"Кричала, что он мне ломает ногу". Судьба самой красивой фигуристки

Когда на лед выходила эта красавица-блондинка, самый эстетичный вид спорта становился еще выигрышнее. За ангельской внешностью Катарины Гербольдт скрывался характер бойца. Многие болельщики считают, что верхом самоотверженности Гербольдт стало выступление с гайморитом и трубкой в носу на чемпионате Европы. Оказалось, что в ее карьере была ситуация пострашнее — несчастный случай при разучивании четверного выброса едва не сделал 23-летнюю девушку инвалидом. Однако она не только заново научилась нормально ходить, вопреки прогнозам врачей, но и вернулась на лед.

Катарина завершила карьеру в 2015 году и с тех пор работает тренером в ЦСКА.

В откровенном интервью РИА Новости Спорт Гербольдт рассказала, как Тамара Москвина буквально заставила ее перейти в пары и почему каждому спортсмену нужна Светлана Соколовская, отчего не состоялась пара с французом Брайаном Жубером и как пережить жуткую травму, сохранив любовь к жизни.

"Москвина была как танк, который не видит препятствий"

— Вас часто называли секс-символом женского одиночного катания. Чувствовали повышенное внимание к себе?

— Как любой девушке, мне всегда было приятно. Не скажу, что ко мне прилепили статус "секс-символ" и открыто это обсуждали, потому что в спорте все же приоритеты немного другие. Но я всегда знала, что в разных журнальных конкурсах на самую красивую спортсменку я, скажем так, участвовала. И в мире в целом такого внимания тоже было много. Все время соревновались я и Кира Корпи — две блондинки. Многие даже нас путали, хотя мне кажется, что мы абсолютно разные. Часто приезжая в какие-то страны, мы видели афишу с фамилией Гербольдт и фотографией Киры Корпи. Или наоборот. Смеялись над этим.

© РИА Новости / Евгений Биятов

Перейти в медиабанк

Российская фигуристка Катарина Гербольдт на подмосковной тренировочной базе в Новогорске

— Вы ушли из одиночного в парное катание в 20 лет — удивительно поздний возраст для такого решения. Как оно было принято?

— О, это почти детективная история. Все началось с моего последнего чемпионата России в качестве одиночницы. Там, по своим представлениям, я должна была отобраться на Олимпиаду-2010. Помимо того, что я не отобралась на Олимпиаду (заняла девятое место), я даже не попала в сборную. Не могла понять, как так вышло, что в прошлом году я была, по сути, первым номером, а тут — никто и нигде. Настолько я стала хуже? Нет. Настолько лучше были все остальные? Тоже нет.

Внутри была пустота. Думала я о том, что следующая Олимпиада через четыре года. Сколько лет будет мне и сколько этим молодым девочкам? Я прекрасно понимала, что они более здоровые и работоспособные. При одинаковом прокате нормально, что молодым всегда дают дорогу. Есть опыт, но это никогда не преимущество. На моей стороне нет ни одного плюса. И для чего вообще продолжать кататься?

Светлана Владимировна Соколовская сказала позвонить ей, как я приму решение. Это был Новый год, я осталась дома, в Питере.

Тогда мне позвонила хореаграф Таня Дручинина, с которой я работала еще у Мишина. Сказала, что у Саши (Энберта) проблемы с партнершей и нам надо попробоваться. Это был какой-то бред. Мне 20 лет, какое парное катание? Но зачем-то я пришла. Попробовали банальные поддержки — получилось вроде неплохо. На этом расстались, я уехала в Москву. Решила покататься до конца сезона, не могла бросить одним днем. Готовилась к Финалу Кубка России — при успешном выступлении там Светлане Владимировне пообещали взять меня в сборную.

Каждый день начала звонить Дручинина — звать в пары. "Тамара Николаевна (Москвина) верит, она в тебе это видит". Потом Саша звонил, мол, Катя, давай, мы давно друг друга знаем. Потом начала звонить сама Тамара Николаевна, а ей в принципе тяжело отказать. Она человек, который точно знает, чего хочет и как этого добиться. Она звонила каждый божий день. Я находила тысячу причин сказать нет, а она — две тысячи причин сказать да. Потом она начала звонить Соколовской. В общем, Тамара Николаевна в хорошем смысле слова достала нас так, что я отключала телефон, а она начала звонить моей маме. Она была просто как танк, который не видит препятствий.

Мы со Светланой Владимировной договорились, что я съезжу попробовать: все поймут, что у меня ничего не получается, и мы заживем нормальной жизнью.

— Как вас встретил Петербург?

— Москвина сказала: "Выбирай" — и поставила передо мной двух партнеров — Костю Безматерных и Сашу Энберта. Это был нонсенс - в парном катании дефицит мальчиков и именно они всегда выбирают. Я, честно говоря, обалдела от такой прямолинейности, тем более что я дружила с обоими. Меня прорвало: "Я не хочу выбирать, я вообще не парница, я приехала сюда только потому, что вы просили. Это же вы почему-то решили, что у меня получится. Вот вы и выбирайте". Выбрали того, что повыше, — Энберта.

У меня действительно быстро все получалось, и я этому даже не придавала значения. Косте тогда привезли еще одну партнершу, и Тамара Николаевна говорила: "Вот смотри, ты со мной все время споришь, что ты классная, а ведь эта девочка давно в парах и должна быть в миллион раз лучше тебя, но лучше именно ты". Мне это льстило, конечно. Плюс я почувствовала удовольствие от тренировок, которого давно не было. К концу недели тело разваливалось от боли в мышцах, но морально я была на подъеме.

© РИА Новости / Алексей Даничев

Перейти в медиабанк

Академия фигурного катания в Санкт-Петербурге

— Как вы признались во всем Соколовской?

— Сначала никак. Я помнила, как уходила от Алексея Николаевича Мишина с пониманием, что меня мало кто возьмет. От таких тренеров в принципе берут неохотно, потому что… ну, потому что. Из уважения или тренерской этики, чтобы не конфликтовать - не знаю. В общем, я точно знала, что в Питере меня никуда не возьмут. Светлану Владимировну выбрала, можно сказать, по зову души. Мне казалось, что мы должны совпасть. Изначально она не хотела меня брать, но ее дочка уговорила.

То есть она протянула мне руку помощи, и я не могла себе представить, как буду от нее уходить.

Поэтому я сказала Москвиной, что мне нравится кататься в парах, но сказать об уходе Соколовской я не посмею, а значит, ничего не будет.

— Неожиданно.

— Неожиданное было потом. Москвина сразу же при мне набрала в федерацию и сказала, что завтра я заеду к Светлане Владимировне, а потом приеду писать заявление о переходе (улыбается). В ответ на мои возмущения заявила, что Светлана Владимировна - умная женщина, она меня любит, примет и поймет.

— Так и получилось?

— У меня были трудности с квартирой, и Соколовская в Москве взяла меня к себе жить. То есть я не могла даже забрать свои вещи - надо было ехать к ней домой. Было ужасно стыдно. Попросила Лизу (дочь Светланы Соколовской — ред.) встретить меня на вокзале.

Светлана Владимировна коллекционировала слонов. Мы увидели классного мягкого слона с грустными глазами. Кое-как запихнули его в коробку. Пришли. Светлана Владимировна достала его и говорит: "Значит, уходишь, да?" "Не знаю, как у вас просить прощения". "Нужно делать то, что тебе говорит сердце. Я тебя отпускаю. Даю тебе полгода — если к декабрю ничего не получится, жду обратно. Потеряем время, но ничего такого, просто пропустишь сезон". На такой ноте мы и расстались. На протяжении всей жизни у нас прекрасные отношения, я ее очень люблю. Я стала крестной мамой ее внучки.

— Светлана Владимировна — редкий тренер, про которого не только нынешние ученики, но и бывшие, публично и приватно говорят только хорошее.

— Она прикипает к каждому спортсмену сердцем и любит его как мать. Я бы пожелала каждому хотя бы раз испытать такие отношения с тренером.

Справедливости ради, мне всегда везло с тренерами-женщинами. Татьяна Николаевна (Мишина) любила меня как дочь. Часто в конфликтах с Алексеем Николаевичем она вставала на мою сторону. Даже когда я была не права, она меня все равно поддерживала.

"Разорвала все, что существует в ноге"

— Часто девочки, переходя в пары, сталкиваются с необходимостью жестко держать вес — еще внимательнее, чем в одиночном. У вас такое было?

– Когда перешла в пары, я была 49-50 килограммов, и мне казалось, что я крупная. Хотя ни Саша, ни тренеры никогда не говорили худеть. Я сама сократила питание и дошла до веса 45 кг. Но это был мой предел. Помню, когда я в таком весе пришла на тренировку, Тамара Николаевна сказала Саше: "Ее надо покормить". Сказала, что надо есть, раньше я была в нормальном весе, а это сейчас выглядит ужасно и ни к чему хорошему не приведет.

— Поначалу ваша карьера парницы складывалась успешно. Четвертое место на чемпионате России в первый же совместный сезон, плюс вы очень эффектно выглядели на льду с Александром. В какой момент что-то пошло не так?

— В целом мы в то межсезонье были хороши. До прокатов оставался еще месяц, а мы уже чисто катали программы. Все говорили - вау, как они круто готовы, будут звенеть в этом сезоне!

Тамара Николаевна очень хотела, чтобы мы учили четверной выброс и делали это именно на лонже. Я ребенок, выросший на лонже у Алексея Николаевича. Но я не понимала, как ее можно применить в парном катании. Мы всегда делали выбросы на большой скорости. Москвина говорит: "Давайте учить с места". Но я думала, что у меня тогда колено развалится. Очень жесткое приземление — незадолго до этого была травма. К тому же, если начать учить выброс с места, со временем начнешь бояться скорости. А так — пусть я буду падать, но почувствую, как должна это делать.

© РИА Новости / Александр Вильф

Перейти в медиабанк

Катарина Гербольдт и Александр Энберт

— В чем было преимущество лонжи, по мнению Москвиной, и почему вы ее боялись?

— Она говорила, что без лонжи учить травмоопасно. А мне казалось, что, если человек с лонжей ростом ниже Саши, он меня не успеет поймать и вытащить. Это как получается, я буду полпути лететь вперед и полпути — назад? Вообще не пойму тогда, когда мне раскрываться. Я боялась лонжи и знала, что это не мой вариант. И вот мы с Тамарой Николаевной на этой почве сильно конфликтовали. Договориться не получалось.

Как сейчас помню этот день. Подъезжает ко мне Лена Бережная (на тот момент второй тренер у Москвиной — ред.) и говорит: "Катя, пожалуйста, давай не будем скандалить. Тамара Николаевна попросила тебя уговорить. Давай ты сделаешь разок на лонже, она увидит, как это плохо, и мы будем учить, как хочешь ты. Она опытнее, ты молодая, помнишь, как она тебя уговорила в пары перейти? Может, ты и сейчас зря упрямишься". Минут 20 мы с ней говорили. Внутри меня все сопротивлялось. Но я из чувства протеста с мыслями "пробую единственный раз и больше никогда в жизни" согласилась.

Все обрадовались. Но это правда был единственный раз. Я приземлилась неудачно, попала в след. Так как лонжа была немного сзади, меня начало тащить обратно и закручивать. Нога застряла в следе, а я сделала целый оборот. Разорвала все, что существует в ноге. Все связки, мышцы, сухожилия, капсулы синдесмоза.

— Страшный сон.

— Когда все это произошло, я орала как никогда. Все были в шоке. Саша был в ужасе, донес меня до медпункта. Тамара Николаевна так нервничала, помню. У меня всегда было много узлов на шнурках — невозможно развязать тому, кто не знает секретиков. Она начала дергать конек, чтобы его снять, — я еще сильнее ору. Мне сделали несколько уколов обезболивающих, но ничего не помогало.

Очередь на МРТ ждали 11 дней. Тогда стало понятно, что там вместо ноги просто мешок с костями - только они и остались целыми.

— Вы на Тамару Николаевну потом не злились? По сути, ваша травма — следствие излишнего тренерского упорства, победившего внутреннюю осторожность спортсмена.

— Сначала злилась и обижалась, конечно. В голове сидела мысль: "Я же говорила, предупреждала, знала, что так будет. Почему никто меня не услышал, не поддержал, почему все встали на ее сторону?"

Но сейчас могу сказать, что я на нее не злюсь. Когда ты уже перешел со стороны спортсмена на сторону тренера, понимаешь, что тренер в первую очередь думает о здоровье и безопасности. Но тренер не бог, он не может всего знать и предвосхитить.

В целом лонжа - это безопасность. Все сложные прыжки всегда учатся через лонжу как раз для того, чтобы спасти спортсмена в случае неправильного вылета и опасного падения. Идея была правильная. Но если бы мы не воспринимали друг друга в штыки и не пытались доказать, кто тут правее, а просто сели поговорить, было бы лучше. Она бы спокойно выслушала мои страхи, мы вместе пришли бы к какому-то соглашению.

Тамара Николаевна много дала мне как спортсменке и тренеру. Как научить внутреннему спокойствию и стабильности, когда надо поговорить с учеником, когда — оставить в покое. Я ей благодарна за этот опыт.

"Костыли в одну сторону, я в другую"

— Чем обернулась ваша травма?

— Я очень долго была в гипсе. Сначала первая операция — пластина, штифт, чтобы все это стянуть. Потом мы ждали, когда прирастет капсула. Ждали второй операции, когда вытащат штифт, только тогда должна была стать видна вся картина. У всех был вопрос, буду ли я кататься, а для меня он не стоял.

— Читала, что вопрос был, сможете ли вы ходить нормально, не то что кататься.

— Я даже не рассматривала другого варианта. Понятно, что олимпийский сезон мимо, но что поделать. Я точно знаю, что Тамара Николаевна предлагала Саше попробовать с другой партнершей. Было ли у него чувство вины передо мной или что-то другое, не знаю, но он сказал ей нет. Мол, пока Катя не сказала, что заканчивает, я не буду даже пробоваться ни с кем.

Родители мои яростно агитировали за то, что никакого спорта быть не может. Мама говорила: "Я не могу видеть, как папа тебя носит на руках в туалет". А мне нельзя было ногу даже вниз опускать, поэтому когда я шла в туалет, кто-то, простите, должен был держать мне ногу. Как только я ее опускала, она настолько отекала, что гипс начинал жать, капсула внутри снова повреждалась вместо того, чтобы заживать.

Я научилась водить машину левой ногой, хотя родители очень переживали. Я пошутила, что так быстрее разработаю правую — если надо будет экстренно тормозить, хочешь не хочешь, а придется.

© РИА Новости / Александр Вильф

Перейти в медиабанк

Российские фигуристы Катарина Гербольдт и Александр Энберт

— Сколько вам тогда было лет и как все это пережить, какой бы ни был возраст?

— 23 года. У меня была депрессия. Помогла подруга. Как только мне разрешили опускать ногу вниз, она стала меня куда-нибудь звать. Таскала на хоккейные матчи — мы жили рядом с Ледовым.

Как-то она меня повезла в ресторан, мол, ты же любишь светскую жизнь, отвлекись! У меня была огромная юбка в пол — выходить в ней было опасно, потому что можно было запутаться и упасть. Но надевать то, в чем будет видно ногу, я не могла. Жутко стеснялась гипса и костылей.

Я тогда, кстати, упала с лестницы, запутавшись в юбке. Костыли в одну сторону, я в другую (смеется).

— Как вы смогли вернуться в спорт?

— Позвонила Тамаре Николаевне и попросилась ходить в зал. На костылях и в гипсе, но закачивала все, что можно. Этого показалось мало — мы с Сашей начали учить поддержки. Нас обставляли стульями, страховали, а спускал он меня на здоровую ногу всегда. Я понимала, что Саше надо тренироваться — сколько еще можно сидеть без дела. Мне было важно дать понять, что я в любом случае буду продолжать.

Когда сняли гипс и сделали первый снимок, выяснилось, что все срослось плохо. Капсула толком не приросла, большой люфт, кости не стянулись. Любой подворот ноги — и мы вернемся к первоначальному состоянию.

Спрашивала врача, как надо ее тейпировать, чтобы кататься. Врач ответил: "Я не знаю, сможете ли вы ходить не хромая, а вы мне про фигурное катание. Первый прыжок будет для вас последним".

Я для себя все равно решила, что встану. Объехала кучу реабилитологов. Большинство не давали даже процента, что будет хороший исход.

"Врач сказал, надо принять - Олимпиада в моей жизни не случится"

— Варианта лечиться за границей не было? Вдруг там бы смогли помочь.

— Мысли были, а возможности — нет. Естественно, никто не согласился оплачивать мое лечение в Германии. Нецелесообразно тратить такие деньги, не имея гарантии, что я вернусь в спорт.

Мы тогда дружили с тренером Милошем Ржигой (в 2011-2012 годах был главным тренером хоккейного СКА — ред.), царство ему небесное. Он как-то увидел меня в кафешке у арены. Я рассказала ему о своей проблеме и о том, что никто не может помочь с реабилитацией. Хожу на дурацкую гимнастику, работаю здоровой ногой, а эта как не шевелилась, так и не шевелится. Ржига посоветовал мне реабилитолога — он якобы восстанавливал ребят, которых было невозможно восстановить. Но это было далеко и неудобно логистически. Я была готова ездить куда мне скажут. Поехала со всеми снимками и подружкой — она собиралась сесть за руль, если мне скажут, что ничего невозможно сделать, и у меня случится истерика.

— Этот врач был первым, кто дал больше процента?

— Врач 40 минут крутил мои снимки и заключения. Ушел, пришел. С ним вышла поговорить Кристина, они оба вернулись и молчат. Я не выдержала: "Вы не знаете, как мне сказать, что я не буду кататься? Говорите прямо". Он спросил: "Чего хотите вы?" "Я хочу кататься". "Вы отдаете себе отчет в том, как это будет больно?" "Я терпеливая, ничего страшного".

Это было примерно в сентябре. "Когда вам нужно первый раз встать на коньки?" "Месяц назад". Он посмеялся. Попросил назвать реальный срок. Я сказала, что у меня есть две недели, чтобы разработать ногу — в декабре чемпионат России, надо отбираться на Олимпиаду.

— Вы оптимистка, Катя.

— Врач сказал, что надо принять как факт - в этом году я выступать не буду и Олимпиада в моей жизни не случится. "К черту Олимпиаду, кататься-то я буду?" "Вы этого очень сильно хотите? И нет вариантов, что сможете без этого прожить? И готовы терпеть то, что невозможно терпеть?"

На все вопросы я ответила утвердительно. Тогда он согласился взяться за меня с условием — что бы ни было, я не могу сдаться на полпути.

— Как все проходило?

— Это было больно так, что я сжирала подушку. Кричала, что он мне ломает ногу наживую.

Через три недели он сказал мне убрать костыли и заставлять себя ходить. Если не сделать так, ничего не изменится. Мы с Максимом Афиногеновым приезжали одновременно — оказалось, он тогда восстанавливал колено. Наловчились идти вот так (показывает походку враскоряку) от машины до врача, а уже у его двери подставляли ногу нормально и шли через боль, как могли. Он неделю терпел и говорит: "Вы меня за идиота держите? У меня открыты окна, и я каждый раз вижу, что вы тут исполняете, а сами делаете вид, как будто работаете и заставляете себя ходить". Пришлось перестраиваться.

В ноябре я надела коньки. Но могла только вставить ногу в ботинок — сжать ее не могла. Мне не хватало даже сил завязать шнурки — от боли начинали трястись руки. Подруга шнуровала. Доктор до этого приехал и наложил мне бинт, который имитировал гипс. Стопа держалась за счет него, то есть травмироваться повторно я не могла. Мне надо было просто попробовать покататься так 15 минут.

Саша меня уговаривал попробовать кататься на одной ноге за руку с ним — надо же с чего-то начинать. Но у меня каждый шаг пробивал боль до мозгов, терпеть это было невозможно. Это был единственный раз, когда я почти сдалась. Не хотела выходить на лед, потому что была уверена — ничего не получится.

"Как ты собираешься с ней кататься, она же ничего не может"

— Кто смог вас переубедить?

— Именно в тот день СКА тоже были в Юбилейном, только на другой арене. Подруга сбегала за доктором на соседнюю арену. "Не понял, ты еще не катаешься? Ты уже должна была закончить и прийти ко мне, чтобы мы сняли бинт, все отмассировали, сделали процедуры". "Док, я не могу". Тогда Кристина убежала за тренером Ржигой. "Катя, я для тебя сделал все. Теперь твоя очередь сделать это для себя".

И я вышла. Это не назвать словом "каталась" — я просто вышагивала по кругу, подставляя ногу. Но дело понемногу пошло.

— Насколько это было тяжело?

— Первые пару месяцев нога не слушалась — я могла упасть на ровном месте. Саше говорили: "И как ты собираешься с ней кататься, она же ничего не может". Тем не менее мы продолжали. Первые соревнования были в Академии - мы катали с прыжками, но без выброса. Выброс уже тренировали, но именно в тот день очень болела нога, и мы решили его не делать. Я пригласила доктора. Все были довольные, что мы откатали чисто.

На выходе меня ждали плачущие мама и доктор. Я говорю, вы чего? "Когда ты пришла со своими снимками, это было невозможно видеть. Нога нерабочая. Подруга попросила аккуратно тебе сказать, что шансов нет, но ты смотрела на меня такими глазами, что я не мог. И собирался поставить тебе такие условия, чтобы ты отказалась сама. Ты не должна сейчас прыгать и кататься. Это просто невозможно".

Сезон мы прокатались, но нога постоянно болела. Я к тому же начала бояться выбросов - скорее психологически, чем физически. Подставляла вторую ногу на приземлении или не до конца доталкивалась. Мне все время казалось, что нога не выдержит. Сезон был провальный - я срывала то одно, то другое, то третье. Мы выступили на чемпионате России, и Саша принял решение, что он хочет идти дальше без меня. Я его поддержала. Просирать свою карьеру, чтобы убедиться, что моя нога не восстановится? Его можно было понять.

Я думала, что моя карьера закончилась. Какое-то время не каталась, а потом пришла к Олегу Васильеву попробоваться. Как только отпустили мысли о результате, я начала нормально прыгать, нога перестала болеть. Жаль, не получилось найти достойного партнера - тренироваться просто ради того, чтобы тренироваться, мне не хотелось. Так я решила кататься в шоу и учиться жить без спорта. В целом, у меня неплохо получается (смеется).

© РИА Новости / Александр Вильф

Перейти в медиабанк

Фигуристы Брайан Жубер в роли Принца и Катарина Гербольдт в роли Принцессы выступают на закрытом премьерном показе шоу "Снежный король"

— Только теперь я могу до конца понять, что значило для вас решение встать в пару с Брайном Жубером. Многие считали, что это чистый пиар и хайп, а для вас это действительно был, возможно, последний шанс остаться в спорте.

— Да что говорить, изначально я сама восприняла эту идею в штыки. Про Брайана мне сказал Олег, мол, давай попробуем, он о тебе знает и заинтересован. Я же была уверена, что он ниже ростом и даже меня поднять не сможет. Это оказалось неправдой, кстати.

Плюс языковой барьер — с партнером надо иметь возможность обсудить все, а у нас ее не было. И разница в менталитете, наверное. Мы хорошо смотрелись вместе, потенциал был, но этого недостаточно. Я не могла представить, зачем это нужно человеку, который всего добился в одиночном. В целом так и вышло — ему было интересно и нравилось, как у нас получается, но мы в каком-то смысле были обречены как пара. Чтобы кататься вместе всерьез, нужно было многое менять в жизни, многим пожертвовать. Потому что за Францию я выступать не хотела, только за Россию. А Брайана выступать за Россию не отпустила мама.

— Пережив столько тягот в спорте, легко скатиться в нелюбовь к жизни и особенно к фигурному катанию. Вы этого избежали?

— Совершенно точно. Может, все это уберегло меня от чего-то другого плохого.

Думаю, если бы всего этого не было, не было бы и того, что у меня есть сейчас. А я люблю каждый день своей жизни.