В пятницу, 3 октября, легендарному советскому легкоатлету, трехкратному олимпийскому чемпиону в тройном прыжке Виктору Санееву исполняется 69 лет. Корреспонденты агентства "Р-Спорт" Мария Воробьева и Андрей Симоненко дозвонились до далекой Австралии, где живет сейчас выдающийся спортсмен, о котором уже много лет ничего не слышно. И просто спросили его: как дела?
Идею связаться с Виктором Санеевым подсказал нам бронзовый призер чемпионата Европы в тройном прыжке Алексей Федоров. "Мы последние годы звоним в Сидней и поздравляем Виктора Даниловича с днем рождения, но вообще о нем, кажется, забыли", - сказал нам он, и это было руководство к действию. Тем более что на самом деле никаких интервью с Санеевым, который уехал на Зеленый континент в начале 1990-х, не появлялось уже пару десятков лет.
- Виктор Данилович, первый вопрос напрашивается сам собой: как ваши дела? И о вас, и от вас уже долгое время ничего не было слышно.
- Уже три года, можно сказать, нахожусь на пенсии. Раз в неделю хожу в школу, тренирую детей.
- Вы как-то говорили, что в Австралии очень трудно увлечь детей легкой атлетикой, и в частности, тройным прыжком. Сейчас ситуация меняется?
- Легкой атлетикой вообще трудно увлечь. Не только в Австралии, но и во всем мире. Это не такой коммерческий вид спорта, и к тому же чтобы достигнуть здесь серьезных результатов, надо много тренироваться. И иметь желание быть легкоатлетом.
- Вас-то легкая атлетика в свое время увлекла.
- Это правда, с самого детства. Но меня не только легкая атлетика привлекала. Я, если так можно сказать, большой спортивный путь прошел. В пять лет начал играть в футбол. До окончания школы, лет до 15-16 в него играл. Баскетболом еще занимался, хорошо получалось, волейболом. Просто, наверное, игроком был по натуре. Но когда попробовал прыгать в длину, в высоту – понравилось, да и нормально получалось. 1,65 метра прыгал в высоту в школе.
- Высотой серьезно увлекались?
- Скорее, на школьном уровне. Потом переключился на тройной, и когда выступал на Спартакиаде школьников в 1963 году, занял в этом виде третье место. Хотя тренировался в тройном прыжке к тому моменту всего шесть месяцев.
- И в этот момент решили прыгать тройным и дальше?
- Нет. Я и в длину прыгал, и стометровку бегал неплохо. Высоту оставил, потому что колено сильно болело. В 1967 году на Спартакиаде народов СССР стал вторым в прыжках в длину после Игоря Тер-Ованесяна, рекордсмена мира в то время. Но это тяжелый вид – прыжки в длину. Получить травму там легче, чем где-либо. Поэтому я решил два года перед Олимпиадой 1968 года тренироваться только в тройном прыжке. Да и отличия между прыжком в длину и тройным значительные. Разные отталкивания, разный ритм в прыжках. Абсолютно разная техника.
- Мы смотрели фильм про вас, где ваш тренер Акоп Керселян рассказывал, что на вопрос, будете ли вы заниматься легкой атлетикой, вы ответили: а что там надо делать? Он сказал, бегать надо. А вы переспросили: а прыгать будем? Получается, прыжки с самого начала входили в сферу ваших интересов?
- Но сами прыжки все-таки чем привлекли – тем, что лучше получались, или полетом?
- Летать нравилось, конечно. Тройной – единственный вид прыжка в легкой атлетике, где реально летаешь! Восхитительные чувства.
- В своем письме старшему тренеру сборной Витольду Крееру, после того как вы получили травму в середине 1960-х годов, вы говорили: "Как же хочется разогнаться изо всех сил и прыгнуть! Да так, чтобы не нашли". Было это перед вашей первой Олимпиадой.
- Да, травма была настолько тяжелая, что не каждый нашел бы в себе силы вернуться в спорт. Два года лечил ее. И не тренировался это время, и не нагружался. Это, наверное, один из самых трудных этапов моей спортивной карьеры.
- Думали о том, чтобы закончить?
- В меня вообще практически никто не верил.
- А вы в себя верили?
- Верил. Верил, что могу вернуться. И терпел.
На первой Олимпиаде был смелее остальных. Но не наглее
- Виктор Данилович, когда вас раньше спрашивали, какая из олимпийских побед для вас более всего ценна, вы первую Олимпиаду особенно выделяли. Наверное, и просто потому, что первая, и благодаря тому невероятному накалу, который был в соревнованиях в тройном прыжке. Сейчас как вспоминаете Игры 1968 года?
- Я сражался в Мексике до последней попытки. До самого конца было непонятно, кто станет чемпионом. Так получилось, что им стал я. Бился как настоящий мужчина, наверное, что еще тут скажешь.
- У меня был такой прием: я всегда думал, что последняя попытка – это первая. Настраивался на последний прыжок так, как будто он у меня первый. И исполнял его легко, непринужденно и свободно, не думая о том, что другого шанса в этих соревнованиях у меня больше не будет.
- Долго такому умению учиться пришлось? Вообще невозможно представить, что на Олимпиаде реально вот так себя настроить на последний прыжок, когда именно он - решающий...
- Это действительно трудно. А как это сделать, наверное, невозможно объяснить. Но я психологически готовился к стартам на тренировках. Моделировал соревнования и перед последней попыткой сам себе внушал, что это первая. И ощущения, что ты устал и больше не можешь, уходили, прыжок получался лучшим.
- Вы на соперников обращали внимание, когда соревновались?
- Вообще да, смотрел, кто как прыгает, учился у тех, кто делал это хорошо. Какие-то вещи старался перенять и использовать в своей технике. А на самих соревнованиях на прыжки конкурентов уже, конечно, внимания не обращал. Только за результатами следил. И всегда знал: пока у тебя есть попытки, нельзя расстраиваться, даже если что-то не получается. Ничего еще не закончилось.
- Если бы вам кто-нибудь сказал, что на той Олимпиаде 1968 года будет побито пять мировых рекордов, причем вы побьете два и прыгнете на 17,39 метра – поверили бы?
- Я верил и в более высокий результат. Когда итальянец Джованни Джентиле в квалификации прыгнул на 17,10 и установил мировой рекорд, меня друзья и тренер спросили: а в финале-то какой результат будет? Ну, я им и ответил – 17,50. Говорят – смеешься, что ли? Нет, отвечаю, не смеюсь. Так что я готовился прыгать далеко. Только никому не говорил, что могу. Себе говорил – что должен.
- За счет чего именно вам удалось установить два мировых рекорда на той Олимпиаде, как считаете?
- Наверное, был смелее, чем остальные. Не наглее, а именно смелее. Это качество обязательно должно быть.
- Многие спортсмены на Олимпиадах теряются – обстановка давит, ответственность...
- Это так. Перед третьей моей Олимпиадой в Монреале многие спортсмены на сборах спрашивали: скажи, что такое Олимпийские игры? Я отвечал так: это невозможно объяснить. Выйдешь на старт и узнаешь.
- Страшно никогда не было. Я вообще любил выступать. Единственное, чего я боялся, - получить травму. Потому что с травмой прыгать сложно.
- Вторая, третья и четвертая Олимпиады для вас были легче первой?
- Конечно, я взрослел, на первые свои Олимпийские игры поехал в 23 года, а на последние – уже в 35. Возраст и опыт имеют значение. Но все-таки все Олимпиады для меня были разными. К каждой пришлось готовиться по-особенному.
Олимпиады выигрывал, чтобы доказать себе, что я не хуже других
- Мы прочитали, что ко второй вашей Олимпиаде вам помешала подготовиться травма, поэтому вы настраивались показать лучший прыжок в первой попытке. Действительно была тактика нокаутировать соперников сразу?
- Честно говоря, нет. Просто так вышло, что первая попытка получилась очень хорошей (смеется) – на 17,35. И я не думал, что она будет победной. Был готов прибавлять. Собственно, так и получилось, что в последней попытке я прыгнул где-то на 17,50. Но с заступом. Креер потом говорил, что заступа не было, но сейчас уже это неважно, какая разница…
- В Мюнхене на первый взгляд не было такой азартной борьбы сразу нескольких участников, когда люди один за другим били мировые рекорды. Как будто бы все прошло спокойнее. Или это ложное ощущение?
- Для зрителей, может быть, действительно спокойнее было. А для спортсмена Олимпийские игры спокойными не бывают. Это такой стресс, от которого отходить приходится очень долго. Если это настоящий спортсмен, конечно.
- Эмоции после второго олимпийского золота какими были?
- Думал, что два раза победить на Олимпиаде – это здорово, а трижды будет уже из области фантастики. После третьего олимпийского золота подумал: может, повезет, и выиграю четвертое (смеется). Шучу. Думал, что надо сражаться.
- После первой Олимпиады вы сказали: как надоело ходить по собраниям и награждениям, скорее бы в сектор – и тренироваться.
- Такое и после второй, и после третьей Олимпиады было. Хотелось просто забыть об этих победах, почувствовать себя обычным человеком. И идти дальше. Я не думал о том, что буду бить рекорды. Прыгать мне было интересно для себя.
- По сегодняшним меркам те поощрения, конечно, несерьезно выглядят. Рублей по сто получали по тем деньгам. Да, конечно, вручали государственные награды спортсменам, это было очень приятно. Но денег не платили особо.
- И о "Мерседесах" речи не шло в то время...
- Да какой "Мерседес"! "Волгу" нельзя было купить! Надо было ходить по инстанциям, упрашивать. А я просить вообще никого ни о чем не люблю. И никогда не любил.
- Вы заранее перед собой ставили цель выступить на четырех Олимпиадах, или оно так само, одно за другим, получилось?
- Просто не хотел останавливаться на достигнутом. Если бы я в какой-то момент стал думать, что вот, я такой выдающийся, то надо было бы заканчивать и уходить из спорта.
- А почему не хотели останавливаться-то? Хотелось выигрывать все новые и новые медали или рекорды ставить?
- Нет, мне просто хотелось самому себе постоянно доказывать, что я не хуже других. Все остальное большого значения для меня не имело.
- Разве олимпийский чемпион может чувствовать, что он в чем-то хуже других?
- Так мои соперники - такие же люди, как и я. Какая разница, сколько я до этого медалей выиграл. Ни медалями, ни титулами я никогда не бравировал.
Через 15 лет после московской Олимпиады я кое-что для себя определил
- К слову о рекордах: был момент, когда мировое достижение у вас отобрали. И вы вскоре после Олимпиады в Мюнхене и через пару дней после собственной свадьбы вернули его себе обратно, прыгнув на 17,44.
- Просто чувствовал в тот момент, что могу установить этот рекорд. На Олимпиаде другие условия, там борьба, она давит. А здесь знал, что был готов. Поехал в Прагу и прыгнул на 17 метров при температуре плюс три градуса. Замерз я там! А потом уже дома в Сухуми думаю, погода хорошая, надо попробовать установить рекорд, как раз проходят соревнования. Попробовал. Установил!
- А правда, что вы пообещали этот рекорд подарить жене в качестве свадебного подарка?
- Ну что вы! Выдумки журналистов. Как такой подарок сделать – сказать кому-то: вот, я сейчас прыгну на рекорд мира? Это невозможно. Я такое себе только мог сказать, но не кому-либо еще.
- Кстати, говоря о вашей жене – она как-то сказала, что после каждой олимпийской победы вы начинали тренироваться словно с нуля, потому что только забыв о былых успехах, можно идти вперед. То есть, получается, была на вашей волне, понимала вас?
- Нет, меня понять было совершенно невозможно (смеется). Человеку, который не занимался подобным трудом, понять, что это такое, очень трудно. Сколько я пота пролил... Одна моя мама знала. Но я не жаловался на свою судьбу никогда, и сейчас не жалуюсь.
- Вы упомянули маму, а она про вас как-то сказала вот что. "Как мне муж приказал, так я сына и воспитала. В строгости. Никогда не целовала и не жалела его. И сын мне был за это благодарен". Может быть, ваш характер именно благодаря такому воспитанию?
- А может, просто потому что я казачок? (смеется) На самом деле воспитать характер, я считаю, трудно. Мне как-то один австралиец, мой ученик, сказал: "Вот у вас характер!" Я просто ему кое-какие нравоучения дал, не буду сейчас говорить, насчет чего. И он мне ответил: "Да-а-а… Вы, конечно, оказались правы".
- Если вернуться к Олимпийским играм, то хочется спросить: что все-таки было на той четвертой, московской Олимпиаде?
- Дома, конечно, было выступать очень трудно. А мне было вдвойне труднее. Я подошел к московской Олимпиаде с травмой. Настрой был или пан, или пропал. Думаю, что на мой результат повлияло участие в церемонии зажжения огня. Если бы не это, лучше бы выступил. Это мое мнение. У меня эта церемония отняла очень много эмоций. Два дня – сначала генеральная репетиция, потом само открытие. И потом соревнования у меня. Это очень было трудно. Нервно, я был совсем истощен.
- Далекая была попытка. Но у бразильца Оливейры была дальше. Только он заметно заступил. А я…
- Вы пересматривали те соревнования?
- Через 15 лет я кое-что для себя определил.
- Пришли к какому-то выводу?
- Да просто на кинограмме увидел, что у чемпиона (Яака Уудмяэ) был заступ в его лучшей попытке. Через 15 лет дай, думаю, посмотрю повнимательнее. А там с одной точки снято, но четко видно, что его нога стоит за бруском. Но я не судья, ни про кого не хочу говорить плохо. Мое дело было выступать.
- Тяжело переживали то поражение?
- А я не считал это поражением, но просто был рад тому, что сделал все что мог. Бился до самого конца, до глубины моего сердца. Все чувства, эмоции тогда отдал. А остальное от меня не зависело.
- Но неужели это та точка в карьере, о которой вы мечтали?
- Я перед последней попыткой на Олимпиаде в Москве знал, что больше прыгать не буду. Так и сделал. В 35 лет пора отдыхать и вести нормальный образ жизни.
- И как вам показался этот нормальный образ жизни?
- После бурных эмоций соревнований скучно, конечно, было. Я продолжал заниматься спортом уже для себя, постоянно делал упражнения. И сейчас тоже делаю. Мне сделали три операции на тазобедренном суставе, но и после них я веду активный образ жизни. Много хожу, бегаю трусцой. Играю в теннис. Так, для себя.
- Когда мы с вами пытались договориться на интервью пару дней назад, вы сказали, что вам надо лечь спать в 9 вечера. Режим соблюдаете?
- Нет, что вы! Мне просто надо было встать в 4 часа утра, чтобы посмотреть Лигу чемпионов (смеется). Матч "Атлетико" – "Ювентус". За футболом слежу очень внимательно. Да и не только за футболом – за теннисом, другими видами спорта.
- За какой-то клуб болеете?
- Нет такого. За хорошую игру болею. Вот, "Атлетико" с "Ювентусом" хороший футбол показали.
- За нашим футболом не следите?
- Смотрю матчи, когда показывают. Вот, "Зенит" с "Монако" посмотрел. За "Шахтером" тоже слежу.
- А как насчет легкой атлетики?
- Следил за московским чемпионатом мира в прошлом году. По телевизору, конечно. За родным тройным прыжком слежу. На месте вроде бы не стоит, но с другой стороны, рекорд мира уже 19 лет побить не могут. Это долго (смеется).
- Почему не поехали в Москву на чемпионат мира? Не пригласили?
- Нет...
Приехал бы в Россию, но пригласят, скорее, в Грузию
- Виктор Данилович, связь с Россией у вас есть какая-нибудь?
- Есть друзья, общаемся. Евгений Чен, Игорь Тер-Ованесян.
- Последний раз в Москве давно были?
- В 1995 году, почти 19 лет назад. Пригласили в Москву на 50-летие. Устроили соревнования, красиво все сделали.
- Три олимпийских золота и одно серебро вы выиграли, будучи гражданином Советского Союза. Но потом СССР распался на 15 разных стран. Какую вы считаете своей родиной?
- Моя родина – Грузия, я там родился и вырос. Моя мама там всю жизнь прожила.
- Конечно. Но так распорядилась судьба, что я в Австралии. Поэтому скучать не нужно – надо делом заниматься. Спортом, хозяйством - что можешь, то и делай. Тогда и скучно не будет.
- У вас дома в Сиднее что-то есть, что напоминает вам о родине – дерево, например, какое-нибудь?
- Я окончил сухумский институт субтропических культур. Поэтому разбираюсь в этой теме (смеется). Посадил здесь два лимона, два мандарина и один грейпфрут. За пять лет они выросли такие большие! Дают богатый урожай, прямо как я на Олимпийских играх (смеется).
- Совсем шутливый хотели задать вопрос, ответ на который наверняка интересует тех, кто про Австралию знает только то, что там водятся кенгуру. К вам во двор кенгуру запрыгивают?
- Нет, ну что вы, я же живу в большом городе. Еще больше Москвы! Поэтому кенгуру у меня не водятся. Но шутка шуткой, а пресса когда-то называла меня "грузинский кенгуру".
- Почему уехали из Грузии? Вы же там жили и работали после окончания спортивной карьеры.
- Так война началась, поэтому и уехал. А в Австралию попал, скорее, случайно. Месяц давал тут уроки и решил остаться поработать. С нуля начал. Одно время был преподавателем в школе. Успехи, в принципе, были.
- Что с вашим домом в Сухуми стало, знаете?
- Нет его больше. Но там был не дом - квартира. Это сейчас у всех дома.
- Война все-таки давно закончилась, и насколько мы знаем, вы приезжали в Грузию в последние годы. Не было желания вернуться туда?
- Для этого мне пришлось бы снова начинать новую жизнь. А я ее уже столько раз начинал... После окончания спортивной карьеры – новая жизнь. После переезда в Австралию – вторая жизнь. Сейчас уже третья, наверное, идет. А я старею. Мне уже 69 лет. Как это число не переворачивай – так и будет 69.
- Многие вас поздравляют с днем рождения?
- Кто вспоминает, тот поздравляет, кто не вспоминает, не поздравляет. Я стараюсь не думать об этом дне. Какая разница.
- Виктор Данилович, последний вопрос. Если вас сейчас пригласили бы в Россию, приехали бы?
- Конечно, приехал бы. Только я из Грузии, поэтому меня туда пригласят скорее. А в Россию – нет, я для России антагонист. Хотя я спортсмен, а не политический деятель. И я хочу через вас передать своим болельщикам и в России, и в Грузии, и везде - огромный привет, пожелания здоровья и всего наилучшего.
