные ночевки дома.
- Но Елена Германовна суп варить успевала.
- Она – настоящая женщина. Умеющая и приготовить, и домашние дела сделать, и еще на каток прийти вовремя.
- Вы на кухне не мастер?
- Была мастером, а за последние восемь лет готовить разучилась. Своим руководителям я говорила, что пора для тренеров вроде меня устроить курсы домохозяек, кройки и шитья и так далее. Попадая домой, я чувствую себя неуютно. Я не могу найти какие-то вещи, пытаюсь вспомнить, как сделать суп, и я до сих пор не знаю, как включать мою духовку! Я ничего не пеку, не запекаю. Иду в магазин и там закупаю полуфабрикаты. Ужас для меня – это когда закрываются магазины, куда я захожу, приезжая домой в десять вечера. Тогда у меня есть время только на то, чтобы быстро что-то разогреть и элементарно поспать. Утром встала, позавтракала и опять поехала на каток.
- А почитать на ночь?
- Я очень много читала. Я всегда и везде была с книгой. Ровно до того момента, как стала заниматься спортом высших достижений. Год я жила в Америке, за мной заезжал мой ученик, потому что я сама не вожу, и, видя меня с очередным томиком, спрашивал: "А что, это так интересно – читать?" Я обалдела. Человеку двадцать лет! Что он у меня спросил?! "Эдам, а сколько книг ты прочел?" - обратилась я к нему. Он тут же сосчитал на пальцах и показал – восемь. К двадцати годам он освоил восемь книг! Потом он стал придумывать отговорки: "У меня нет времени. Для того чтобы у тебя тренироваться, я должен много работать и еще дополнительно". А я очень люблю историческую литературу и не люблю любовные романы и детективы.
- Детективов вам в фигурном катании хватает.
- Здесь, в этих страстях человеческих, хватает всего. Разборки людей, их эмоции… Хотя в последнее время я не втягиваюсь ни в какие распри. Я создала свое Зазеркалье, в котором живу.
- За два года освещения фигурного катания у меня сложилось ощущение, что в этом виде спорта есть сильные женщины, в какой-то мере себе на уме, между которыми проходят дерби. Кто кого перехитрит. Я о вас, о Татьяне Анатольевне Тарасовой, ну и еще о некоторых влиятельных персонах прекрасного пола.
- Знаете, мне Татьяна Анатольевна несколько раз задавала вопрос: "А что бы ты делала на моем месте?" И как-то она вновь об этом меня спросила, когда мы вместе летели над нашим земным шариком на одно совещание. Я ответила: "Не то, что делаете вы".
Она спрашивала о том, что же ей делать, если у нее нет полноценной тренерской работы. Каждый специалист наедине с собой задавал себе этот вопрос. Такая дилемма, видимо, есть и у нее. Но не у меня. Еще я ей сказала, что она может помогать многим людям, выезжая в разные места и неся доброе слово. Когда мы прилетели на то совещание, господин Жуков (Александр Жуков, президент Олимпийского комитета России) задал мне вопрос: "Что вы думаете по поводу идеи сбора талантов со всей страны в одном центре?" Тогда-то и образовался "Сириус". Только на тот момент он был в другом варианте. Я разговариваю с Жуковым, и подходит Тарасова. Я ей: "Татьяна Анатольевна, смотрите, какое дело. Можно взять детей и преподавать в рамках обсуждаемого проекта". Она взлетела на полтора метра. "Ты что, с ума сошла? У меня в голове только музыка, я не умею другого". Ну, извините. Иногда категоричность Татьяны Анатольевны из "Ледникового периода" ретранслируется и на спортивное фигурное катание. И здесь возникают сложности, потому что у всех специалистов есть свое мнение, а личная влюбленность тянет за собой несправедливость. Вот с этим в ней я абсолютно не согласна.
- Кто вы по природе?
- Игрок. Когда мне нужно от всего отвлечься, я начинаю играть в компьютере. Беру стратегические игры, логические, в которых надо что-то найти и обойти преграды. Двадцать-тридцать минут я тупо играю, потому что в эти полчаса я не думаю о том, что происходит вокруг. Это важный момент. Человек не должен зацикливаться на проблемах. К чему я это? А вот к этому: фигурное катание – это прекрасно, но это не самое главное в жизни.
После чемпионата мира в Хельсинки я ехала на машине по Новгородской области, глядела в окно и думала: "Какой кошмар! А где дороги? А что это за развалюхи вместо домов?" Смотрю, а там еще и люди живут. А что бы я сделала, чтобы эти люди жили по-другому? Проезжаем еще с десяток километров, и я бурчу про себя: "Нин, а зачем тебе думать об этом?.." Еду в Тульскую область к Юре Каминскому, нашему заслуженному тренеру России по лыжным гонкам. Опять гляжу в окно: тут дом сгорел, там коровник развалился. Почему никто не занимается? Мне интересно строить, а не разрушать. А в фигурном катании очень много людей, которые пытаются разрушить чужое.
Пришел как-то ко мне на каток заслуженный человек и начал рассказывать, как я все делаю неправильно. Я послушала и сказала: "Я знаю свои ошибки, а зачем вы ко мне пришли? Разрушить? Вы сначала постройте свое". А вы, Анатолий, зря думаете, что я из тех людей, которые что-то придумывают, чтобы помешать другим жить.
- Я имел в виду другое. Мощных фигур, у которых все под контролем и которые между собой ведут естественную борьбу за влияние.
- У меня вообще нет желания влиять и быть человеком, который руководит всем. Мне не нужно ни президентское кресло федерации фигурного катания, ни какое-то еще. Мне нужны полномочия, чтобы сделать что-то хорошее. Ровно столько, сколько необходимо для дела. Как сейчас у меня в "Сириусе". Я по-другому живу. У меня нет зависти. Когда мне с придыханием говорят, что кто-то там богатый и успешный, я закипаю: "Да, а я такая дура, и у меня ничего нет!" Но меня-то в семье воспитали на других ценностях.
- У вас ценности глобальные, Новгородскую область восстановить…
- Одна из моих тренеров говорит мне, что я не смотрю под нос. И это моя проблема. Она пытается обсудить со мной маленькую деталь, связанную с каким-нибудь нашим фигуристом, я раскладываю не конкретный кусочек, а смотрю, что произойдет в будущем. Это я умею. Видеть результат на расстоянии. Конечный продукт.
- Конечный продукт российского фигурного катания насколько хорош, если учитывать его потенциал?
- Хороший непростой вопрос. Ко мне в "Сириус" каждый месяц приезжает 50 фигуристов из разных губерний Российской Федерации. Из 85. Каждый глава региона может присылать нам самых способных детей из своей области на смену. Это 24 дня. Масса детей приезжает, разных - чуть лучше, чуть хуже, но, видя их, я сталкиваюсь с проблемой, что на местах у нас не хватает знаний. Я не о москвичах, петербуржцах и еще порядка пяти городах, где есть специалисты. А обо всей остальной России, у которой нет костяка, чтобы построить фигурное катание как отрасль.
- И что нужно?
- Не что, а кто. Лидер. Если бы такие лидеры были в каждой губернии, то у нас в каждом регионе была бы сильная группа фигуристов и в серьезных соревнованиях наш вид спорта прогрессировал бы намного быстрее. Сейчас фигурное катание у нас основано на звездочках. Возник самородок, он нас и радует. Не потому, что мы его так хорошо потренировали, а потому, что он сам априори талантлив. Когда он попадает в хорошие руки и если он не законченный лентяй, то отправляется на небосклон. И все как бы прекрасно. Но то количество фигуристов, которые выступают в нашей стране на различных первенствах разных возрастов, не такое уж и большое.
- Вы чувствуете себя монополистом?
- Нет. И нет стремления.
- Со стремлением понятно, у вас Зазеркалье, концентрация на своем пути. Но что у нас на деле в парном катании? Тамара Москвина – де-факто сошедшие с большой сцены Юко Кавагути/Александр Смирнов плюс юниоры. Прекрасная Людмила Георгиевна Великова – юниоры. Артур Дмитриев – Кристина Астахова/Алексей Рогонов, не бросившие пока вызов лидерам. Олег Васильев – уже прочерк.
- А сколько было фанфарных статей о (Вере) Базаровой/(Андрее) Депутате, которые будут выступать на чемпионатах Европы и мира! Я стараюсь как можно меньше комментировать чужих спортсменов, но я удивляюсь этим людям, которые позволяют себе без конца кого-то оценивать, давать рекомендации и показывать свою значимость. Да иди и работай! Встань у бортика и работай! Какие проблемы?
- Васильев и Траньков личностно не сошлись?
- Все они непростые, спортсмены. Но я прожила с Таней и Максимом прекрасные семь лет и ни о чем не жалею. Мне хорошо было с ними. Да у меня со всеми прекрасные отношения из моих ребят. Если мне некомфортно, я не работаю - я расстаюсь.
- Мы отвлеклись от вашей, по моему мнению, монопольности. Вам конкуренция не нужна со стороны других тренерских групп?
- Знаете, Анатолий, конкуренция – это хорошо. Когда спортсмен видит перед собой сильную пару, у него начинается эмоциональный захлест. Но соревнуются они только в момент старта, оценивают их судьи. Не смог реализовать задуманное, это твоя проблема. Ни судьи, ни тренера, а твоя. Так при чем здесь конкуренция? Чтобы стать чемпионом мира по тренировкам? У нас таких чемпионов мира масса! Вы не представляете, какие фантастические вещи я порой вижу на катке, где нет трибун, табло и диктора. Смотришь – радуешься. Наступает час X, человек выходит под прожекторы и аплодисменты, встает перед судейской бригадой, у него начинается сухотка спинного мозга. Он путает ритм, движения, затем дрожат ноги, после они становятся деревянными, а потом и выключаются. Если спортсмен в хорошей форме, он может попасть на свой автомат и сделать все по накатанной. Но бывает, что он после травмы, но с такими силами, что глядишь и кажется, что у него был полноценный тренировочный процесс и сейчас он на пике формы. Спорт - тонкая материя, а ругают всегда тренера. Это фигурист выигрывает золото, а проигрывает его тренер.
- Ну, так это во всех видах спорта.
- Эта тенденция очень длительных лет. Тренер – это мальчиш-плохиш. Но никто ведь не знает, в каком состоянии спортсмен выходит на старт, что у него происходит дома, кто у него болеет, хватает ли у него денег на жизнь, выспался ли он, поел ли он нормально сегодня…
- Так тренер ответственен за все это.
- Тренер должен все контролировать – да! Но ты не можешь прожить за человека его жизнь. И мне обидно, когда люди из простых бытовых вещей создают проблему. Когда же спортсмен об этом читает, у него проблема начинает откладываться в голове. Я глубоко убеждена, что масса наших мальчиков - из этой самой серии людей. Их то безудержно поддерживают, то безжалостно гнобят. И они перестают кататься вообще. Мне кажется, если бы кое-кому из них дали шапку-невидимку, он был бы счастлив.
- Не тренер ли должен выводить спортсмена из зоны этой психологической турбулентности?
- Я всегда говорю своим тренерам: проблему в голове спортсмена создать очень легко, решить ее очень сложно. Тогда зачем ее создавать?
- А если у человека что-то хронически не получается?
- Если не получается, не надо его делать несчастным. Он всегда должен знать, что у него может получиться, и тогда он будет победителем.
У нас был великолепный фигурист Леша Василевский. От бога талант. Катальщик гениальный. У Виктора Николаевича Кудрявцева тренировался. Мы смотрели на лед, Леша выходил, и нас пробирали мурашки. Это было сущее удовольствие. Но его триумфа на соревнованиях мы так и не увидели. Мягкий характер и интеллигентность мешали Леше на старте, а на нем зверем надо быть.
Я думала закончить после Сочи: с Татьяной и Максимом была договоренность
- Опять мы с вами соскочили с темы монополизма в парном катании. По-моему, это приятно, когда человек - вы, Нина Михайловна - долго пробивались из юниорского тренерства, а сейчас у вас и фактически, и практически три ведущие пары страны, а великие Москвина, Великовы и Васильев на данный момент за бортом. Есть ли чувство самоудовлетворения?
- Абсолютное его отсутствие.
- Вы выносите всех!
- Да нет у меня этого…
- Но это же спорт. Баттл.
- Вот здесь есть тонкая грань. В самом понимании что такое спорт. Для меня важно не то, кого я оставила за бортом. Для меня очень важно, чтобы люди, которые работают со мной, могли показать свое мастерство, а по возможности победить. Или хотя бы стать теми, о ком скажут: "Классно катаются!" Вы не представляете, сколько раз в жизни я проходила четвертые места. Неприятно, скажу я вам мягко. Но при этом бывает, что говорят не о чемпионе, а о том, кто стал восьмым. Мне легче чувствовать, когда мы четвертые с хорошим катанием, чем первые с ошибками. Это важно. И если они получают с классным катанием медали, победы, мне становится все равно, что происходит вокруг. А когда мы – сборная России, мне важно, чтобы наш стяг поднялся над катком. И, конечно, чтобы звучал наш гимн. Я избалована Татьяной и Максимом, потому что практически на всех турнирах мы с ними поднимали флаг России. Если в моей судьбе будет фигурное катание без медалей, мне этого уже будет не хватать. Победы, они как наркотик. У меня зависимость быть победителем. А когда ты победитель, ты ищешь тех спортсменов, которые будут реализовывать эти амбиции.
- Когда у вас настанет период, который наступает рано или поздно у всех, вы знаете, что будете делать? Зависимость есть, а наркотика уже нет.
- Я думаю, что такой момент настанет очень скоро. Но я знаю, что буду делать.
- ???
- (Смеется.) Я искренне уважаю людей, которые всю жизнь стоят у борта. Низкий им поклон, честь им и хвала. Таким, как Татьяна Анатольевна, Тамара Николаевна (Москвина), Алексей Николаевич (Мишин) – людям, которые столько лет ходят от бортика к раздевалке и обратно, стоят возле этого борта, тратят нервы, силы и не меняют свою жизнь. Они знают свое дело, но не пытаются найти что-то еще. А я человек любознательный, и мне интересно попробовать другое. И моя работа в "Сириусе" - из этой серии.
- Альтернатива в жизни – великая психологическая штука.
- Мне намного легче так, поэтому ваши предыдущие вопросы я не очень понимаю.
Мне нужно многое, но не материальное. Поэтому у меня нет дачи, я до пятидесяти с лишним лет жила на 54 квадратных метрах в конце Варшавки. У меня не было дверей в комнаты, потому что квартира была маленькой. И не мучилась. Нет у меня особенных материальных потребностей. Знаю, что я неадекватная в этом отношении, потому что люди по-другому живут. Но мне так легко. Я не люблю получать подарки, но люблю дарить. Безумно обожаю покупать цветы и дарить их людям. Порой люди шарахаются от моих инициатив, не понимают меня, а мне так нравится, когда на лице человека сияет улыбка.
- А как насчет золота в виде подарка?
- В 1996 году мои Влад Жовнирский с Викой Максютой выиграли в Австралии юниорский чемпионат мира. Первая моя золотая медаль такого уровня. Возвращаюсь из ледового дворца в Брисбене, и Галина Петровна Голубкова (заместитель генерального директора ФФККР) мне говорит: "Нина, почему ты не радуешься?" А внутри у меня пустота. Все, была цель, и она пройдена. А что дальше? Заново. Вот это "заново" во мне начинает доминировать прямо под звуки гимна. Но "заново" я не хочу идти той же тропой. Если я дошла до финала, то не начинаю путь сначала. Я беру новую игру. И пока я тупо не добьюсь новой победы, я играю. Когда вижу, как вручают моим ребятам медаль, я тут же хочу уйти. Мне уже это неинтересно. И для меня совершенно несвойственно то, что я второй раз вошла в олимпийское четырехлетие. Я сделала это только потому, что дала обещание другим людям. Я думала закончить после Сочи. С Татьяной и Максимом у нас была договоренность: Сочи и все.
- И они, и вы?
- Да. А потом наш любимый Хорхе (Хорхе Фернандес – живущий в США слепой врач-остеопат, у которого проходят реабилитацию российские спортсмены) убедил их, Волосожар/Транькова, что они еще могут. Мне об этом сказал тоже. Ксения с Федором (Столбова/Климов) остались. Юрий Дмитриевич (Юрий Нагорных – заместитель министра спорта, курировавший зимние виды спорта) тогда еще работал. И я дала слово – в первую очередь Юрию Дмитриевичу и ребятам. И вот сейчас до сих пор я это слово даже не держу – я его несу. Как крест. Со мной рядом уже нет Тани и Максима, нет Юрия Дмитриевича, нет Алексея Олеговича Воробьева, который руководил Москомспортом. Ушла по здоровью супруга (хореограф) Алла Викторовна Капранова.
А недавно из жизни ушел наш любимый массажист Александр Иванович Клюйков. Фантастический человек. Прошел одиннадцать Олимпиад, он так хотел отработать с нами двенадцатую, в Пхенчхане… Еще какой-то месяц назад он был с нами на прокатах в Сочи, чувствовал себя уже очень плохо, но все сборы тейпировал фигуристов. Долетел до Москвы и ночью попал в реанимацию. Это большая потеря для команды, таких профессионалов спортивной медицины практически не осталось в нашей стране.
Ушел пласт людей, с которыми я делала успех сочинской Олимпиады. Почти вся команда поменялась.
- Ради кого теперь нести слово?
- Только ради людей, которые сейчас на катке. Я им всегда говорю: "Ребят, если я вам не нужна, я готова отойти". Я уже приготовила себя к мысли, что я не буду этим заниматься. А если и буду, то вообще в другом качестве. Жить на износ, на этом рваном диване (в кабинете Мозер на катке "Вдохновение"), сутками в этой комнате, я больше не могу. Я больше не хочу. Я хочу сделать хоть что-то для себя. Да, я наслаждаюсь жизнью, ходя в театры, музеи, встречаясь с моими фантастическими друзьями в живописных местах, где мы разговариваем, смеемся, поем песни и где нет никакого фигурного катания.
- Выговорилась, Нина Михайловна?
- (Смеется.)
- Завтра вам во сколько на каток?
- Уже сегодня. Через час. Не приду вовремя, Столбова меня одарит укоряющим взглядом.
- А после вновь сядете на рваный диван, а напротив вместо журналиста - молодой тренер Юрий Ларионов. Потом зайдет Татьяна Рудольфовна Дручинина, которую вы ласково назовете Танюшкой…
- …да, да, да. Но все это до конца сезона. А через год вы услышите от меня другие слова.
- А после Пхенчхана-2018 придет Хорхе и скажет: "Нина, знаешь, я пощупал мышцы Ксении, они настолько великолепны, что она фаворит Пекина-2022".
- Надеюсь, Хорхе меня больше не подведет. Понимаете, мне очень много еще хочется сделать в этой жизни, а для этого нужно время, здоровье и желание. Желание есть, здоровье позволяет, а время появится. И я попробую реализоваться в новой роли.
- И это не "Сириус"?
- Может, я буду совмещать работу в "Сириусе", как сейчас.
- "Сириус" с … ?
- Пока я еще решаю, с чем. Есть несколько направлений.
- Спорт?
- Мелко. Более глобально мыслите, Анатолий.
- Так…
- Не гадайте.
- После Пхенчхана выборы президента России.
- (Смеется.) Я подумаю. Нет, это шутка. Политика – серьезная вещь. Нет, точно не она в моих планах. По моему мнению, в нее должны играть умеющие предугадывать очень умные люди…
- …и люди слова, а не дела, как вы.
- А говорить-то я умею, можно же переформатироваться. Опять шучу. Я не смогу подстраиваться, это генетика моего папы. Буду все время говорить правду. Как у (Геннадия) Хазанова - тигру мяса в клетку не докладывают. Так и я - с трудом буду сдерживаться, если займусь какой-то политикой. Пока я в раздумьях, но прекрасно понимаю, что если решил что-то делать, то выполняй это хотя бы на 95%. А в спорте у нас сложилась такая ситуация, что я могу работать максимум на 50%. Зачем мне на это тратить время? Все равно не будет того результата, который мог бы быть. Нет тех возможностей, которые могли бы быть. У людей, которые занимаются организацией спорта в стране, другие интересы. Спорт высших достижений, видимо, их не очень интересует. Золотой значок ГТО. Может, я пойду в ГТО? Развивать физкультуру. А можно вообще ничем не заниматься…
- Вам будет комфортно на озере Комо в Италии с любимыми друзьями и любимой книжкой перед сном?
- Дня три – да. Я люблю активную жизнь, мне не нравится сидеть дома, телевизор почти не смотрю, газет почти не читаю. Неинтересно это все.
- Руководить федерацией фигурного катания – это мелко?
- (Одобрительно кивает.) Мне очень хочется помогать людям. Моя сестра работает в фонде "Линия жизни", они поддерживают больных деток. Она делает потрясающие программы, собирает средства на операции. Это реальная помощь, но под которую нужны средства. Я всегда говорю своим спортсменам: "Ребята, пойти и попросить деньги можно только под результат". Я не считаю правильным просить средства для того, чтобы просто покататься на турнире. Потому что на эти финансы можно спасти человеческую жизнь. Вот это важно, это и есть жизнь. Пока я в Зазеркалье, но внутри я чувствую, что хочу делать что-то жизненное. Строить. Но в практическом русле, а не в политическом. "Сириус" - моя попытка научиться жить по-другому.
Нагорных знает имена наших детей, родных и близких
- За что вы благодарны Нагорных?
- Шел 2010 год. Татьяна Волосожар и Станислав Морозов приезжают в Москву с идеей создать новый проект в разрезе моей школы. Я отправилась в министерство спорта к Юрию Дмитриевичу. Изложила мысль, и он меня услышал. Он предложил подождать неделю, ему нужно было обсудить этот вопрос с Виталием Леонтьевичем (Мутко – на тот момент министр спорта РФ, в настоящее время вице-премьер РФ). Так Таня стала гражданкой России и представляла нашу страну на чемпионате мира в паре с Максимом Траньковым. А я была их тренером. Большое спасибо Антонине Михайловне Кузнецовой, которая в министерстве спорта курировала продвижение документов на получение гражданства и Тани, и потом Наташи Забияко. Человек сорок лет в структуре нашего спорта, для нас она незаменима. А поверил именно Юрий Дмитриевич в меня. В человека, известного лишь по работе с юниорами. Доверил и дал возможность работать на более высоком уровне. Этот человек для меня образец порядочности и профессиональных знаний.
Он умеет брать ответственность на себя. Для всех спортсменов и тренеров он был не чиновником, а человеком, к которому можно было прийти, посоветоваться, поговорить. Он знал проблемы каждого из нас. Он знает не просто наши фамилии, а имена наших детей, родных и близких. Он моментально реагировал на любую проблему. Когда умер отец Максима, Нагорных быстро помог все организовать. Год назад такая же ситуация была у лыжника Алексея Петухова, и Юрий Дмитриевич тоже активно включился, чтобы помочь. Он всегда приходил на помощь спортсменам и тренерам. С ним мы чувствовали, что у нас есть спина. Такая стеночка, к которой можно было подойти и на нее облокотиться. А самое главное, с ним мы были уверены, что завтра наступит новый день и мы обязательно будем работать и делать свое дело.
Тренерская работа состоит из множества организационных, физических, моральных вопросов. Когда у тебя несколько спортсменов, порой это тяжело выдержать. И счастье тренера, когда находятся люди, которые тебя понимают.
- Вернется он в наш спорт?
- Я могу только тяжело вздохнуть. После того как слова… непорядочного человека были приняты на Западе, мы – тренеры, спортсмены, специалисты – подготовили письмо, в котором пытались защищать Юрия Дмитриевича. Двадцать пять олимпийских чемпионов, пятнадцать заслуженных тренеров России, семь паралимпийских чемпионов и порядка ста специалистов разных направлений, которые помогали ребятам готовиться к Олимпийским играм. Не только сочинским. Люди до сих пор переживают и понимают, что у нас пропал стержень, который держал нас всех в обойме.
Нагорных обладает удивительной способностью объединять команду. Мы – тренеры из разных видов спорта - до сих пор встречаемся и общаемся. Уже следующая Олимпиада приближается, а мы настолько близки! У нас в Олимпийской деревне был лозунг "Одна страна – одна команда!". Зимники по-прежнему остаются этой одной командой.
- Какова судьба письма?
- Мы побоялись его активировать. Понимаете, у любого обращения может быть и обратная сторона. Когда вокруг столько клеветы, то, о чем мы писали, могло показаться неправдой. Мы ни в коем случае не хотели навредить этому человеку, который для нас является человеческим и профессиональным идеалом.
- Вас попросили?
- Никто не попросил, мы сами поняли, что не время.
- Не захотели открытого противостояния?
- Идет следствие. Как можно во время него выступать с какими-то дополнительными инициативами? Может, в конце концов разберутся и поймут, где правда, а где ложь. Странно, когда принимается вранье. Я знаю не понаслышке о проблемах с медициной в нашей стране. Очень забавно звучит, когда на весь мир вещает человек, который распространял допинг в нашей стране, он еще и обвиняет всех нас. Хотя он является основным источником распространения запрещенных препаратов.
- Когда фото Ксении Столбовой увидели на странице итальянского издания в статье о возможном применении ею допинга, что испытали?
- Ступор. Я не понимала, что происходит. Мы приехали в Италию, открыли газету и увидели фото Ксении. С подозрениями… Потом у меня возникло возмущение. Я не понимала, почему такое происходит. А потом я заплакала. Так было со многими, когда только посыпался шквал клеветы на нас.
- Вы же хотели разобраться юридически с итальянцами?
- Да, мы с Ксенией были настроены подать в суд на них. И мы договорились с адвокатом, что будем бороться за наше честное имя. Это удивительно, что почему-то заподозрили ее. Ксюха – дикий аллергик, у которой непереносимость даже некоторых продуктов. Даже когда она мучается простудой, то не принимает никаких таблеток. Такова ее судьба. Федор, кстати, такой же.
- Почему иск не был подан?
- В тот момент создавалась комиссия под руководством Виталия Смирнова (Независимая общественная антидопинговая комиссия), и нас уверили, что она во всем разберется. Посоветовали в самостоятельном режиме этим не заниматься, потому что страна уже занималась глобальной борьбой.
- Думаете, комиссия занимается локальным вопросом защиты чести и достоинства Ксении Столбовой, или тема уже забыта?
- Наверное, какая-то работа ведется, но в этом ожерелье отстаивания своих прав какие-то камни, конечно, тихо отваливаются, а на их точки нанизываются новые. Новая информация, новые совещания, и сейчас тот случай стал для большинства людей неактуальным. Происходит серьезная, масштабная, политическая работа, а о нас, тренерах и спортсменах, видимо, никто не вспоминает.
Писеев – большой профессионал. Это единственное, за что я его уважала
- Нина Михайловна, когда вы в последний раз робели?
- Хороший вопрос. Не знаю. Может, я научилась реально оценивать ситуацию… Робость мне непонятна в принципе.
- Ну вы же были одним из тренеров юниоров, над вами были объективные авторитеты, которых мы уже вспоминали…
- Я хочу ответить на ваш вопрос, но мне надо подумать. Я хочу найти личность, которая вызывала бы во мне робость. Знаете, если передо мной личность, она вызывает у меня только уважение, а не робость. Есть люди, которых я ценю за их профессиональные и человеческие качества, но они для меня не идолы. Я им не поклоняюсь. Я могу идти и волноваться, но это не то, о чем вы говорите. И не страх.
- Перед встречей с кем вы больше всего волновались?
- С преподавателем перед экзаменом и Владимиром Владимировичем Путиным перед совещанием. В первом случае я шла и не знала, какой достанется билет, от чего на сердце была жуть. Во втором, еще до Олимпийских игр, мне сказали, что я буду выступать на совещании. Начался доклад, и я успокоилась. Никакого блеющего дрожащего голоса. Мысли формулировала четко. Правда, чуть тональность изменилась. Но не более того. Перед президентом я говорила о том предмете, который знаю. И сейчас я стараюсь заниматься в жизни тем, что я знаю. Поэтому не боюсь брать ответственность на себя.
Когда-то я работала в компании "Амвайдд Арт Продакшн" из Объединенных Арабских Эмиратов, у которой был офис в СССР. 1991 год, мне 27 лет. В аэропорте Дубая застрял наш самолет, потому что не вовремя поступили деньги на дозаправку. Нужно было срочно подписать документ о гарантии возврата средств за керосин. Мой руководитель улетел в Германию и был без связи, а его 50-летний зам расписываться за немаленькую сумму боялся. Другие мужчины тоже впали в задумчивость и пришли ко мне, к девчонке. У нас было два часа времени, на борту в Эмиратах 150 человек наших клиентов-туристов, которые либо вылетают в Москву, либо остаются ждать в ужасном настроении, уставшие, их нужно кормить и где-то обустраивать. Расходы несопоставимые. "Ты решишь этот вопрос с Самсоновым потом?" - спросили у меня лысенькие дяди. "А у вас есть другие варианты?” - ответила я и поставила подпись. Президент мне потом премию выписал за принятие решения.
- Спустя 19 лет вы взяли Волосожар и Транькова. Решение?
- Да, но за моей спиной было десять чемпионатов мира, пускай и юниорских. Это кто-то там кричал "да она ничего здесь не сделала…", но…
- …но гарантий успеха ведь не было?
- Не было. Но когда мы договаривались о ролях в этом проекте, то Стас (Морозов) был практиком, а я организатором. У меня была своя пара, входившая в сборную страны, ее я и тренировала. Таня и Максим начали работу, наступало время ехать на соревнования в Пермь, но они никак не могли прокатать программу. Стас очень много времени уделял технике элементов, но не мог подвести ребят к конкретной дате турнира. Меня этому специфическому планированию учили в сборной СССР Михаил Михайлович Дрей и Станислава Игоревна Ляссотович. Как-то мы с Людой Великовой на одних юниорских стартах случайно открыли друг перед другом свои бумаги с тем самым планированием и задали друг другу один и тот же вопрос: "О, ты до сих пор этим занимаешься?" Потрясающие знания мы тогда получили, но были последними выпускниками наших выдающихся педагогов. Вот тогда я включилась в работу с Волосожар и Траньковым уже как тренер.
- Но пробегала мысль "не получится – съедят"?
- Так у нас даже если получится, тоже могут съесть.
- Почему? Вот сейчас наброситься на вас и попытаться съесть – глупо.
- Уфффф.
- Счет на табло.
- Этим вопросом вы помогли мне вспомнить человека, который вызывал во мне катастрофический негатив. Писеев (Валентин Писеев, экс-президент, а ныне почетный президент ФФККР). Большой профессионал. Без всяких кавычек. Это единственное, за что я его уважала. Неумение разговаривать с людьми, жадность, хамство – три основных качества Писеева. У Валентина Николаевича была когорта тренеров, входивших в состав сборной, и туда ты попасть не мог. На недавнем Финале Гран-при в Марселе мы встретились с Рафиком Арутюняном, с которым тогда, в восьмидесятые, работали в СССР с юниорами. Так большая часть тех людей реализовалась на Западе. Из того поколения, пожалуй, только я дошла до какой-то вершины у нас в стране. Остальным не хватило не то что характера, а возможности. У Писеева был фаворит, имя которого произносить не буду, так он, этот специалист, другому человеку как-то сказал о нашем поколении: "Да вы чернорабочие, а мы элита!"
- Фамилия элитного?
- Не скажу, потому что он ублюдок… И еще, знаете, сколько хороших наших специалистов там, за океаном, которые не смогли жить с Валентином Николаевичем и уехали! Кто остался, тот встречал пенсию, работая с юниорами. Потом Писеев говорил что-то вроде "да у нас так много тренеров", а сейчас мы смотрим – только-только начинают проявлять себя люди благодаря тому, что мы попали в золотое время спорта высших достижений. В период правления Мутко и Нагорных. Великая когорта уже по возрасту не может предоставить перспективу, а новое поколение…
- Новое поколение – это кто?
- (Этери) Тутберидзе, (Инна) Гончаренко – это все новое. Да и Лена Водорезова начала проявлять себя позже, уже в новейшем времени. А Рафик уехал в Америку и состоялся. В Марселе он сказал мне интересную вещь: "Нин, ты даже не понимаешь, почему мы не могли пробиться…" А потом добавил: "Да потому что это стукачи все были".
- Рафаэл Владимирович может рубануть. Он мне тоже на Финале Гран-при, только в Барселоне, разъяснял на пальцах принципиальное отличие Эшли Вагнер от Натана Чена. Если у Эшли не пошло, она все равно рада жизни, а Натана в Юте воспитывала русский тренер, и теперь он бьется за победу.
- Мы вообще нация победителей. Нас воспитывали люди, которые прошли войну, с победным духом. А потом уже пошло поколение перестройки, перестрелки, денег. Максим Траньков – исключение. Когда мы начали работать, он произвел на меня впечатление тем, что гимн, герб, флаг, родина были для него понятиями святыми. Сегодняшней генерации спортсменов это не так важно. А Транькова воспитывал папа, который входил в сборную СССР по конному спорту.
Панический, липкий, ужасный, мокрый такой страх. Холодный
- Кстати, Анатолий, я вспомнила, когда испытала страх. Когда серьезно травмировалась Наташа Забияко. Она ударилась головой об лед, и на катке раздался такой звук, как будто с пятого этажа упал арбуз. Скорой дожидались в медпункте, она была в сознании. Более или менее нас успокаивало то, что у нее не менялось давление. Глаза то открывались, то закрывались, но пульс был в порядке. Машина ФМБА (Федерального медико-биологического агентства) до нас так и не доехала. Увезла ее в клинику обычная карета скорой помощи. Помню, что ноги у меня не хотели двигаться, я очень боялась за ее жизнь. Страшно видеть падение людей с этих акробатических сложных вещей. Страшно, потому что здесь – жизнь. Инвалидом стать легко, делая то, что им приходится. Я понимаю, что посылаю людей на серьезные испытания, понимаю, что несу ответственность за них. Но порой они у меня бывают такими отчаянными, что не говорят о своих проблемах. Но лезут с безудержной страстью в этот риск, чтобы получить свои медали. Это страшно.
- Когда Наташа травмировалась, вы винили себя?
- Конечно, винила. До этого у меня был случай в 1996 году, только там партнер очень высоко выбросил девочку в подкруте, а сам зацепился зубцом конька и упал. Партнерша не среагировала и в шпагате рухнула на лед. Ее срочно увезли на скорой, и врачи сообщили, что у нее откололись уголочки позвонков. Перелом. Я всю ночь стонала. Мне было дурно, плохо. Мама сказала, что стон мой был слышен всю ночь. Девочку положили на вытяжку, а через какое-то время сказали, что ее хрящики на уголочках, которые у детей со временем превращаются в косточки за счет ее большой гибкости просто не переросли в кости и это спасло ее от перелома позвоночника.
- Должен ли тренер в парном катании хотя бы отчасти принимать спортсмена как человеческий материал, ведь трудно чего-то добиться, жалея и боясь за ребят?
- Я не готова их так воспринимать. Но они сами приходят готовыми к риску. Когда Наташу отвезли в больницу, на тренировку вышла Ксюша. Она заходит на многооборотный выброс, и у меня вновь возникал страх. Никто не видел, но у меня текли слезы, а сердце колотилось внутри. Панический, липкий, ужасный, мокрый такой страх. Холодный. Когда ты внутренне понимаешь, что так нельзя! Нужно что-то изменить! А не можешь… Не получается. И молчишь. И этот страх сидит в тебе. "Да к черту этот долбанный выброс!" - кипит во мне кровь. Кипит, кипит и остывает. Но когда они выходят на соревнования, я даже не волнуюсь. Никакой паники, боязни и прочего неадеквата.
Я очень не люблю, когда мы учим в зале что-то новое, а потом первый раз с этим каким-нибудь четверным подкрутом или выбросом выходим на лед. Тройной – это ерунда. А четверной отдает мне в сердце. Правда, Володя с Женей (Тарасова/Морозов) мое здоровье берегут, я реально понимаю, что четверной подкрут они делать умеют.
Еще мне было страшно, когда у меня на руках умирала мама. Я не могла ничего изменить, потому что все можно исправить кроме смерти. Десять лет назад я ее похоронила.
В других случаях я… Я бестолковая, наверное. Не осознаю, что ответственность, которую я на себя беру, очень велика. Может, от этого страх мне не знаком. Будь то наш первый с Таней и Максимом чемпионат мира в Японии, на который мы прилетели за три часа до землетрясения. "Как-то странно с вами, - посмотрев на меня, сказал Траньков. – Вы улыбаетесь, разговариваете, как будто мы ни в какую чрезвычайную ситуацию и не попадали. Моя прежняя команда уже бы рыдала, у всех была бы трагедия, а вы…" Максим, говорю, если я заплачу, землетрясения не будет?
…и я понимаю, что все это время у меня под боком был нож
- 1995 год. Москва. 10 мая. 50-летие Победы. Хлынул дождь, я возвращаюсь домой, укрывшись зонтом, меня догоняет какой-то человек небольшого росточка. Нерусский. Берет под руку и тихо говорит: "Деньги давай". Я продолжаю идти, держу зонт, улыбаюсь. "Ты знаешь, такая ситуация, - обращаюсь к нему. – Деньги нам завтра на работе дают. Приходи завтра". Он замолкает, но продолжает идти рядом и говорит: "Ты знаешь, я даже не понимаю, что я должен сейчас сделать". Он убирает руку, и я понимаю, что все это время у меня под боком был нож. Я не заметила этого и продолжала идти "в хорошем настроении". Теперь я отчетливо вижу его нож и его самого, он никуда не уходит и все так же идет рядом. "Слушай, - произносит после паузы, - мне что-то неудобно перед тобой". "Да что ты, что ты, просто у нас зарплату дают только после праздников", - объясняю. "Можно я хотя бы провожу тебя", - продолжает. "Ну давай", - не сопротивляюсь. Он доводит меня прямо до дома и заявляет: "Можно я встану перед тобой на колени?" "Ну что ты, - говорю. - Штаны испачкаешь". "А можно я тебя в щечку поцелую?" - не унимается. "Ну поцелу-у-у-у-й!" - восклицаю я. Поцеловал и ушел. Я захожу в подъезд, поднимаюсь на свой третий этаж, подхожу к двери квартиры, и меня начинает трясти. Тут я осознала реальность того, что со мной произошло.
На следующий день я пошла к моей подруге, психологу по профессии. Пересказывала я все уже без улыбки. Эмоционально. "Ты знаешь, Нин, если бы ты остановилась, запищала, закричала или сделала бы какое-то нестандартное действие, нож был бы в тебе, - разложила она. – Он был не готов к твоему позитиву, его зашкалило и вынесло в положительную эмоцию". Таких экстремальных случаев у меня в жизни было несколько. В Армении меня украли…
- …Как?
- Я совсем молодая, худая и очень симпатичная. Приехала на сборы в Цахкадзор. Сборной СССР устроили экскурсию в Ереван. Одна из тренеров из Ленинграда говорит: "Нин, давай останемся в городе, мне надо жениху купить обувь". "Слушай, мы блондинки, это опасно в Ереване-то", - отвечаю. "Неужели ты меня бросишь?" - настаивает. "Не брошу, Ларис, - говорю. – Но я тебя предупреждаю: могут быть последствия". Уговорила. Едва автобус со сборной отъехал, начался наш кросс по столице Армении. Убегали то от одних, то от других. Ловим такси, садимся и требуем: "Цахкадзор!" Таксист, как это всегда бывает, разговорчивый. Поделились с ним историей. "Ай-я-я-я-й, какие мущщины нэхарощие, - крутит он руль и мотает головой. - А куда ви бижяли?" "Да вот, на спортивную базу пытаемся вернуться", - рассказываем, держа в руках ботинки Ларисиному жениху. "Ай, какие нэхарощие", - голова его все мотается из стороны в сторону, и через пятнадцать минут я понимаю, что он нас не туда везет. Впереди горы, аулы, цивилизация постепенно исчезает. Потом этот мужичок нам и сказал: "Ви нэ вэрнётысь болще". Дальше не могу вспоминать, но удалось мне найти нужные слова, чтобы человек остановился и задумался.
- Какие слова?
- Не помню, но нечто умное. Анатолий, иногда слова сами приходят ко мне. И во всех этих случаях у меня не было ни страха, ни паники. Я очень много исповедей выслушала. Открывают сердце, душу. Иногда человек нуждается не в совете, а просто чтобы его слушали и не перебивали. Ему порой нужно просто говорить. А уши у меня хорошие, я умею слушать.
- Была исповедь, когда вы не знали что сказать?
- Были исповеди, когда не надо было ничего говорить. И когда человек выговаривался до конца, я или соглашалась с тем, что он сделал, или говорила, что я, может быть, поступила бы по-другому.
- Вы никогда не пересматривали свою жизнь после таких слушаний?
- Нет, пересматривать взгляды уже невозможно. Нас родители сформировали, нас жизнь уже чему-то научила. У нас есть свои стереотипы, по которым мы живем, и правила, которые для нас существуют. От того, что я захочу повернуть реки вспять или захочу танцевать в Большом театре Черного лебедя, ничего не изменится. Я не стесняюсь себя, мне комфортно быть такой. Когда кто-то пытается меня ущипнуть, уколоть, я отвечаю: "Меня любят такой, какая я есть, и меняться я не собираюсь".
- Исповеди на какую тему в основном бывают?
- Очень разные вещи я слышала. Иногда люди начинают открываться, не задумываясь. Это может произойти в поезде, в компании друзей. То ли человек чувствует спокойные нотки, начинает что-то о себе рассказывать, а потом останавливается и произносит: "Странно, я никогда не был готов об этом говорить". При этом мне не нужна чужая жизнь, я не пытаюсь в нее вмешиваться, я не даю советов. Я могу только послушать и помочь. Спортсменам часто требуется именно это.
- Неужели не приходят со словами "Нина Михайловна, дай совет"?
- Я очень аккуратна в таких вещах и не сбиваюсь на прямую рекомендацию. Я могу только принять вместе с фигуристом совместное решение. Настоять на чем-то и объяснить, почему я вижу ситуацию именно так, а не иначе. У меня нет чего-то среднего, я люблю высказывать свое мнение. Просто вижу, сколько человек вокруг врет, фантазирует, придумывает, забывает… Я не хочу так глупо выглядеть.
- Фигурное катание, насколько я понял, похоже, самый "врущий" вид спорта в России.
- Ужасно "врущий".
- Нигде столько не врут, сколько в фигурном катании.
- С милой улыбкой на лице.
- Изощренно.
- Как гадючки. И "чмок-чмок-чмок" обязательно к этому приправляют.
- Коли открываются перед вами люди, не в религию после фигурного катания уйдете?
- Нет, я не достойна этого. Как-то мы ехали в Саранск, и с Андреем Хекало (тренер группы Мозер) в купе ехал священник. Они много разговаривали, общались, после чего он пригласил нас в Собор Святого Феодора Ушакова. Вскоре Андрей там покрестился. В пути мы разговорились, и он мне сказал: "Вы занимаетесь не божьим делом". Я говорю: "Почему? Мне нравится то, что я делаю. Мы сильные, мы русские, мы же лучшие". "Нет, - говорит. – Это в вас гордыня говорит, не божье это дело". Первый раз я тогда услышала, что не тем занимаюсь в жизни. И последний. Так странно это из его уст прозвучало. У меня один из прадедов был священником. Отец Сергий.
- Среди священнослужителей тоже хватает стереотипных людей. Не соблюдаешь каноны – не то делаешь.
- Наверное. Я мирской человек.
Траньков заявил: "Не надо нас жалеть"
- Ваш дебют во взрослом фигурном катании Волосожар/Траньков при тренере Морозове был ведь не просто спортивным проектом. Татьяна была девушкой Станислава, и, как вы вспоминали, она с девушкой Максима выгуливала собак. А потом все резко повернулось. Как вы справлялись с этим треугольником?
- Я просто видела, что у Максима и Тани зарождается чувство. Но я не вмешивалась.
- Делу это не вредило?
- Я думаю, даже помогало, потому что они в своей любви были на таких возвышенных эмоциях с благоприятными флюидами, что все шло своим чередом. Они большие молодцы.
- Неужели не пугало, что своей любовью они вдруг сейчас дело завалят?
- Нет. Я же понимала, что люди в первую очередь думают о результате. И я никогда не забуду, как Максим в тот период сказал мне очень серьезные слова. Была какая-то проблема, я стала их жалеть, сократила нагрузки. Помню, мы приехали на Skate America, не очень хорошо откатались, возник откровенный разговор, и Траньков мне заявил: "Не надо нас жалеть, мы здесь не мужчина/женщина, мы здесь спортсмены. Мы роботы. Мы должны выполнять то, что вы считаете нужным". Тогда я перешагнула эту психологическую черту и уяснила окончательно: для этой пары результат важнее всего остального. Волосожар и Траньков никогда не разменивали спорт и любовь. На первом месте был спорт, на втором - любовь.
- Когда вы сами встали на победный путь?
- Пожалуй, в 2006 году. Побеждать мне помогал командный дух, который я впитала тогда, перед Турином. Привез меня туда, на первый предолимпийский сбор в Вуокатти, Александр Наумович Повзнер, корифей нашего лыжного спорта. У меня возникла проблема, нужен был автобус, чтобы ездить на каток. Денег мало, стою в офисе. Заходит человек, глаза как ершики. Зрачки как два рентгена. Понимаю, что русский. Через несколько минут меня с ним познакомили. Это был Валера Польховский (на тот момент главный тренер женской сборной России по биатлону). Он только что меня узнал и тут же снял все вопросы: "Не проблема, Нин, мы поможем тебе". Автобус от Польховского делал специально для нас четыре ходки в день. Эта помощь может со стороны показаться небольшой, но она так мне помогла! Тогда я ощутила, что такое наша российская олимпийская сплоченность, и заразил меня этим он, Польховский. До того я не думала об этом вовсе, мне было хорошо на юниорском уровне, я комфортно себя чувствовала, была свободным человеком. Я с таким восторгом смотрела на этих людей, на то, как они готовятся к Олимпийским играм, и тогда мне захотелось тоже попробовать этим заняться. Сделать так, чтобы попасть на Олимпиаду. Люди пели патриотические песни, читали стихи…
7 февраля у нас появилась традиция - встречаться в день открытия наших сочинских Олимпийских игр. Приходят друзья и единомышленники, представители всех зимних видов. Мы вспоминаем, делимся новостями, обсуждаем проблемы, идем на помощь, улыбаемся. Открыто и с удовольствием, потому что нашу историю у нас никто не отнимет. Мы жили мечтой, мы воплощали ее дикой пахотой и ценой здоровья. И те, кто думает нас сломить, этого не дождутся. Мы все равно готовимся к Пхенчхану, мы сильнее всех, мудрее, и у нас есть традиции, знания и желание бороться. Знаю, что честность выстоит, но будет ужасно, если многим из моих коллег-профессионалов не найдется места в нашем спорте.
- Настолько все плохо у нас?
- Наш спорт, в моем понимании, – это тот мультяшный кролик, который тянется за морковкой. А морковка ускользает. Но кролик тянется…
