Ровно год назад страшная авиакатастрофа под Ярославлем, унесшая жизни 44 человек, 37 из которых были хоккеистами, тренерами и персоналом клуба "Локомотив", поделила историю российского и мирового хоккея на "до" и "после". Незадолго до годовщины со дня трагедии многолетний лидер команды, который провел в "Локомотиве" семь сезонов и перешел из клуба в ЦСКА летом 2011 года, защитник Александр Гуськов в интервью корреспонденту агентства "Р-Спорт" Татьяне Паповой рассказал, чем была команда для Ярославля "до" и как изменился хоккей "после".
- Александр, говорить на эту тему, вспоминать тот ужасный день тяжело всем, даже тем, кто не знал лично ребят, даже сейчас, спустя год. Вы были одним из столпов того "Локомотива", олицетворением команды. Невозможно представить, что вы чувствовали, когда узнали об авиакатастрофе…
- Первый звонок… мне позвонил мой водитель, который находился в Ярославле, и он мне сказал: "Саш, ты не слышал, что "Локомотив" разбился?". На что я просто отреагировал: "Ну, откуда вы взяли эту информацию?". Знаете, порой много чего говорят такого, просто запускают какие-то злые слухи. Я не поверил ни на йоту, ни на процент. Вообще не поверил. Но все-таки стало как-то тревожно. Я повесил трубку, но на душе было неспокойно. Я позвонил вначале Ваньке Ткаченко, а потом Виталику Аникеенко. У них телефоны были недоступны, и тогда я подумал, что они летят.
Буквально сразу же раздался второй звонок. Не помню, кто мне позвонил, но с той же самой фразой, что "Локомотив" разбился. Тогда я уже реально понял, что что-то не так, и после этого звонки пошли буквально через каждые 15 секунд. Все знакомые стали мне набирать, но я не мог ничего ответить, потому что вообще не понимал, что происходит, а мое недоверие к информации все больше таяло.
У меня такое состояние было (пауза). Я в этот момент находился в Москве в магазине. Как сейчас помню: мы с женой что-то домой покупали, полная тележка чего-то бытового. А после этих звонков все бросили и поехали домой. Все время на телефонах, пытались звонить, уже не помню, кому. Пытался звонить в Ярославль знакомым в милиции, в МЧС. И сказали, что да, на самом деле это произошло. Но точное число погибших еще неизвестно было…(пауза).
Я вообще не понимал, что происходит и, вообще, происходит ли это. Одни говорили, что при взлете они упали, другие – где-то на высоте, а толком никто ничего не мог сказать. Когда уже я узнал из уст людей, которые непосредственно были там и все это видели, это было просто…(пауза) не знаю даже. Сейчас-то я еще не понимаю, что нет команды. Это ведь не то, что там что-то случилось, что несколько человек погибли. А это просто взять сорок с лишним человек, экипаж, все… просто никого не осталось. Не верится в это до сих пор (пауза). Свои какие-то эмоции в тот момент я не могу вообще никак передать, потому что я просто не понимал, что такое в принципе могло произойти, что раз - и команды просто не стало.
- Сезон уже начался, надо было играть. В какой момент стали приходить в себя?
- В начале сезона однозначно не было хоккея. По крайней мере, для меня. Как можно играть после того, как ты стоишь… после минуты молчания. Играли все с повязками. В голове-то все это было. Какой хоккей? Хоккей – это параллельно. В голове все было только про ребят, что такое случилось. И ведь каждый из хоккеистов мог оказаться там. Мы летаем также каждый раз и, наверное, каждый примерил на себя, что такое может с ним случиться. И у кого-то после этой трагедии на следующий день был такой же вылет, и в том числе у нас. Как мы заходили в самолет, вы можете себе представить (пауза). Берешь газету, садишься в самолет, читая про катастрофу. Это жутко на самом деле.
- В то межсезонье вы сменили команду, стали играть за ЦСКА. Были мысли, что было бы, если бы остались в "Локомотиве"?
- Естественно, были. Я говорил тогда, что очень переживал этот переход из "Локомотива". Я очень хотел остаться, я уже до того привык и к команде, и к городу, и к болельщикам, ощущал себя там своим. Этот переход мне очень тяжело дался, мне пришлось сына оставлять в Ярославле, самому переезжать в Москву. Казалось, что как-то все было не в мою пользу. Но когда все это случилось, я пересмотрел жизнь: те проблемы, которые мне довелось ощутить в связи с переездом, они ни в какое сравнение не идут с тем, что произошло. Есть такая поговорка – что ни делается, все к лучшему. Я скажу своими словами: Бог реально подарил мне жизнь, и все могло бы быть по-другому (пауза). Я рад, конечно, что остался жив. Еще есть ребята, которые поменяли команду тем летом…
- Да, в то межсезонье произошли изменения: часть игроков ушла из "Локомотива", на их места пришли другие, но многие остались. Из тех, кто погиб, были близкие друзья, с кем провели много лет в команде…
- Да (пауза). Очень много ребят было. В "Локомотиве" всегда был костяк. Менялись люди, как и во всех командах, но усиление было точечное, а костяк команды оставался. Поэтому очень много ребят, может быть, полкоманды, с кем провел очень много лет спина к спине. Это было очень больно: вроде бы недавно ты…(пауза). Я ощутил это очень остро, когда приезжал в Ярославль на выходные, и я понял, что мне даже некому позвонить из друзей, кто играл. Я взял телефон и понял… (пауза). Даже спросить, как дела, как команда, не у кого. Было очень страшно, когда пришло это осознание.
- Их телефоны до сих пор в вашей книжке?
- Вы представляете, я до сих пор не могу их стереть (достает телефон, открывает книжку, пролистывает список). Никак не могу стереть, рука не поднимается, чтобы взять их и удалить. Пусть они будут с нами. Пока телефон со мной, эти номера там и останутся.
- У вас браслет с надписью Love for Lokomotiv…
- Да, еще и у многих ребят есть.
- Сколько уже носите?
- Как сделали после трагедии, может быть, через недели две, так и до сих пор.
- Не снимая?
- А что ему сделается? Он резиновый. Его можно не снимать вообще.
- Что значит "Локомотив" для Ярославля и для вас лично?
- У меня там прошли лучшие годы в карьере и, наверное, на данный момент в жизни. Много незабываемых моментов, и почти все они, естественно, связаны с хоккеем. Я и сейчас часто приезжаю в Ярославль. У меня там много друзей и знакомых осталось. Знаю, что болельщики ко мне очень хорошо относятся. И я это ценю и всегда готов помочь любому, кто обратится ко мне за какой-то помощью, потому что я на самом деле ощутил, если можно так выразиться, любовь Ярославля ко мне. Приезжая туда, я чувствую себя своим.
- То есть Ярославль стал для вас домом?
- Да, я могу сказать, что Ярославль – это мое. Хотя я родился в Нижнем Новгороде, но давно там не живу. Ярославль греет, он в душе. Там люди даже немного другие. Не знаю, может это только мне кажется, но там все очень добрые, спокойные, настоящие. Я рад, что туда переехал в 2001 году, и у меня как-то все пошло хорошо. Команда у нас была очень дружная, все у нас получалось… (пауза). В общем, там было все как-то слишком здорово, наверное.
- Возрожденная команда…
- Извините, можно я вас перебью? Можно играть по-разному: допустим, игроки могут выходить и просто отрабатывать зарплату, например. Разные мотивации у людей. Я, играя в Ярославле - честно и перед всеми могу ответить за свои слова и, наверное, это все было видно в моей игре - когда я выходил на лед, я выходил играть с сердцем и душой и все оставлял на площадке, потому что я видел, что за мной стоит город. Играл еще за всех, кто за меня. Душу оставлял. Не могу выразить в словах, но то, что играл сердцем, это точно.
- Так играли и остальные ребята?
- Да, думаю, что все так играли. Там нельзя было играть по-другому, потому что, зайдя на эту девятитысячную арену, когда болельщики на трибунах кричат, поддерживают, даже если ты был в плохой физической форме, или была травма, повреждение, то ты обо всем этом забывал и начинал играть только для людей, которые там на трибунах.
- То есть для Ярославля "Локомотив" было чем-то большим, чем просто хоккейный клуб?
- Да, так как город маленький, и эта команда, которая еще впридачу выигрывала, то ее так полюбили, что, не побоюсь этого слова, в Ярославле хоккей стал номером один не только в спорте, но еще и затмевал какие-то другие события. Со временем на хоккей стало ходить не только интересно, но и модно. У кого-то это был уже стиль жизни – ходить на все домашние матчи "Локомотива". Трибуны битком были забиты, практически не было свободных мест, и это очень радовало, потому что в некоторых городах на команды, идущие на последних местах, в лучшем случае полдворца собирается, а в Ярославле всегда был полный дворец.
- Сомнений, что команда возродится, не было? Что хоккей в Ярославле все равно будет?
- Да. Просто если оставить Ярославль без хоккея, город умрет, образно говоря. Так, как любят хоккей в Ярославле, наверное, не любят ни в одном городе. Правильно, что не стали возрождать команду сразу. Я не знаю, как можно было бы играть ребятам, которые бы туда приехали. Зайдя в ту же раздевалку через пару недель после того, что случилось, это… (пауза). Короче говоря, правильно поступили, что не стали этого делать сразу.
- Вы следили за игрой возрожденного "Локомотива" в Высшей лиге?
- Я приехал на первую игру 12 декабря в Высшей лиге, приехал в Ярославль посмотреть специально. Я хорошо знаю Петра Ильича Воробьева, как он тренирует команду, и сомнений не было, что ребята, которые играли в Высшей лиге, выйдут с огромной самоотдачей. Мало того, что они были хорошо подготовлены физически, но вот эта ответственность, кого они заменяют… (пауза). Хотя тех ребят уже не заменить, и никто этого не сделает, замену им не найти. Но они надели майки "Локомотива" и понимали, за кого они играют, что это за команда… (пауза). Ребята, наверное, с небес им помогали.
- У того "Локомотива" было что-то такое, что отличало команду от остальных, что-то самобытное, какие-то традиции?
- Нет, чего-то такого не могу вспомнить, что что-то делалось, чего не было в других командах. Просто сама обстановка была особенная. Если брать дворец спорта, когда туда заходишь, то ощущаешь положительную ауру. Видимо, этот дворец строили с любовью, вкладывали душу. Не знаю, но когда приезжаешь в другие дворцы, бывает, что идет какая-то отрицательная энергия. А когда заходишь туда, заходишь в раздевалку, там всё как-то сплачивает, мы были там единым целым. А каких-то своих ритуалов не было. Новых ребят, когда они приходили в команду, принимали быстро как своих. В городе тоже, город маленький, мы старались где-то собраться вместе. С иностранцами, которые играли, тоже хорошие отношения были всегда. Помогали им, делали все, чтобы они быстрее вливались в коллектив.
- В это межсезонье весной в СМИ прошла информация, что вы возвращаетесь в "Локомотив". Вам на самом деле было сделано какое-то предложение?
- Я в этот момент как раз был в Ярославле и повез сына на тренировку. Приехал, и меня, заходя во дворец, все поздравляли: "С возвращением, Саш!". Я не понял, что это такое. А потом, оказалось, что написали об этом, по-моему, в "Советском Спорте", хотя никто не разговаривал со мной по поводу перехода. У меня был контракт еще на год с ЦСКА, но, когда мне показали газету, я прочитал и подумал: может где-то без меня договорились? Я сразу набрал своему агенту. Говорю: "Где я? Скажи мне". Он сказал, что ничего не было.
