Елизавета Кожевникова: я была на их месте, и мне никто не помог

Спортивный психолог Елизавета Кожевникова в интервью Денису Косинову рассказала, как ее работа помогла российским керлингисткам выиграть чемпионат Европы, как трудно было научить велогонщиков говорить о своих эмоциях, и как должно строиться сотрудничество с женской юниорской сборной России по биатлону.

Спорт, журналистика, психология

У Елизаветы Кожевниковой две олимпийские медали в могуле. Серебряную она выиграла в 92-м в Альбервилле, бронзовую – в 94-м в Лиллехаммере. Это была славная, но очень тяжелая спортивная карьера. Когда со спортом пришлось заканчивать, Елизавета пришла в телекомпанию НТВ-ПЛЮС, и работала на спортивном канале до самого его расформирования по причине появления "Матч ТВ". Этот этап трудовой биографии тоже был непрост, но пройден достойно.

И вот сейчас Елизавета Кожевникова – спортивный психолог. Пройдя через травмы, и не только физические, научившись справляться со своими проблемами, Кожевникова теперь помогает справляться с проблемами другим. Сотрудничает с керлингистами сборной России (и не только сборной), с гонщиками команды "Газпром-Русвело", работает индивидуально с теми, кто понимает важность и эффективность спортивной психологии. Увы, в России таких людей мало.

Среди них теперь – руководство Союза биатлонистов России. В сезоне-2019/20 Елизавета Кожевникова станет работать с женской юниорской командой. Это будет непросто для всех, но полезно. Помните историю с оценкой Алексея Немова на Играх в Афинах в 2004-м? 12 минут зал бушевал, не давая американцу Полу Хэмму начать упражнение. 12 минут он стоял практически неподвижно, для гимнаста это чревато тяжелой травмой. Но вышел, и всё сделал четко. Потому что знал, как решить ментальную проблему – неожиданный стресс. И решил.

Так работает спортивная психология – знание, позволяющее купировать страх, действовать точно и выдерживать нагрузки. Елизавете пришлось адаптировать эту науку к современным российским реалиям.

"Бояться вредно! Если ты чего-либо боишься, то начинаешь защищаться, а не атаковать"

- Как вышло, что первыми вашими клиентками были керлингистки? Не объявление же вы давали в газету: "Спортивный психолог ищет, с кем бы поработать?"

- Алгоритм у меня, похоже, одинаковый с молодости. Когда мне приходит в голову мысль, что я для чего-то очень ценного гожусь, я нахожу жертву, и адресую свою идею ей (смеется). Такова была коммуникация с Анной Владимировной (Дмитриевой, руководителем НТВ-ПЛЮС Спорт), когда я закончила заниматься спортом. Я позвонила ей и сказала: "Я гожусь, похоже - Ну, приезжай". И то же самое было с (президентом Федерации керлинга России) Дмитрием Свищевым.

Когда закончилась наша работа на сочинской Олимпиаде, у меня сложилась "картинка", почему у Хиршера и прочей элиты технологически прет, а у Майтакова и других наших горнолыжников не получается, хотя и ресурсы есть, и вообще всё при них. И это носит прямо-таки системный характер. И я поняла, что готова об этом говорить. Вот я и вышла с предложением к Дмитрию Александровичу. "А давайте-ка я поеду по стране, буду рассказывать родителям и подросткам, что им надо с самого начала в себе растить". Свищев сказал: "Прямо отличная идея, но Госдуме это не надо, у Минспорта денег нет. А приходи в мою федерацию, если тебе интересно". И я пошла. И меня там очень хорошо приняли.

Юрий Владимирович Шулико (главный тренер сборных России по керлингу) меня внимательно выслушал. Как и Дмитриева в свое время (смеется). И это всё очень быстро организовалось. Конечно, это было очень сыро, и я училась, и спортсменки. Это ведь была еще не сборная. Это была новая команда, которую создал Сергей Беланов. Виктория Моисеева, Галина Арсенькина, Ульяна Васильева, Юлия Портунова и Юлия Гузиева. Проект, совершенно оппортунистический, как оппозиция команде Сидоровой. Девчонки в команде Беланова были, мягко говоря, в нестабильном состоянии, потому что на тот момент в статусе официальной "сборницы" была только одна из них.

И вот мы встретились, и сказали друг другу "мы хотим". Они хотели стать первой сборной, мы поставили перед собой именно такую задачу и стали ее решать. Так, как было тогда доступно на тот момент и мне, и им. Без всяких стандартов. И получилось. Они выиграли у команды Сидоровой отбор на чемпионат Европы 2016 года, а потом выиграли и сам турнир. И мы все усвоили этот важный урок. Нет стандартов, нет правил, а есть только желание - здесь и сейчас. И контекст момента, вот с ним и надо работать.

- Сколько времени ушло у них на работу с вами до победы на чемпионате Европы?

- Мы работали недолго. Месяца полтора в общей сложности.

- Я спрашиваю потому, что вы недавно четко объяснили руководству СБР перспективы. Методика, на которой вы основываетесь, в той же Америке приносит первые результаты на третий месяц, а у нас – на третий год. Но тогда с керлингистками удалось достичь цели за полтора месяца. Как так? Может, дело было не в спортивной психологии, а просто так "фишка легла", и они выиграли?

- Психология берет в расчет такой момент, как "фишка ложится". Плох тот психолог, который этот момент не понимает и не может его смоделировать. Я имею в виду как раз то, что тогда и происходило. Девчонкам было плохо, у них закрылось будущее. И вдруг оно снова открылось! Пришел человек, который дал деньги, дал уверенность, дал хорошего тренерского пинка. Пришел второй человек, то есть я, который через всё это прошел, и мог воодушевленно предложить какие-то понятные быстрые методики. И никаких ожиданий! А, следовательно, никакой ответственности. А это и есть условия, которые позволяют человеку, "не парясь", раскрыться.

Если система может смоделировать такие условия, мы ими пользуемся. Другой вопрос, что большинство спортсменов находятся в таких обстоятельствах, когда эти благоприятные условия нельзя смоделировать. Например. Спортсмен с детства очень нарушенный. Или он очень долго неуспешен. У него был победный опыт, потом он свалился вниз, и никак не может выбраться из этой ямы. Тогда появляются совершенно противоположные условия. "Выученная беспомощность" и у самого спортсмена, и у всей системы, которая теряет уверенность в себе и перенастраивается на какие-то другие стимулы. Не на успех. Система начинает осваивать деньги и так далее.

В такой системе каждый борется с каждым, потому что всем уже давно страшно, никто не понимает что делать, все уже потеряли ориентир, веру в себя и желание преодолевать. И психолог начинает прояснять: кто чего хочет, и за что готов положить шкуру на стол. И только после этого мы приходим к работе с мотивированными людьми. Всё это занимает время.

- А не страшно было, приходя в команду керлингисток, брать на себя ответственность за кого-то?

- Хороший вопрос. Это первый вопрос, который я услышала, войдя в стены Института психоанализа. Педагог спросила: "Вы, что, пришли учиться консультированию? – Да. – И вам не страшно работать с живыми людьми, брать за них ответственность? – Нет". Хотя, конечно, страшно. Есть такой синдром Даннинга-Крюгера, про неосознаваемую некомпетентность. Это чудесное искажение мозга, которое позволяет тебе влезть в какое-то дело, еще не зная, что ты умеешь мало! И ты вскакиваешь эдаким ковбоем, наделенным фантастической уверенностью в себе. Но на самом деле это позволяет свернуть горы!

- Неужели вы не наткнулись на какую-нибудь колдобину, работая с керлингистками?

- Тогда это всё прошло одной успешной волной.

- И вот они стали чемпионками Европы. Что было дальше?

- Вот тогда я наткнулась. На реальности российского спорта, которые замедляют весь протокол работы. По крайней мере, в сравнении с мировыми стандартами продолжительности работы психолога. Когда ты стал чемпионом, у тебя сразу появляется, что терять. Становится страшно. А когда страшно, сразу запускаются чисто физиологические процессы защиты от угрозы. Они сковывают тело, ухудшают координацию движений и так далее. Появляются фантазии, в духе: "я король, зачем мне так много тренироваться". Вот тогда и возникают те проблемы, с которыми спортивному психологу и приходится работать.

Я была готова к такой метаморфозе, но действовала слишком прямолинейно и жестко. Так, как я бы обошлась с собой-спортсменкой: "есть проблема – есть средства – есть этапы решения проблемы. Давайте решать". В спорте люди также сильны, как и уязвимы. Они сопротивляются, бить в лоб контрпродуктивно. Дело в том, что выиграв нечто важное, люди хотят зафиксировать тактику и стратегию, которые принесли успех. И, соответственно, хотят зафиксировать в рабочем цикле тех людей, которые были причастны к успеху. Вот мне и сказали: "Либо работайте только с нами, либо никак".

Я же считала и считаю это неправильным. Во-первых, неправильно для них. Бояться вредно! Если ты чего-либо боишься, то начинаешь защищаться, а не атаковать. Человек перестает ежедневно доказывать себе, что он открыт, гибок и потому силен. Но это был их выбор. Во-вторых, психолог должен сохранять некую дистанцию, чтобы видеть процессы со стороны. В результате мы взяли паузу. Но в итоге спустя год все равно вернулись к совместной работе.

"Сделать так, чтобы человек верил в себя. Как личность, независимо от результата."

- А не было ощущения безнадежности? Мысли, что вот же я вам доказала полезность именно такой спортивной психологии, а вы начинаете бояться и хотите прикрепить меня к себе намертво. Не было чувства, что горбатого могила исправит?

- Нельзя доказывать клиенту свою правоту в лоб, через спор. Так мы загоняем его в угол и лишаем последних крох уверенности. Человеку с низкой самооценкой немного надо, чтобы откатиться в стыд, закрыться, и себе же во вред послать всех. Моя же задача – сделать так, чтобы атлет выдерживал и себя, и нагрузку. Вне зависимости от результата. Мог бы работать в отсутствии дофаминового подкрепления, просто из внутренней мотивации.

- Но когда команда Моисеевой через год вернулась к сотрудничеству с вами, это было их осознанным решением?

- Для меня опыт работы с ними – это "именины сердца". Очень сознательные, думающие, самокритичные спортсменки. Даже когда мы остро разговаривали, мы друг друга слышали. Важно еще, что я не привязываю к себе спортсмена навсегда. Суть моей работы заключается в том, что я даю ему информацию, алгоритмы и инструменты, объясняю биологические процессы, поддерживаю в промежуточном процессе, когда уходят старые привычки и появляются новые. А дальше он летит сам.

- Получается, что есть конечный результат – научить верить в себя и дать инструменты, так?

- Я бы еще добавила – научить знать себя. Знать содержание своей головы и эмоциональных паттернов. Об этом мало кто говорит, и в этом всегда состояла уязвимость отечественной спортивной психологии, которая крутилась вокруг инструментария. "Подышали, расслабились, сказали себе, что я чемпион и погнали". А что случается после пяти проигранных матчей, когда ты не веришь в себя? Как быть в этой ситуации? По сути, мы обучаем спортсмена знать себя, свое содержимое. Понимать, что происходит в голове в ситуации стресса, и не реагировать на это сливом. А именно таких знаний у наших спортсменов нет.

"Это так же обязательно, как чистить зубы и тренироваться"

- А как строилась работа с Анастасией Брызгаловой и Александром Крушельницким?

- Они скорее из тех, кто сразу понимал важность этой работы. Дело в том, что если клиент – взрослый спортсмен, который наткнулся на свою неэффективность, на риск быть уволенным, он меня ищет сам. Он платит свои деньги, он абсолютно мотивирован, он выполняет работу, как профессионал. И, естественно, получает эффект.

Ситуация сильно осложняется, когда у меня работа по контракту, скажем, с федерацией. И занятия со мной в восприятии спортсменов становятся эдаким факультативом. Что вроде "я же могу не владеть английским, от этого ведь мой биатлон не изменится". Или "я могу знать, где в моем теле живут эмоции, а могу и не знать, но мой велоспорт от этого не изменится". В этих случаях отношения очень разные. Кто-то вовлекается сразу, а кто-то сопротивляется всеми четырьмя копытами. Мне показалось, что Брызгалова и Крушельницкий сразу оценили полезность такой работы.

- А когда Крушельницкого поймали на мельдонии, ему не показалось, что вся жизнь рухнула? Как выживать в такой ситуации? Он не кинулся к вам за душевным ремонтом, если угодно?

- Даже если бы кинулся, я бы об этом не сказала. Выживать надо так же, как и при других проблемах. Фокусироваться на своих возможностях, а не на каких-то катастрофических сценариях, которые рисует воображение. И, конечно, не отталкивать поддержку. Хотя, по собственному опыту скажу, что чувствуешь себя в таких ситуациях настолько плохим, что не хочешь никому предъявляться.

- Таков менталитет отечественного спортсмена? Или это общечеловеческое?

- Нашим это присуще больше, чем западным атлетам. Но ведь был эпизод, когда британская сноубордистка (Элли Суттер) покончила с собой просто потому, что опоздала на самолет. То есть в тамошнем сообществе такое тоже бывает. Это же насколько плохой надо себя ощущать, это как надо себя критиковать, чтобы не суметь пережить такой эпизод?

- Так вот вопрос. Спортивный психолог может помочь атлету в случае душевной травмы, вроде той, что получил Александр Крушельницкий, когда его поймали на мельдонии, отобрали олимпийскую медаль и дисквалифицировали?

- Может. Но я же не могу это делать насильно. Должен быть встречный запрос. Это как в фильме "Джерри Магуайер" - "помоги мне помочь тебе". Но этот запрос, как правило, спортсменом блокируется. Мы воспитаны таким образом, что не можем представать перед людьми – уязвимыми. Это одна из причин общей спортивной российской неэффективности. Для переработки текущей неудачи – проиграли отбор, проиграли матч, в котором рассчитывали победить – надо проговорить ситуацию. Эмоциональная гигиена.

Надо слить все эмоции, чтобы на следующий матч выйти свежим и перезагруженным. После проигранного матча надо выходить на связь, иначе тело закроется. Тем не менее, эта привычка вырабатывается у моих клиентов очень долго, минимум – полтора года. Но я об этом говорю постоянно и формулирую как must do. Это так же обязательно, как чистить зубы и тренироваться.

"Сейчас, когда я знаю и умею больше, я бы не стала влезать в это дело"

- Что касается вашего сотрудничества с командой "Газпром-Русвело", отличается ли чем-либо эта работа от работы с керлингистами? Ведь виды спорта совсем разные.

- С точки зрения процессов, которые происходят в самих спортсменах, конечно, нет. Единственное отличие в сопротивлении. Велогонщики с детства переживают огромные нагрузки и полное пренебрежение их возрастными потребностями. Это предпосылка для психологической травмы. У них формируется очень жесткие механизмы психологических защит. Это делает велосипедистов очень невосприимчивым к психологическому образованию и к освоению ментальных навыков.

- Но хоть один гонщик команды вышел в итоге на связь с психологом Елизаветой Кожевниковой? Или все, как один, воспринимали вас занудным, бессмысленным факультативом?

- Там была архисложная ситуация. Сейчас, когда я знаю и умею больше, я бы не стала влезать в это дело (смеется). А тогда я туда пошла. Сейчас, когда прошло два года, мы очень неуклюже – с потерями для меня, для гонщиков, для команды – но научились огромному количеству всего! Мы вчера как раз списывались с Ренатом Хамидулиным (генеральным менеджером "Газпром-Русвело"), и радовались этому. "Видишь, стали уже на подиум попадать. – А вспомни, какая безнадёга была два года назад!"

Мы вообще не понимали тогда что делать. И то, что я работала с ребятами по протоколу, не адаптируя его к тому, что они практически невосприимчивы, даже травмированы психологически, это было ошибкой. Но со всеми издержками мы вышли туда, куда шли. Даже до самых сопротивляющихся атлетов докатилось, что я имела в виду. В том числе очень важная вещь. Психологией нельзя причинить вред! Клиент может кричать "Уберите ее, она меня депрессирует!" Тренеры и менеджеры пугаются, но на самом деле, это самое важное!

Спортсмена раскачали, вывели из анабиоза, он что-то почувствовал. Отлично, можно работать. В любом случае, все, что говорит психолог, где-то откладывается и дает отсроченный результат. Вот с ребятами из "Газпром-Русвело" это и произошло. Кто-то из них все еще не выходит на обратную связь, но едут, сволочи (улыбается). Ошибка, эдакий пионерский задор был в том, что я следовала американскому протоколу в работе с ними. То есть групповому формату занятий. С ними нужно было работать индивидуально.

"Я самый сложный женский психологический типаж, переплюнуть меня практически невозможно"

- И вот вам предстоит работать с биатлонистами. Можно ли сказать, что вы уже достаточно напрактиковались на керлингистах и велогонщиках, чтобы чего-то от сотрудничества с биатлонистами уверенно ждать?

- Конечно. Я другая, нежели была три года назад. Я совершенно уверена в том, что я делаю, и это позволяет мне не задумываться об ожиданиях.

- Со спортсменками вы еще не встречались, но с тренерами пообщались. Как они вас приняли?

- Это была встреча, на которой я информировала тренеров о том, что мы можем делать. Что нам доступно, и какими методами будем работать. Я увидела заинтересованность, не почувствовала какого-то обесценивания и неприятия. Это прогресс по сравнению с предыдущими проектами.

- Вы говорили, что для спортивного психолога нет разницы, каков вид спорта, сложно-координационный или циклический. Но есть ли для вас разница в том, каков возраст спортсменов? И сборная России по керлингу, и команда "Газпром-Русвело" состояли из взрослых спортсменов, а теперь вам работать с юниорами. Более того, с девушками. Проще ли "достучаться" до юной спортсменки, чем до зрелого атлета?

- Судя по моей практике индивидуального консультирования подростков, это так. Да, проще. У них еще нет опыта успеха, который очень закрепляет все процессы. "Я сделал это, получил вот это". Юниоры более открыты, они больше хотят. Меньше сопротивляются. Возможно, потому что они ближе к детскому возрасту, чем ко взрослому (смеется). Безусловно, есть свои подводные камни. С юными спортсменами мне надо будет говорить на чуть более понятном языке, пользоваться более прямой терминологией. Но я это умею делать, потому что я работала с такими ребятами.

- Словосочетание "женская психология" хоть сколько-нибудь уместно в спорте?

- В общем, да. Хотя это понятие обычно утрируют. Сразу возникает образ тренера, который кидает шапку оземь с криком "Бабы!!!" Есть, конечно, определенные стереотипы. Вроде того, что женщина-велогонщица всегда едет одна по другой стороне дороги, лишь бы быть одной. Жертвуя ради этого аэродинамикой. Но со своей колокольни я не вижу в этом грандиозных осложнений или препятствий. Напротив. Поскольку я сама, как мне кажется, самый сложный женский психологический типаж, переплюнуть меня практически невозможно (смеется).

У меня есть инструменты и, что называется, глаз пристрелян на таких персонажей. Себя я научилась любить, их я тоже люблю, а инструменты, безусловно, найдутся. Как ни странно, в самых сложных ситуациях – когда очень много упрямства и сопротивления – самый эффективный метод, это приятие и любовь. "Я абсолютно тебя понимаю и принимаю твой отказ".

И когда человек чувствует, что никто его не понуждает делать то, что он не хочет, то сначала ему становится страшно, а потом он открывается для взаимодействия. Так что я не вижу сложностей в работе с женщинами. Наоборот, это, как правило, люди более сознательные, более трудолюбивые и более педантичные.

- Биатлон в России куда как популярнее керлинга и велогонок. Это как-то скажется на вашей работе с биатлонистками?

- В смысле ответственности?

- В смысле ответственности, престижа. Да чего угодно.

- Мне кажется, я из тех профессионалов, для которых "портфолио" никогда не играло важной роли (улыбается). Я, скорее, миссионер, что, конечно, плохо для меня (смеется). Но мне кажется, это хорошо для моих клиентов. Я делаю это ради того, чтобы им помочь, потому что я была на их месте. И потому, что мне никто не помог. Это моя главная мотивация.