С чемпионом мира, тренером чемпионов мира и Олимпийских игр Александром Жулиным корреспонденты "Р-Спорт" Андрей Симоненко и Анатолий Самохвалов встретились в манеже ЦСКА – там, где творится таинство постановок программ для телепроекта "Ледниковый период". С темы "Ледника" и начался разговор с человеком, говорить с которым можно бесконечно.
- Он очень важен в силу того, что для меня и моего бессменного партнера по работе Игоря Оршуляка здесь рождается масса идей. Мы ежегодно делаем множество номеров, многие из них получаются на загляденье, и я с удовольствием использую их в своих программах в профессиональном спорте. Важно на самом деле вот что: хореографическая и актерская составляющая процесса имеет большое значение в моей непосредственно спортивной деятельности. Ну и нельзя забывать, что у меня двое детей, и их надо кормить.
- Трудно эти идеи воплощать в профессиональном спорте?
- Естественно, потому что здесь, в проекте, мы не ограничены во времени и можем делать начало и финал хоть сорок секунд, хоть минуту, чтобы донести до зрителя и телезрителя то, что мы хотели сказать. В спорте мы такой возможности не имеем. Там мы должны быть кратки как выстрел, при этом очень доходчивы в своей идее. Второй или третий сезон у меня выходит переносить эти наработки и, по-моему, аудитория оценивает нашу работу.
- Есть идеи, которые приходят в голову, но от которых приходится отказываться?
- Конечно. В проекте мы можем использовать реквизит, грим, всевозможные костюмы, приемы, которые никак не употребишь в спорте. Лицо в нем не разрисуешь. Спорт связан с ограничениями, а в проекте мы творим и не оглядываемся. Но то, что нам нравится в номере, мы детализируем и используем в виде общего концепта.
Проект еще хорош тем, что в нем занято большое количество актеров, у которых не грех поучиться их профильному мастерству, ведь в нашем спорте спортсменам не хватает времени на полноценное формирование образов. Кто схватывает их, чувствует, тот сразу выигрывает и захватывает и зрителей, и судей, и специалистов.
- Ваши ученики общаются с актерами из "Ледникового периода"?
- Им достаточно общаться со мной и Оршуляком, с заслуженным артистом России Сережей Петуховым. Это безумно одаренные люди, и, слава богу, Кате Бобровой с Димой Соловьевым и Кириллу Халявину с Ксенией Монько это интересно, и они, как губки, впитывают то, что мы им предлагаем. Если у нас будет академия фигурного катания, то в ней актерское мастерство должно преподаваться в том же объеме и на том же уровне, как в балетных училищах. Техники и хореографии недостаточно для настоящего восприятия нашего вида спорта.
- У нас пробелы в этом плане?
- У нас были и есть мастера этого дела на льду – Плющенко, Ягудин, Бобрин - но этот актерский дар у них просто от природы, он не пришел к ним в результате целенаправленной подготовки. Хотя влияние со стороны профессионалов сцены, безусловно, имелось. Уверен, что тот же Бобрин научился доносить свою историю так, как он доносил, у театральных людей. И результат его дорогого стоил.
Новая система поставила перед выбором: или умирать, или сбивать кокосы
- Когда была принята новая система судейства…
- …я плевался.
- И сказали, что танцы на льду умерли. А сейчас как – пациент скорее жив, чем мертв, или наоборот?
Ну а в среднем звене танцоров наблюдается некий застой. Катается серая масса, делает примерно все одинаково и одно и то же, поддержки и элементы повторяются, дорожки очень скучные. Смотрите, две дорожки занимают минуту танца, и все это время народ сидит и наблюдает, как некие люди делают крюки и выкрюки. В конце зритель видит на табло – сколько-то там баллов, season's best, и никто ничего не понимает. Я порой сижу, зажигается результат – 96. Что это? К чему? Да, сейчас уже ощущаю, сейчас, если вижу после выступлений своих ребят – 99, то можно радоваться, так как у Вирчу/Мойра – 100. Но раньше все было прозрачнее – 6,0, 5,9… При нынешней системе мы теряем зрителя. Люди приходят, досиживают до последней разминки и уходят. Им непонятно, да и эксклюзива стало мало.
- А объективности больше?
- Больше? Больше тратится денег. А объективности… Как бегали по судьям, так и продолжают бегать. Ввели трех технических специалистов, которые все и решают. Все зависит, откуда они. Сядет канадец в эту бригаду, нам тяжелее. Сядет русский, нам легче. Но объективности прибавилось вот в чем: раньше ты мог сорвать твиззлы и стать олимпийским чемпионом, а сегодня это практически невозможно. Сегодня ты просто срываешь элемент – то же вращение – и сразу теряешь семь-восемь баллов и "улетаешь". Когда Женя Плющенко сорвал в Солт-Лейк-Сити четверной прыжок, он практически потерял шансы на золото, олимпийское, кстати. В танцах та же история: катаешься грязно – тебя отбрасывают подальше. Таким образом, танцы на льду приблизились к парному и одиночному катанию, которые всегда оценивались объективнее. Ведь даже предвзятый по отношению к тебе судья видит твою потрясающую поддержку и фантастический выход из нее на огромной скорости, он просто физически не сможет поставить за этот элемент "-1".
Это все эволюция, танцы стали в десятки раз сложнее. Мы тут разговаривали с Авербухом, представили, что нас выпустили на лед сейчас. Что бы мы делали? Я не понимаю. Столько количество оборотов, умопомрачительные трюковые поддержки, которые не должны повторяться.
- Говорят, твиззл сегодняшний – как четверной прыжок.
- Да ну, смешно это. Твиззлы нужно просто тренировать. Для твиззла важно качество льда, ведь ты вращаешься на большой скорости. Если лед неровный, то не дай бог попасть в след, тогда вероятность ошибки резко возрастет.
- К подкупу судей как относитесь? Пытаетесь с этим бороться или играете по общепринятым правилам?
- Тренер Тарасова как-то сказала: "Фигурное катание еще никто не отменял". Очень сильные слова. Я еще ни разу не видел чемпиона мира, который был бы недостоин этого звания. Не припомню. Бывают интриги, но спроси меня, кто должен был выиграть чемпионат мира прошлого года, ответил бы: тот, кто и выиграл. Все мы много-много лет живем в одной большой семье, называемой "фигурное катание". Кто как умеет, тот так и крутится в нем. Но крути, верти, а все вернется и остановится там, где и должно.
- Тем не менее, я увидел, что они техничнее, сильнее и вообще лучше готовы, чем мы. Я это увидел. Катание никто не отменял, опять повторяюсь. Ты прокатайся так, чтоб Дэвис/Уайт не смогли тебя обыграть. Но те их обыгрывали, значит, больше хотели, значит, больше работали. Да, Вирчу и Мойр хороши, они мне нравятся… Мои – хороши! Но они были хуже, чем Дэвис/Уайт. Но лучше французов, которые сорвали элемент и сразу "улетели" на шестое место.
Джузеппе Арена научил заново есть ложкой
- Сегодня вы известны как тренер-новатор, ваши идеи иногда даже не всем понятны. Фигуристом были таким же?
- Тогда ведь не было рамок в поддержках?
- Не было. Торвилл и Дин ведь сотворили такое выступление в "Болеро" на Играх в Сараево в 1984 году, когда все рот разом открыли и забыли закрыть. Дин тогда обаял весь зал, еще не начав прокат. Первые сорок секунд номера они не вставали со льда, но при этом произвели четыре или пять талантливых элементов. И только когда они поехали, судейский секундомер заработал. У них единственных было больше времени на выступление, но все было «по закону». Ребята доказали, что в каждом правиле есть свои лазейки. Но если посмотреть на их программу сегодняшним взглядом, то все их элементы первого уровня. Конченые. И мы конченые были. Но смотреть на то катание - с одухотворенностью и харизмой - было приятно. Торвилл/Дин и Моисеева/Миненков – мои любимые пары. И мы с Майечкой хороши были, скромно сказал Саша.
- Ну, теперь уж не скромничайте.
- Душа у нас была, харизма. Я к тому, что новаторство должно быть и в идеях - в частности, в поддержках, - и в творчестве, и в хореографии. Нельзя быть похожим ни на кого. Я к этому стремился и всегда буду стремиться.
- Тогда у вас были проблемы с драматургическим мастерством?
- Нет, у меня были великолепные учителя. Мне очень повезло встретиться с Джузеппе Ареной, танцовщиком La Scala, который перевернул все мировоззрение в моей голове. Первая программа, которую он нам поставил, была на тему Паганини. Я такого вообще никогда не видел! Не думал, что такое возможно. Мы стали смотреть на танцы другими глазами. Наше, отечественное, фигурное катание состояло из понятных элементов, а он привнес новые движения, новые… Даже перечислять смысла нет. Знаете, вот вы едите правой рукой, а к вам приходят, вынимают ложку, вставляют в левую, показывают, и ты начинаешь есть так, как не ел никогда. Мир становится другим. В каждой его детали было что-то нестандартное.
- Поворотный момент в карьере?
- Вообще поворотный, радикально. Это был 1991 год. Паганини. Первая программа, которую поставил нам Джузеппе. В 1992-м – Вивальди. Потом блюз. А потом Рахманинов – номер, на который мы делали ставку на Олимпиаде в Лиллехаммере. Но незадолго до того поменяли правила, запретив использование классической музыки. Будто специально против нас сотворили. У меня тот Рахманинов до сих пор в голове, даже напеть могу… Но программу пришлось менять.
- А почему запретили классику?
- Потому что судьи захотели видеть в прямом смысле танцы на льду, в итоге Грищук с Платовым благополучно выиграли Игры со своим рок-н-роллом.
- Да нет, просто моей темой всегда была классика. А тогда наспех создали новую идею – на музыку Нино Роты. Хорошая программа была, но не наша. Невыигрышная. А в олимпийской гонке нужно попасть в номер.
- Возвращение Джейн Торвилл и Кристофера Дина сильно перевернуло всю картину танцев?
- Нет, конечно, просто они доказали, что в сорок лет тоже можно кататься гениально.
- Не было ли это сигналом того, что десять предшествующих лет танцы стагнировали?
- Торвилл и Дин - настолько отдельная историческая тема, что судить по ним развитие танцев на льду не совсем корректно. Я до сих пор смотрю на их творчество. Я до сих пор показываю их выступления своим ученикам. Понятно, что нынешним взором у них не та скорость, понятно, что партнерша проигрывает партнеру актерски, на мой взгляд, но вижу в них обоих эталон. Эталонная позиция, эталонное катание. Плотнее и параллельнее них не катался никто и никогда. И никогда уже не будет. Наверное. Люди работали по восемь-девять часов в день и жили фигурным катанием, что сейчас встречается крайне редко.
- Что вы имеете в виду?
- Наших учеников нужно заставлять работать. Несмотря на то, что мои спортсмены реальные пахари, допереть своими мозгами до того, что можно просто пойти в зал и самим что-то поделать, они не могут. Я говорю – делают все, но сами – нет. А может, рано? Может, со временем… Может, сейчас и вправду им лучше просто выдохнуть после тренировки. Вот покатаются у меня еще годик, и сами начнут креативить.
- Менталитет?
- Не думаю, мы с Майей тоже из России.
- Но Катя с Димой двигаются в нужном направлении?
- Но импровизации у солдат нет.
- Нет, и ничего страшного, лишь бы Олимпиаду выиграть. А со временем разностороннее мышление, может, и разовьется. Для себя понимаю, что мне как тренеру нужны исполнители.
- Антиподы?
- Нет, просто те, которые слушают, свято верят в то, что только так нужно все выполнить и никак иначе. Если тренер прав, осознанно прав в глазах ученика, то для тренера это кайф.
- Как эту осознанность выявить?
- По горящим глазам.
- Наверное, не всегда получалось достичь такой гармонии?
- Я очень боюсь "звездной" болезни учеников. Боюсь, если у Димы с Катей или Кирилла Халявина с Ксенией Монько она когда-нибудь случится, и они перестанут меня слушаться. Но очень надеюсь, что этого не случится.
- А если случится?
- Мы увидим начало конца. Когда ты думаешь, что самый умный и перестаешь доверять другим, то точка становится близкой.
- Это вы не про Ильиных с Кацалаповым, с которыми раньше работали?
- Это вы уже сами додумывайте.
Олимпийское серебро помогло не зазнаться
- Да. Помню тот Лиллехаммер как сейчас, тот ореол идолов, которые зашли в раздевалку и сели рядом. Но потом, правда, посмотрел на их обязательный танец и отлегло. Их блюз тянул на восьмое-десятое место, и все их возвращение тут же бы и закончилось. А когда их подтащили на третью позицию, то понял, что это очень серьезная сила. Рубка грядет знатная. В произвольной они были хороши как на чемпионате Европы, так и на Олимпиаде.
- Итог справедлив?
- Случилось то, что и должно было случиться. Заняли место, на которое накатали. Опять представляю, сейчас я и Илюша возвращаемся со своими партнершами… Или Анисина с Пейзера… 17-е место займем, и то вряд ли.
- А вернется ли Анисина?
- Опять 1994-й. Готовы ли были к тому, что не выиграете Олимпиаду?
- Кто ж к этому готов! Нет, конечно. Серебро стало для нас с Майей ударом, голову поднять не могли. Мир рухнул, все кончено. Последняя Олимпиада. Мы были третьими, были вторыми, а первыми уже не стать никогда. Мы же шли первыми после оригинального танца, и спать я ложился с мыслью: неужели олимпийским чемпионом все-таки стану. А потом началась жизнь, все посветлело.
Хотя готовы мы к Лиллехаммеру были не очень. На чемпионате Европы мы стали третьими, у меня еще пах был потянут – стопа не сгибалась. Потом, проанализировав, как с такой травмой мы еще стали третьими, осознал все счастье. Ну не будешь же всем бегать и рассказывать про свои проблемы. Правда, скажу, что для меня, как для человека, олимпийское серебро было даже лучше золота, потому что я не зазнался, не стал выпячивать себя. Сейчас многих вижу, которые думают, что мир вращается вокруг них. Крышу сносит полностью после первых успехов.
- С вами такое могло произойти?
- Нет. Я вообще другой человек. Но то второе место оставило мне возможность стать первым со своими учениками. Когда ты что-то недополучаешь, то продолжаешь жить в режиме "хочу!".
- Однако к тренерству не сразу пришли?
- Наоборот, моментально. В 1998 году завершил карьеру, покатался чуть-чуть с Грищук в профессионалах и стал преподавать. Взял пару из Белоруссии – Татьяна Навка/Николай Морозов, потренировал пару лет, потом сформировалась приличная группа.
- Да-да, естественно – огромное. У меня сразу все получалось, я совершенно четко видел ошибки фигуристов и учился их исправлять.
- Исправлять чужие ошибки? Каково это?
- Придумываешь аллегории. Ведь основное в катании – это ствол. Туловище. Ты должен повернуть плечи и должен думать только об этом, все остальное – ветки, второстепенные по определению. Я люблю общаться с учениками афоризмами. Они доходчивее, ведь любое дело, оно как дом, строится с фундамента. В фигурном катании – с техники. Если она роскошная, то закидывай на нее артистизма, скорости, да чего хочешь, и жди. Ягудин, Плющенко – кто они? Изначально феноменальные технари.
- Наш известный футбольный специалист Курбан Бердыев уверяет, что в России дома строят с крыши. Чем ярче она будет, тем больше шансов на построение фундамента.
- У нас вообще все особой логике подчинено. Мы с Лешей Яшиным разговаривали на тему "Почему проиграли русские хоккеисты?" Сам я задавался вопросом: почему уступают русские футболисты Северной Ирландии? У нас все стало гламурным. Спорт – гламурный. Шоу все эти гламурные. Люди получают сумасшедшие деньги, которых они не стоят. Американцы получают по две тысячи долларов и рвут наших как тузик грелку. Просто потому что тупо больше хотят. Северная Ирландия – вообще не команда по сравнению с русской по технике и классу, но она была лучше на голову, потому что больше хотела. И вся история.
- А учеников вам приходится заставлять хотеть?
- Да, мало осталось спортсменов, которые за флаг, за отечество будут пахать по восемь часов.
- А за себя?
- Сейчас другие ценности, к современным спортсменам нужен другой подход. Больше материальный. На самом деле, если раньше мотивация была одна - патриотическая, то сегодня она у всех разная. Надо в этом поколении найти какую-то скважину, куда можно вставить ключик и повернуть, чтобы открыть дверь к его сути.
Ненавижу атмосферу совка, ругани и напряга
- Пока мотивация, и я пытаюсь ее поддерживать. Работа ведь наша очень рутинная, но вид спорта сам красивый. Из этой взаимосвязи легко нарываешься на нудный пафос. Ну давай, еще два проката, надо… Надоест. Я превращаю процесс в игру, в которой ты делаешь два-три проката в день – незаметно, с улыбкой на лице, то тебя вроде как потренировали хорошенько, но ты этого не заметил. Не знаю, как с иным подходом можно дожить до Олимпиады. Ну представьте, приходят ребята на тренировку, а я им с порога: до Олимпиады осталось 167 дней. А лучше не я, а кто-то из спорткомитета. И так каждый день.
- От напаханности рутины к такому спортивному развлечению сами пришли?
- Это отнюдь не развлечение – это некий юмор, частичка доброты. Всю жизнь я строил свою работу на этом. Я ненавидел атмосферу…
- …совка?
- Совка, ругани, напряга. Прекрасно понимал, что можно расти и по-другому. Когда я стал работать с Тамарой Николаевной Москвиной в Америке, то ни разу в жизни не услышал от нее бранного слова. Даже дураком она никого не называла. Даже в шутку. Если Москвина Антону Сихарулидзе говорила: "Антон, ты не прав", значит, считай, что она просто орала на него, условно говоря. При всем при этом у нее самое большое количество олимпийских чемпионов. Поэтому есть в нашем деле некое слово, мозг, разум, есть тот элемент, который позволяет тебе надавить на спортсмена. Чтоб он в слезах ушел с тренировки, притом ты его даже не поругал.
- Как так?
- Да просто отвернуться и не смотреть на него всю тренировку. Пусть укатается там сам.
- Сложнее жены был только Костомаров. Жену тренировать очень тяжело, так как потом ты идешь домой. А Рома – это отдельная песня моя. Когда я шел на тренировку работать с ними, то крестился. Ну вот, еще одна, ух… Характеры взрывные у обоих, чемпионские, никто не хотел никому уступать, а я между ними как этот самый… Макаренко. Прыгал и рассказывал Навке, что все проблемы из-за него, а ему – что из-за нее. Но самый лучший момент во всей моей карьере с ними был тогда, когда я сам с ними обоими ругался, а они против меня объединялись.
- И что это было?
- Они брались за руки и все делали мне назло. Тогда шла роскошная работа. "Тренер плохой – они хорошие" – это самая эффективная формула. Но я их очень любил за то, что они, поругавшись между собой вдрызг – не до драки, а так, Костомаров мог по-дружески замахнуться на нее, - разъезжались по разным углам. Стоят вдали друг от друга минуту, максимум две, потом подъезжает один к другому, ну ладно, все, поехали… Неважно, кто виноват, никакого стыда перед первым шагом к примирению. Потому что они понимали, что им нужно, поэтому они стали олимпийскими чемпионами.
- До того, как они ими стали, многие твердили о том, что болгарская пара Албена Денкова/Максим Ставиский лучше.
- Всю жизнь также говорили, что Усова/Жулин лучше Климовой/Пономаренко. Только Климова и Пономаренко выиграли у нас все. Болгары не были лучше. В какой-то момент они были креативнее, иногда более харизматичными, жажды спортивной порой больше было. Конкурентами они были абсолютно равными, я их очень люблю, их всегда приятно было обыгрывать, но громадную роль в то время играл экстерьер: выходят два красавца и как полетели! Катка мало. Албенка с Максом в экстерьере проигрывали, и только из-за этого они Таню с Романом не могли одолеть. Но когда Навка закончила, болгары блистательно выиграли два чемпионата мира.
- Ставиский согласен с этой точкой зрения?
- У них с Ромой до сих пор эти… подколки, что ли, в ходу. А вот если бы тогда у меня что-то не заболело, то золота тебе бы не видать… И здесь, в "Ледниковом периоде", у них непрекращающееся соперничество, но на уровне дружбы. Макс с Ромой очень близкие друзья.
- Максим не вспоминает те времена с вами?
- Думаю, что ежедневно, потому что он вообще никогда не замолкает, может, даже во сне. У Албены надо спросить. Если он здесь сейчас появится, вы услышите. И в этих разговорах он к прошлой теме всегда возвращается. Даже если его никто уже не слушает. Но, если серьезно, он очень умный человек и не живет прошлым. Таких, грызущих себя, людей, я никогда не понимал. Представляете, если б каждый день накручивал себя: блин, ну мог же я этот Лиллехаммер выиграть? Пойду-ка с горя напьюсь. Неправильный подход. Все прошло, иди дальше.
- Однозначно. Если б я тренировал того парня… Представить такое трудно, но, если бы я хотел его сделать олимпийским чемпионом, то должен был сделать больше. Не в обиду Наталье Ильиничне Дубовой, но пусть это прочтет.
- Она была недостаточно жестка с вами?
- Немного не в этом суть. В тот олимпийский год мы готовились в Америке, и менталитет ее поменялся, а мы пострадали. Жизнь там более комфортная, денежные средства стали капать из разных источников, не только от нас, и тренер нас чуть-чуть не дожала.
- Менталитет коммерциализировался?
- Сместились приоритеты. Если до того мы были для нее очень важны в контексте финансовой составляющей, то в США можно было зарабатывать и работая с другими учениками.
- Не знаю, скорее всего, у нее не смог бы тренироваться.
- Почему?
- Мы разные люди.
- Потому что есть только ее мнение, остальное – неправильное?
- Да. Я очень уважаю свое мнение, поэтому не люблю армию, не люблю раздачу команд, которые ты обязан делать, несмотря ни на что, даже если команды ошибочные. Мне предлагали уйти к Тарасовой сразу после Альбервилля в 1992 году. Я сказал, что своего тренера ни на кого не променяю, поэтому я должен был требовательнее спрашивать с тренера. Чтоб она больше мной занималась, больше мотивировала. Наталья Ильинична – мой тренер, а я сложный ученик. Но ведь ученик! Я не был таким умным, как сейчас (улыбается). И со мной можно было разговаривать, зажать меня, доработать. А можно просто отвернуться и сказать: "Ну делай, как хочешь, достал ты меня". Так мы Олимпиаду и проиграли.
- Это правда, что Тарасова предложила вам поменять концовку в произвольной программе Бобровой/Соловьева в прошлом сезоне?
- Безусловно. Я прислушиваюсь к мнению, когда оно совпадает с моим. Видел, что чего-то не хватает в программе, и тут Тарасова говорит: "Музыка монотонная, тебе не хватает быстрой части". Мы поменяли.
- Она не ошибается в этом?
- Ошибается, но, как правило, редко.
Боброва и Соловьев только в начале пути
- Кто был вашим ориентиром в начале тренерской карьеры?
- В каком плане?
- У меня завернуты ноги, я, например, кораблик не умею делать, катался с неправильной осанкой, а за две недели она превратила меня в другого человека. А почему все произошло так? Потому что я услышал, что она хочет донести. И ты ловишь ее мысли и ахаешь от удовольствия осознания нечто действительно важного. Причем, когда выдающаяся персона вкладывает в тебя что-то новое, тебе начинает казаться, что все это осознанное лежало на поверхности. Она была моим хореографом.
- А сегодня?
- Сегодня я до сих пор пользуюсь донесенным до меня Степановой. Ее методика постановки техники – основа многих моих фишек. Для меня, как для тренера, важна культура жеста, класс катания. Не могу касаться прокатов, если не отработана параллельность и подлинная техническая эстетика каждого шага. Только затем я принимаюсь дрессировать прокаты. Ненавижу грязь катать, когда иные выходят и…
Есть два пути. Одни тренеры говорят: нужно тренировать фигуристов через прокаты, выводить их на другой физиологический уровень, и все само начнет получаться. Это тоже работает, но это не работает на первые места. Потому как таким образом ты "закатываешь" ошибки. Тем самым ты достигаешь определенного потолка, выше которого не поднимаешься. Я иду вторым путем, когда каждый шаг выверяю и вылизываю, как бусинку, потом нагружаю спортсменов до некоторой отметки, затем вновь возвращаюсь к базе и усиливаю каждую деталь физическую, каждую актерскую и затем уже пытаюсь вставить ее в прокат. Такой вот слоеный пирог. Так работаю я. Как правило, мои спортсмены выстреливают в феврале-марте – тогда, когда и надо палить.
- Катю и Диму пришлось переделывать. Наощупь работали?
- Да нет, все же ошибки у всех одинаковые. Смотрю на "ледниковских". Все то же самое, только вид сбоку. Чем позже спортсмен ко мне попадает, тем наработанных ошибок больше. Вопрос в том, как быстро ты соображаешь, схватываешь и исправляешь. Катя с Димой – очень способные ребята в плане исправлений недочетов.
- Нет, они на самом деле в начале пути лишь. Их еще править и править. Но! Если они изменят процентов пятьдесят-шестьдесят, то станут неубиенной парой.
- Времени хватит?
- А чего хватать? Следующую Олимпиаду, в 2018 году, поедем выигрывать. Хотелось бы с двумя парами. Моя мечта – конкуренция между своими. Все для этого есть, ведь тренерский штаб мой – сборная Советского Союза. Лучше специалистов придумать невозможно. Оршуляк, Петухов, Волков, двукратный чемпион мира по акробатике Ионов, Навка с Костомаровым, Жулин, Ставиский…
- …Болгария – не заграница!
- А вообще низкий поклон федерации, Москомспорту, Минспорту, Юрию Дмитриевичу Нагорных и Александру Михайловичу Кравцову за фантастическую финансовую помощь. Все делают, только результат давай. Осталось его и дать.
- Отдельное спасибо Алексею Олеговичу Воробьеву, с которым я познакомился в Москомспорте и которому сказал, что, наверное, буду валить в Америку. Он: "А в чем проблема?" Я: "Нужно ехать на сборы в Латвию с группой молодых спортсменов, которые пока неизвестны, а денег нет". Он просто спросил: "Сколько надо?" Потом снял трубку, набрал номер и говорит: "Жулину выделите под его фамилию". Я уехал в Латвию, где появились Злобина и Ситников, пришли Зенкова/Синицын, а сейчас у меня такое количество пар, что не знаю, что с ними делать.
В жизни много знаковых моментов. Казалось бы, Ильиных/Кацалапов ушли, что делать? А обстановка вдруг нормализовалась, так как пришли нормальные люди с человеческими ценностями, ребята, с которыми можно разговаривать на любые темы и идти в разведку. Это очень, очень и очень важно.
- Но талант Ильиных и Кацалапова…
- …слушайте, Балотелли тоже талантливый, но ни в одной команде не приживается. Ильиных/Кацалапов? Да, таланты, мне безумно нравилось с ними работать. Но, если ты как человек… не состоялся, то можно лишь развести руками.
- Правда, что они просились назад?
- Без комментариев.
- Тем не менее, вы смогли бы тренировать человека с суперданными, но не обладающего собственно человеческими качествами?
- Все зависит от того, насколько гнилой человек. Если он просто сложный по характеру, но талантлив, то почему бы и нет. А если он предатель по жизни, то откажусь.
ГОСТ по Жулину можно ставить после трех лет работы
- Когда вы ощутили, что вас оценили как тренера? Ваш основной конкурент по Лиллехаммеру Евгений Платов признавался, что его первое время считали пустым местом.
- Это взгляд сегодняшний?
- Да. А признали меня, когда Навка стала кататься с Костомаровым. В 2000 году у меня состоялась эта пара, и началась серьезная работа. Они год от года как цветок распускались. Потом для себя понял такую вещь: чтобы ученик был моим по технике и стилю, мне нужно три года. После можно ставить ГОСТ. Печать Жулина.
- Как по Лобановскому.
- Наверное, во всем спорте есть подобная логика. Первой год – становление. Присматриваешься, что-то ломаешь. Второй – прорыв. Третий – ключевой. Ты узнал ученика полностью. Он – тебя. Все техническое поправили и вывели на уровень, и понеслась.
- А после трех лет что?
- Превращение в эталон. Уверяю вас, что если бы Навка и Костомаров катались бы дальше, а было им на момент окончания карьеры не по тридцать два, а лет по двадцать восемь, они та-а-ак бы еще добавили. Нереально…
- Ну конечно! Мы очень хорошо расстались. Они рыдали, и мы все тоже. Но федерация мне сказала, что не надо готовить конкурентов. Тренировались они на русском льду у русского тренера. И как работали! Мутко как увидел, что я скачу возле них после победы на чемпионате Европы, то спросил: "Что вообще происходит?" Здесь психологически можно понять и Мутко, и французов, и всех.
- И как сейчас французы?
- Мне кажется, они немножко потерялись. У нас они светлые были, отношение друг к другу потеплело, другие линии вырисовались, другая спина, будто им не по тридцать лет, а по двадцать пять. Сейчас заметно, что им по тридцать. А этого видно быть не должно.
- Общаетесь с ними?
- По сей день. Обыграв их вместе с Катей и Димой, я даже ощутил некую неловкость. Я сам не ожидал такого нашего прорыва в прошлом году. Посмотрим, что дальше будет.
- Вы и с одиночниками пытались работать.
- С Фуми Сугури и Александром Абтом очень многое получалось и очень нравилось работать с ними. Но одиночное катание – такой вид спорта, где самого себя надо отдать. Так же как и танцам. Совмещение до добра не доводит, в итоге остаешься у разбитого корыта. В Америке я все это проходил, стремясь объять необъятное. Представляете, на льду семь пар, а я сижу один в сторонке, смотрю на этот калейдоскоп и не понимаю, чей я тренер. Проходит неделя, и вижу, что у меня регресс. Все из семи пар стали хуже. Потому что я элементарно не успевал делать замечания.
- Да, если заниматься со сформированными спортсменами. Ошибки одинаковые везде. А ответственность по занятию с молодыми фигуристами в одиночном катании никогда на себя не брал. Когда смотрел на работу Мишина и других лучших специалистов в этом виде, то видел, какое количество специфических упражнений и подготовительных элементов они делают, и осознавал за всем этим науку, требующую посвящения всей жизни. В танцах я знаю все, а в одиночном могу только помочь.
- "В танцах я знаю все". Значит ли это, что к Сочи вы идете по накатанной?
- Я знаю, что будет потом, через месяц, через два, но олимпийский год – он вообще другой. В нем крайне важно попасть в программу. Недавно у нас были прокаты, и там все похвалили произвольный танец Бобровой и Соловьева и довольно прохладно отнеслись к короткому. А меня все время гложет, что что-то не то, не могу даже сформулировать. Вся моя группа смотрит и уверяет: да хорошо-хорошо все, просто катать надо, и все накатается. Потом некоторые специалисты, включая Татьяну Анатольевну Тарасову говорят: "Саша, что-то не то". Тарасова вообще сказала: "Меняй". И мы поменяли, уже у нас новый короткий танец. В четыре раза лучше прошлого. Татьяне Анатольевне я позвонил и сказал огромное спасибо. Второй раз она попадает в точку.
- А что с произвольным?
- Все в порядке. Идея номера "Ледникового периода" с участием Домниной/Тихонова на музыку Димы Маликова из фильма "И все-таки я люблю". Идея Оршуляка целиком и полностью, один из моих любимых номеров. Ребята были птицами, по сценарию птицу-девочку убивают, история очень драматичная. Мы чуть переделали аранжировку, под оркестр, за что спасибо федерации, ведь собрать музыкантов, это стоит денег. Подготовку к Олимпиаде мы начали на пятнадцать дней раньше, чем обычно. Все успеем, все сделаем, я не паникую.
- Сочи грезятся?
- Нет, оттягиваю этот момент на потом, так как много нагрузки и сверху, и внутри нас самих. Хочется, наоборот, абстрагироваться и поверить в то, что это обычный сезон. Ребята исподволь чувствуют волнение и сами себя заводят. Это нормально. Перезавести их опасно. Можно и надорваться психологически, и травму получить. Вы помните "камнепад" в Турине, когда все упали во время короткого танца, кроме Навки и Костомарова? Морально нужно оставлять голову в покое: лед в Сочи будет таким же, как и на обычном турнире, зрители такие же. Ничего не меняется. Это потом хорошо будет осознать весь драматизм произошедшего, когда тебе на шею повесят медаль.
