Олимпийская чемпионка Светлана Журова в интервью корреспонденту агентства "Р-Спорт" Веронике Гибадиевой рассказала о камерной атмосфере конькобежного спорта, самой неудобной сопернице и ее Олимпиадах, среди которых особое место занимают "золотые" Игры в Турине.
- Светлана, на чемпионате мира в Сочи вы сказали, что настало время российских ребят из поколения крытых катков. Расскажите о своем поколении.
- Я из поколения обычных катков. Недавно один мальчик лет одиннадцати написал мне и спросил, как можно стать олимпийским чемпионом, если его тренер вынужден сам заливать лед. Я реально не знала, что ему ответить на этот вопрос, потому что в свое время стала олимпийской чемпионкой именно в таких условиях. Сейчас все иначе, и я рада, что у ребят есть возможность тренироваться на крытых катках. Зато у нас был "Медео", с ним по большей части связаны воспоминания моего поколения. И, как мне кажется, он, "Медео", был самым красивым. Лучше любого крытого катка в мире.
- Уже побывали на обновленном "Медео"?
- Нет, к сожалению, такой возможности у меня не было. Последний раз была на нем еще в 1996 году. Знаю, что сейчас там все выглядит по-другому, хотя... Вот, все хвалят каток в Инцелле, который стал крытым совсем недавно, но что-то ушло. Шик, шарм... Рада, что каток в Давосе не перекрывают: швейцарцы намертво стоят за то, чтобы он оставался открытым, самобытным. У него ведь огромная история, и они ее оберегают очень тщательно.
- Насколько я понимаю, у вас была возможность проявить себя в других видах спорта.
- Наверное, я могла бы представить себя в фигурном катании или в художественной гимнастике. Правда, для этих видов спорта я все-таки очень высокая, но зато у меня был соблазн будучи успешной конькобежкой перейти в легкую атлетику. Я думала, что пораньше завоюю свою золотую медаль и уйду в атлетику, потому что у меня были уникальные возможности для прыжков и для бега с барьерами. Такая возможность была, и я могла бы ей воспользоваться, если бы золото на Играх случилось в моей карьере чуть раньше.
- Ваш спринтерский темперамент проявляется в обычной жизни?
- Не только спринтерский, но и чемпионский! Мне нужно добиться, мне нужно все довести до конца. Это касается человеческих отношений, работы, заботы о детях. Мне нужно понимать, что я дошла до этой точки, которая принесла результат - хороший или плохой, это уже не играет роли. Только тогда я могу идти дальше и анализировать то, что я сделала. А так как я спринтер, мне нужно, чтобы это случилось как можно быстрее и не было растянуто на долгие годы.
- Свою первую Олимпиаду часто вспоминаете?
- Первая Олимпиада всегда особенная. Во-первых, в большинстве случаев все не соответствует твоим представлениям об Олимпийских играх, начиная от условий проживания. Ведь обычно на соревнованиях селят в комфортные отели, а тут ты приезжаешь на Игры, и этого комфорта нет вообще. Все живут в каких-то бараках, как это было в Лиллехаммере, а потом еще едешь от деревни несколько часов до арены... Но ты всего этого не замечаешь, потому что ты весь такой, знаете, восхищенный... Ты хочешь успеть все. По крайней мере, у меня было именно так на первой Олимпиаде.
- Успеть все? Например?
- Я дала себе зарок, что должна сфотографироваться со всеми олимпийскими чемпионами, которых смогу поймать, и свой план-минимум все-таки выполнила! Такой ажиотаж и такие эмоции бывают только на первой Олимпиаде. На следующей уже не до этого: мысли только о борьбе за медали, другой настрой. Даже церемонию открытия Игр я помню именно в Лиллехаммере, потому что на других Играх я уже старалась как-то игнорировать эти мероприятия и готовиться к соревнованиям, а не думать о том, что происходит за их пределами. Так что в этой ситуации люди или абсолютно восхищены своей первой Олимпиадой, или наоборот получают негативные эмоции от разочарования.
- А как оно было в Нагано?
- Япония - довольно специфическая страна и, честно сказать, мы не понимали, что должны кушать (смеется). Я не осознавала прелести местной кухни, и вообще мы все ничего в жизни не знали. Нам казалось, что нас кормят какой-то отравой, и из-за этого практически жили в "Макдональдсе". Я только через пару лет поняла, какая я сумасшедшая, ведь японская кухня - это вообще самое лучшее, что можно было придумать. А тогда все это казалось для нас какой-то безумной экзотикой.
- Наверняка на этих Играх было много забавных историй.
- Их было предостаточно! Помню, мы жили в огромном здании, в котором было много-много этажей. Оно было стеклянное. И наш тренер как-то побежал по коридору, не увидел стекла и разбил его. Просто не заметил и разбил! На следующий день на всех этих двадцати этажах висел листок формата А4 с надписью на русском "СТЕКЛО!". Не знаю, как японцы сумели за ночь заклеить все это здание, но они и правда боялись, что не дай бог мы выпадем и разобьемся.
- Олимпиада в Нагано была "теплой". Это сказалось на атмосфере Игр?
- Да, с самого начала стало понятно, что такой по-настоящему зимней Олимпиады не получится. Вообще, последним зимним городом среди олимпийских был Лиллехаммер, дальше пошли “теплые” Олимпиады. А японская, она во многом была экзотикой, особенно для нас, мы ведь мало что знали, мало что видели. Нас приводила в восторг возможность бесплатно вышить на майках аппликации! Футболку можно было купить за условный доллар и вышить на ней символику. Ее себестоимость сразу увеличивалась, но ты не тратил на нее больших денег. Это было очень выгодно, поэтому там постоянно была очередь из иностранцев.
- Игры в Нагано, кроме этого, были особенными для вашего вида спорта, ведь именно в том олимпийском цикле появились новые коньки - клаппы.
- Мы их не до конца оценили и проиграли ту Олимпиаду, просто потому, что проявили такое недомыслие, недоверие к тому, что происходило.
- Я слышала историю о том, что с коньками по ходу Олимпиады вам помогал сам Ринтье Ритсма.
- Это правда. Всего за месяц до Олимпиады я получила более-менее нормальные коньки, на которых можно было бегать. И Ринтье Ритсма сказал мне: давай-ка я посмотрю, сможешь ли ты вообще в них выступать. Он загнул их чуть-чуть, лезвие поправил. Мне действительно стало лучше. И после того как закончилась Олимпиада, я поехала на чемпионат мира и, выступая в этих коньках, заняла второе место. Игры в Нагано вообще были этаким переходным периодом для нас. Были сложности в России, и мы искали возможность поработать за границей. У нас были такие дружественные отношения на тех Играх. Именно после них стала больше общаться с иностранцами.
- Конькобежный спорт вообще довольно камерный и дружелюбный по своей внутренней атмосфере. Он всегда был таким?
- Да, и на то есть вполне конкретные причины. Для начала, имеются определенные ограничения по квотам. Нет смысла выступать плохо, поэтому на международные старты ездят только те спортсмены, которые действительно могут показать хороший результат. В итоге персонажей в конькобежном спорте не так много, и все дружат. Когда выходят на старт, все друг другу говорят "Good luck", а не "пошел ты там куда-нибудь"... И это действительно очень искренне, и каждый хочет победить в честной борьбе. В шорт-треке, кстати, то же самое. Я рада, что у нас такие отношения в конькобежном спорте, никто друг другу не делает подлостей каких-то, по крайней мере, я об этом не слышала. Да и нет у нас подковерных интриг, как, например, в фигурном катании. У нас все-таки объективный вид спорта: включили секундомер - и дальше все зависит только от тебя. Нет такого, чтобы люди могли не дружить. Это очень важно по жизни для выстраивания коммуникаций и так далее. Умение договариваться полезно каждому. Кстати, многие конькобежцы стали успешными бизнесменами и политиками. И я говорю не только о России, о всех странах.
- У вас было предчувствие перед Олимпиадой в Турине, что именно она станет золотой?
- Я была рада, что она проходила под лозунгом "Страсть здесь живет" и подумала, что эта страстная Олимпиада в Турине мне подходит. Я всегда относилась к спорту как к страсти, как к тому, без чего я не смогу жить. И моя судьба сложилась таким образом, что на той Олимпиаде, на своих последних Играх, со всей страстью я выиграла эту золотую медаль. Я знала, что больше шанса не будет, знала, что это последний шанс, и воспользовалась им в полной мере.
- Кто был для вас самой неудобной соперницей?
- Ле Мэй Доэн. Так получилось, что сначала я не давала ей выигрывать, а потом, когда появились клаппы, она очень быстро приспособилась, и потом ее было не остановить. Эти коньки идеально ей подходили, тогда как у меня была классическая техника. И если бы не пришли клаппы, возможно, я бы выиграла кучу олимпийских медалей на этих старых коньках. Может быть, и век мой в спорте был бы долог, но эти коньки все сбили, нужно было время для того, чтобы к ним привыкнуть. Я три раза оставалась без победы, и все время выигрывала Ле Мэй. Она просто была сильнее.
- Вряд ли кто-то будет спорить с тем, что лицом мужского конькобежного спорта является Свен Крамер. А кто по-вашему в нынешнем поколении является лицом женского конькобежного спорта?
- Это сложный вопрос. Но мне кажется, что, скорее всего, это Ирэн Вюст. Она выиграла все, что только можно было выиграть. Кроме прочего, она выступает на большом количестве дистанций. Ну и в конце концов, она голландка, а для них это вид спорта номер один. По популярности в Голландии он уступает разве что футболу.
- Вам нравится мир современного спорта?
- Спорт стал другим, появились другие цели и задачи. Раньше было больше за мечту, за идею, за то, чтобы быть лучшим, и не только потому, что тебе за это заплатят. Сейчас все меняется, мотивация у спортсменов меняется. Они могут сказать: вот, я сейчас хлопну дверью и уйду, если мне денег не заплатят. Я не могу себе представить такое, скажем, двадцать-тридцать лет назад. Не могу представить, чтобы человек просто отказался от мечты. Вот это и плохо в современном спорте. Человек не должен бросать спорт просто потому, что ему мало заплатили. Это неправильно. Это значит, что человек предал себя. Надеюсь, такого в спорте будет как можно меньше несмотря ни на что.
