Артур Дмитриев – человек в фигурном катании почти уникальный. Кроме него, только Ирине Родниной удавалось выигрывать золотые олимпийские медали с разными партнерами. Но Дмитриев не заседает в Госдуме – а работает тренером на московском катке с символическим названием "Мечта". Там корреспондент агентства "Р-Спорт" Андрей Симоненко и поговорил с выдающимся спортсменом.
- Артур, часто говорят, что Олимпиада – соревнование непредсказуемое, на котором может случиться все что угодно. Для вас, человека, который выиграл две Олимпиады и почти выиграл третью, остались таинства в этом заветном для всех спортсменов слове – или вы знаете все?
- Все нельзя знать по определению. Но то, что Олимпийские игры – совершенно другие соревнования, которые отличаются от всех остальных, и от чемпионатов мира в том числе, это факт. К ним должен быть другой психологический подход. На Олимпиаде присутствуют другие виды спорта. А мы не привыкли соревноваться в обычной жизни в таких условиях. Приезжаем на чемпионат мира или Европы – там только фигуристы, тренеры, специалисты, судьи... А здесь вокруг и хоккеисты, и прыгуны с трамплина, и кого только нет. Большое давление руководства – все ждут результата, все ждут успеха. И эта атмосфера не похожа ни на что. Поэтому Олимпийские игры требуют концентрации и умения отключаться. И ни одна Олимпиада на другую не похожа. Олимпиады все разные – условия разные, страны разные. Единственное, что одинаково – олимпийский год всегда сложный, особенно для лидеров. Постоянно появляются какие-то травмы, болезни – все из-за того, что ты пытаешься все сделать лучше. Плюс Олимпийские игры не вписываются в график. Они стоят между чемпионатом Европы и чемпионатом мира. И график подготовки к Олимпиаде другой. В общем, нюансов много, их нужно всегда учитывать. Но самое главное вот в чем: на Олимпийских играх нужно кататься чисто. Могут быть мелкие недочеты, но нельзя допускать грубых ошибок. И это очень сильно давит. Чемпионат Европы повторится, чемпионат мира повторится – а Олимпийские игры у тебя будут, может быть, одни. И от этой мысли надо постараться отключиться. Ты должен быть нацелен не на результат, а на свою привычную работу. Сознание должно быть расщепленное, почти как шизофрения – надо проговаривать все команды так, как ты делал бы в простой жизни. Это сложно, для этого нужен опыт и наставник. Но если ты с этим справляешься – другой серьезной сложности нет.
- Отвлекающий фактор, о котором вы говорите, может быть позитивным моментом? Поболтал с хоккеистом, поболтал с конькобежцем – и напряжение снято...
- Перед стартом – нет, нехорошо. Все равно ты расходуешь нервную энергию. А выхлестываться эмоционально нельзя. Ты отдаешь часть энергии на непривычное общение, и ничем хорошим это обычно не заканчивается. Конечно, есть люди, которым все равно, общаются они с кем-то или нет. Но это редкость.
- А для вас что было самое сложное?
- Самое сложное для меня – когда ты понимаешь, что тренироваться уже нельзя. Уже поздно, уже ничего не изменить. В какой ты кондиции есть – в той кондиции и будешь выступать. И тебе надо именно в этом состоянии сделать все максимально хорошо. Не пытаться выпрыгнуть из штанов – а удержать тот уровень, на котором ты находишься.
- И как вы справлялись с этим фактором? Помощь тренера?
- У всех свой подход. Тренер, безусловно, влияет, но у кого-то контакт с тренером больше, а у кого-то меньше, кто-то более самостоятельно готовится. Универсального рецепта не существует. Я же старался сделать так – чтобы мы, пара, понимали четко, что делаем, какие задачи решаем, какие команды проговариваем. Часто говорю, например, спортсменам: нельзя делать пустых прыжков на тренировках. Что это значит? Ну вот, едет человек и делает тройной прыжок. Просто ему было удобно – он его взял и сделал. Никакой команды при этом он себе не дал. Умеет его он его делать – вот он его и сделал. Должна же быть команда на каждом прыжке. Потому что на соревнованиях меняется свет, меняются зрители, меняется эмоциональная атмосфера, даже лед меняется – он везде разный может быть. И привычные ощущения уходят. А команда остается. Своя собственная, которую ты выработал. Вот над этими командами и надо работать. Ты сам с собой должен научиться разговаривать. Это как константа.
***
- Свои первые шаги в фигурном катании вы делали в Норильске. Откуда там вообще взялась секция этого вида спорта?
- Туда раньше приезжали тренеры – зарабатывать деньги. Известные в том числе. Жанна Громова, тренировавшая Ирину Слуцкую, например, приезжала. В том числе приехали и мои первые тренеры – оба из Свердловска. От них зависело очень много. Если бы не они – я бы ничего не добился. Тренер – человек номер один на этапе обучения.
- Попали случайно в фигурное катание?
- Бабушка с дедушкой очень хотели, чтобы я туда попал. Вот и отдали. Но параллельно я еще занимался гимнастикой, борьбой, хоккеем – много чем. Там был каток – переход – манеж – переход – бассейн. Холодно же на улице.
- И в какой момент выбор сделали в пользу фигурного катания?
- Лет в 13. Мне стало интересно у моего тренера. Сейчас однозначно могу это сказать. Если бы не тренер - я бы закончил со спортом, ну или занимался бы хоккеем или дзюдо.
- На каком уровне интересно - упражнений, психологических приемов, разговоров?
- Всего вместе. Упражнения, знания, понимание целей и задач. Настоящий тренер, наставник. В любом деле нужен такой наставник, без этого никак.
- Но все-таки, что он сказал? Что вы будете олимпийским чемпионом?
- Нет. Мы занимались спортом - ходили в зал, качались, били груши, работали со штангой, играли в футбол. Это была разносторонняя подготовка. Мне было интересно в этой группе. Мы были не просто фигуристами, а спортсменами. Сейчас происходит некое сужение специфики - а раньше мы занимались и другими видами, и тренер все это поощрял.
- Помните момент, когда начали мечтать о покорении высот в фигурном катании?
- Да такого момента, наверное, не было. Мне просто было очень интересно. Интересны были прыжки, я был неплохим одиночником для того времени. Потом, значительно позже, пришло уважение и понимание хореографии. Лет в 15 это пришло. Раньше занимался хореографией, конечно, но мне это было до лампочки.
- Борец или футболист в вас говорил? Зачем нужны красивые движения?
- Да просто понимания не было. А красивые движения как таковые есть и в тех видах спорта, о которых вы сказали. Красивый гол в футболе, красивый прием в борьбе, красивая обводка в хоккее. Я, кстати, и в хоккей хорошо играл. Так что это такие же части красоты, как музыка.
- В Ленинград как попали?
- Тренер направил, когда мне исполнилось 16 лет. И у меня там родственники были. Поехал в одиночное катание, потому что я прыгал все тройные прыжки. Но попал в группу парного катания, я был высокий, подходил для этого вида.
- Сразу согласились сменить спецификацию?
- Сначала сомневался. Но мне было интересно. Я увидел, как пары серьезно и профессионально работают, и мне захотелось работать так же. И повезло опять же с первым тренером парного катания, это был Сергей Владимирович Доброскоков. Сейчас он работает в Москве, а тогда я провел с ним два года.
- Многие одиночники не хотят переходить в парное катание, потому что там и лавры на двоих делятся, и зависишь ты не только от себя. Вас эти моменты не смущали?
- Я об этом не думал. Мне сам процесс, сам вид нравился. Интересно было учиться чему-то новому, хотелось расти. А о медалях я тогда не думал - но, конечно, старался делать все лучше, чем другие.
- Можно назвать это вашим кредо?
- Да. Моя цель - не выигрывать, а делать лучше, чем другие.
- Вам легко удавалось находить общий язык с партнершами?
- Нет, это всегда был сложный процесс. С первой партнершей, Викой Троицкой, поначалу было хорошо, мы довольно интересные вещи делали, но у нее был лишний вес, и это надо было понимать, иметь терпение, бороться с депрессией, с какими-то другими вещами. Это как в семейной жизни - требует внимания, работы и желания. Катался я с ней полтора года, потом она ушла в шорт-трек и, кстати, стала бронзовым призером Олимпийских игр 1992 года. Потом была Наташа Мишкутенок - она была человек спокойный, даже немножко флегматичный, но очень гибкая, мягкая, все, что выучивала, делала надежно. Но выучивала долго, такая специфика была. А Оксана Казакова, наоборот, учила все быстро, но у нее были колебания - она более взрывная, эмоциональная. Более выразительная. С Наташей мне, например, приходилось часть хореографии в плане подачи и выразительности брать на себя. А Оксане я спокойно отдавал в этом плане пальму первенства, брал на себя другие задачи. Интересно, в общем, было.
- Первые впечатления от Тамары Николаевны Москвиной помните?
- Безусловно, это профессиональная работа. В отношении ко всему. Я еще, помню, думал: надо же, они так серьезно обо всем думают, так серьезно все воспринимают. Мне казалось все это полуигрой - а они серьезно подходили даже к мелочам. Что бы ты ни делал, ты должен был делать это классно.
- А как не от тренера, а от человека?
- Она умеет общаться и находит нужные слова. И я скажу так: не знаю таких людей, кто, поработав с ней, не отдавал бы дань уважения ее упорству и настойчивости в достижении целей. Но она никогда не была диктатором в прямом смысле этого слова. Каким был Станислав Жук, например. Что я сказал - то и будет. Шаг влево, шаг вправо - пойдешь в армию. А Москвина умела давить - но прислушивалась, когда нужно было, к ученикам. Где-то настаивала, но умела находить подход и действовала другими методами. Ее уникальная способность - она умела тренировать две-три пары, и между ними не было вообще никаких распрей. Она все пары держала отдельно, не смешивая информацию, где и что происходит.
- Часто же бывают ситуации, когда фигуристы в таких случаях жалуются, что им достается меньше внимания, чем другим.
- Нет, Москвина всегда очень четко всех разделяла. И потом, Тамара Николаевна к этому процессу относится как к обычной работе. У нее процесс не творческий был в том понимании, что сегодня так, а завтра эдак. Нет, это постоянная системная работа.
- Конфликты с ней у вас были?
- Вообще никогда. Говорю это искренне и честно. Один раз у нас с ней был серьезный спор - не конфликт, а именно спор. Перед Олимпийскими играми 1994 года летом мы ставили произвольную программу, и она очень хотела поставить нам "Лебединое озеро". Видимо, выстрадала она эту идею и очень хотела ее реализовать. Принесла музыку, стала ставить. Но я вижу - не получается. Наташа не того размера, не той формы... Москвина говорит: ты вытянешь. Но я настаиваю: нельзя, понимаете, нельзя это делать. Уперлись оба. Две недели каждый отстаивал свою позицию. Потом она мне говорит: ладно, неси свою музыку, покажи, что ты хочешь. Я принес музыку, прокатал программу без партнерши, как идею ей показал. Она говорит: вы не успеете это сделать. Это было начало июля, олимпийский сезон. Я сказал: успеем. Помню, мы ходили к озеру Балтимор в Колорадо-Спрингз, и она чуть не плакала, говорила: поверь мне, давайте "Лебединое". Но я сказал: нет - и все. И в итоге мы катали ту программу, которую предложил я. Довольно-таки успешно. Но еще раз повторю, это было отстаивание своих позиций, но не конфликт.
- Чья заслуга в том, что обходились без них?
- Думаю, совместная. Одностороннего процесса никогда не бывает. Надо уметь прощать. И тренеру ученика - не все, конечно, вещи, но многие. И спортсмену тренера.
***
- Хотел сначала спросить про Олимпиаду 1992 года, но раз вы вспомнили про Лиллехаммер: многие говорили, что решение объявить победителями Екатерину Гордееву и Сергея Гринькова было спорным. Сейчас, с высоты тех лет, что прошли после Олимпийских игр 1994 года, скажите - кто выиграл?
- Я считаю, что правильное решение было принято. Они более стабильно выступали в том, олимпийском, сезоне. Ну да, может быть, мы чуть лучше прокатали произвольную программу... Но не это определяет олимпийского чемпиона, а целый комплекс - стиля катания, массы других вещей. Я ни капли не жалею, что так произошло.
- Сергей ушел из жизни в 1995 году... В разговорах с Катей вы хоть раз возвращались к теме той Олимпиады?
- Никогда. Это история. То есть, конечно, у нас были прекрасные отношения и с Сережей, и с Катей. И сейчас я часто приезжаю к Кате в гости, она живет с Ильей Куликом, мы много общаемся. Но вспоминать, кого тогда на какое место поставили, какой смысл?
- К Олимпийским играм 1994 года вернулись многие профессионалы - Брайан Бойтано, Катарина Витт, Виктор Петренко, те же Гордеева с Гриньковым. И вы с Натальей Мишкутенок. Почему?
- Мы не так долго катались на высоком уровне, чтобы не воспользоваться такой возможностью. Сколько у нас было титулов? Выиграли чемпионат мира в 1991 году. В 1992 году выиграли чемпионаты мира, Европы и Олимпийские игры. И все. Силы, форма, желание, здоровье выступить на Олимпиаде 1994 году у нас были - вот и вернулись. Разве что Наташе было тяжело - она была в раздумьях, сомневалась некоторое время, надо это делать или не надо. Но потом мотивация появилась, и я считаю, мы очень успешно работали перед Лиллехаммером.
- На второй Олимпиаде было тяжелее, чем на первой? Ведь там вам пришлось соперничать с Гордеевой и Гриньковым, а в Альбервиле два года назад - нет.
- На первой Олимпиаде было тяжелее. На второй мы четко понимали, что мы делаем. А на первой не хватало знаний, умения... Только догадывались. И атмосфера была такая, странная, так скажем. Команда без флага, без гимна. Конечно, на отношениях между людьми никак это не сказывалось, но все равно не очень приятно.
- Было ли волнение в Альбервиле? И как удавалось его контролировать?
- Волнение, безусловно, присутствовало и должно присутствовать. Надо просто его контролировать. Каким образом - здесь целый комплекс мер. И настрой, и слово тренера, и много чего еще. Одного какого-то решающего фактора нет. Это в прыжках с трамплина ты можешь готовиться-готовиться, а потом порыв ветра возьмет и отнесет тебя на десять метров вперед или назад. В фигурном катании такого нет.
- Что касается слова тренера - оно действительно так важно?
- Кому как. Есть спортсмены, для кого очень важно. Есть те, кто вообще не слышит, что говорит тренер. Спросишь потом: что я тебе сказал? "Не помню". А мне лично было без разницы. Мне просто надо было самому знать, что я буду делать. И не терять концентрацию. Ты должен четко знать, что делаешь в данную секунду, в каждый момент.
- После Лиллехаммера можно было уйти опять в профессионалы. А вы остались...
- Можно было, да. Наташа не хотела дальше кататься. Она сказала: хочу учиться, хочу уехать в Америку. У нее были свои жизненные планы. Я предложил ей подумать два месяца. Подумали. Она пришла и сказала: я все решила, кататься больше не буду. Можешь искать партнершу. Мы выпили шампанского, принесли цветы Тамаре Николаевне, сказали спасибо. Она уехала - а я через пару недель начал искать партнершу.
- И нашли Оксану Казакову...
- Я ее знал и раньше, безусловно. Вообще я попробовал кататься с пятью партнершами, если честно - включая Оксану. Не буду говорить, с кем именно.
- Слышал, что среди них была и Екатерина Гордеева. Это правда?
- Такое предложение было - кататься с ней. Не от Кати, а от сторонних, так скажем, людей. Но оно изначально для меня не имело правильного значения, поэтому даже не рассматривалось. Так что с ней я не пробовал кататься.
- Почему выбрали Оксану?
- Потому что у нее было колоссальное желание расти и добиваться успехов. И она еще была обучаемая. Есть спортсмены, которые что-то умеют и ничего менять не хотят. Шаг влево, шаг вправо для них невозможны. А у Оксаны было желание исправлять какие-то вещи, учить что-то новое. Это было очень важно.
- Характерами сошлись?
- Она очень взрывной, эмоциональный человек. Могла вспылить. Но на наших отношениях это никак не сказывалось. И в тренировочном процессе не мешало - даже, я бы сказал, помогало. Она была боец. Ее можно было с полуслова завести что-то сделать. А есть спортсмены, которых месяц будешь просить - будут ездить кругами и ничего не делать.
- Как развивалось ваше сотрудничество - по нарастающей?
- Как и у всех пар - с перепадами. В первый год все интересно, очень сильная мотивация. На нюансы не обращаешь внимания. А на второй год эти нюансы вдруг начинают играть большую роль. Огрехи, которые раньше казались незаметными, мешают идти дальше. Приходится возвращаться к пройденному, их переделывать - и это очень сильно мешает.
- В вашем случае этот кризис второго года был очень серьезным?
- Нет, просто роста у нас во второй год не было. Опять же, как и у большинства пар. Во второй год не обязательно должен быть провал - прогресса нет. Пары держатся на ровном уровне, плюс-минус. Но этот год нужен все равно - для скатывания, для четкого осознания того, что ты делаешь.
- Когда начинали кататься с Оксаной, сразу ставили перед собой цель выиграть Олимпиаду 1998 года?
- У Оксаны точно такая цель сразу была. А я ей не стал в этом мешать (улыбается).
- Параллельно в группе Москвиной подрастали Елена Бережная и Антон Сихарулидзе. Конкуренция с ними вас подстегивала?
- Оксану, скорее, подстегивала, я так считаю. А я Бережную и Сихарулидзе тренировал, помогал Тамаре Николаевне.
- ???
- Вот так бывает. Очень много работал с ними, помогал, подсказывал. Конечно, перед самыми Олимпийскими играми нам уже надо было держаться отдельно. Но даже в олимпийский сезон работал с ними много. Где-то до октября.
- Как они тогда к вам относились - как к тренеру или как к сопернику?
- По-разному бывало. Лена Бережная не верила, что это возможно, хотя и понимала, что это ей нужно. Антон Сихарулидзе хорошо относился к моей с ними работе. Я не думаю, что он это очень сильно ценил. Но мне это нужно было делать - и это понимали все, и я, и Лена с Антоном, и Тамара Николаевна. Если я не передам свой опыт другим, то кто его передаст? Им же дальше надо было идти после Нагано.
- Вы, насколько я знаю, и когда катались с Натальей Мишкутенок, много помогали Москвиной и с хореографией, и с костюмами, и с другими вещами.
- Да, так и было. Можно сказать, сначала был ее ассистентом, потом партнером.
- Это не лишало ваши отношения субординации "тренер - ученик"?
- В таких случаях все зависит от конкретных людей, и я четко эту субординацию выдерживал. Уважительное отношение к тренеру - это номер один. И вообще в любых случаях для любых спортсменов это главное. Если ты пришел тренироваться и не уважаешь своего тренера, то какого ты тогда отношения ждешь к себе? Для меня на протяжении всей карьеры тренер был человеком номер один. Да, я мог поспорить с тренером - но это никогда не было на грани какого-то хамства или грубости.
- А Москвина вас воспринимала как ассистента или ученика?
- Я не думаю, что она сильно задумывалась над этим, потому что у нее были свои сложности - и с Леной, и с Антоном, и с Оксаной. Там были и нервные срывы, и попытки уйти к другому тренеру... Поэтому я старался дополнительных проблем ей не приносить.
- Победа в Нагано для вас стала драматичной?
- Для меня нет. Для Бережной и Сихарулидзе, я думаю, была драма - как нормальные спортсмены они хотели выигрывать. И были близки к этому. Если бы не допустили ошибки - могли бы выиграть. Потому что многие считали, что они более достойны победы. Нет, по катанию-то все было, конечно, без вариантов. Но теоретически они могли стать олимпийскими чемпионами.
***
- В ранге двукратного олимпийского чемпиона появилось ощущение того, что в своей спортивной карьере вы уже всего достигли?
- Я четко понимал, что дальше кататься уже точно не буду. Хотя Оксана меня просила продолжить. Но надо было давать дорогу другим. И потом это колоссальные физические и эмоциональные затраты. Нельзя было себя опустошать в ноль - надо было уйти, когда еще оставался какой-то запас. Понимаете, занимать на Олимпийских играх пятое, десятое место - это одно. А постоянно работать на пике - совсем другое. Это очень большие затраты.
- Тем не менее вы не ушли из фигурного катания, а остались в профессионалах. Мотивация выигрывать, получается, осталась?
- Скорее, мотивация зарабатывать деньги. Творчество, конечно, тоже было, но творчество за деньги.
- После Олимпиады в Нагано вы довольно долго жили в Америке, а потом вернулись в Россию. Почему?
- Просто потому что не хотел там жить. Я там по контракту работал шесть лет, до этого 15 лет ездил каждый год - по два-три-четыре месяца. Но оставаться там не хотел. И мыслей таких в жизни не было.
- Не понравилось?
- Понравилось. Но мне и во Франции понравилось, и в Германии, и в Швеции, и в Японии. А жить хочу в России.
- То, что тренером станете, всегда знали?
- Всегда. Уже когда помогал Москвиной, знал.
- Готовились с тех пор к будущей тренерской деятельности - записывали секреты?
- Записывать что-то было бы неплохо, конечно, но дело в том, что на высоком уровне стандартные планы не работают впрямую. На низком работают, а на высоком постоянно что-то приходится корректировать. Долгосрочные, я имею в виду, планы. Спланируешь работу на два месяца вперед - и тут начинается: заболел, температура, ногу подвернул. Нагрузку надо корректировать, что-то еще менять. Так что никогда такие планы не работают.
- Импровизация?
- Нет, профессионализм. Знать, как в разных ситуациях регулировать нагрузку. Это очень сложный, вдумчивый процесс, требующий опыта, умения и анализа.
- До того как приехать в Москву полтора года назад, вы довольно долго работали вместе с Москвиной. Почему решили прекратить сотрудничество?
- Не было спортсменов. Все очень просто. Зачем нужен тренер, если нет спортсменов? Приехал в Москву, начал работать с Натальей Евгеньевной Павловой.
- С Павловой сложнее, чем с Москвиной?
- Они совершенно разные, сравнивать их нельзя. И потом, Тамару Николаевну я знаю очень много лет, с 1984 года. Наталью Евгеньевну тоже давно, я, кстати, работал с ней некоторое время, когда с Оксаной начинал кататься. В течение нескольких месяцев. Но такого опыта совместной работы с Павловой, как с Москвиной, у меня, конечно, нет.
- Еще приходится притираться?
- Да. Это процесс, который требует подстройки.
- Как тренер вы уже достаточно опытный. Учиться еще чему-то приходится?
- Постоянно. Задача хорошего тренера - все время брать лучшее у других и сделать еще лучше самому.
