Арутюнян: чтобы стать Мишиным или Москвиной, Тутберидзе еще нужно время

Легендарный отечественный тренер Рафаэль Арутюнян в интервью Василию Конову на YouTube-канале KonOff рассказал о том, что отец Александры Трусовой обращался к нему с просьбой о сотрудничестве, как он вернул деньги за тренировки Нэйтену Чену, вспомнил однодневных чемпионок и признался, что хотел бы поработать с российскими фигуристами. Бонусом — признание о хобби и впервые рассказы о детях и службе в Азербайджане.

— Рафаэль Владимирович, вам по-прежнему звонят как "911", когда нужна помощь?

— Да. Буквально я разговаривал с Питером, и мне позвонили по поводу одного спортсмена, я сразу сказал так: "Ребята, мне не нужны какие-то деньги" — разговор сразу идет о каких-то там деньгах. У меня нет проблемы денежной уже, слава богу, а вот долгосрочный проект — это интересно.

— А звонок Жени Плющенко был из категории "911"?

— Нет-нет. С Плющенко как раз совсем другое дело. Я получил гражданство год или два назад, до этого я был гражданином России, приезжал в Москву, и было, честно говоря, очень обидно, что я приезжал — я 18 лет проработал в Москве — и меня никто на каток не приглашал.

— Ни разу?

— Ни разу.

— Даже Татьяна Анатольевна не звала?

— Когда Татьяна Анатольевна, это я попросился, потому что там был такой период, я приехал на российский турнир, а Натан должен был поехать во Францию, и я напросился. Татьяна Анатольевна и Елена Буянова просто сказали: "Раф, да нет проблем, приходи, покатайся". Я говорю о другом: ведь есть какие-то тренеры, какие-то люди, они знают, кто я такой, — я по-русски умею разговаривать, даже будучи армянином, — и никто не сказал: "Раф, зайди, посмотри, что я делаю. Может, посмотришь, поучишься, может, мы посмотрим". Было, конечно, неприятно, честно.

Нельзя говорить, что я армянский тренер, русский тренер. Какой я русский тренер или армянский? У меня кого только не было — и японцы, и канадцы.

О сотрудничестве с Трусовой

— Что дадите Саше Трусовой?

Женя меня пригласил просто на каток. Это надо видеть. Я много катков видел — это, на мой взгляд, один из лучших тренировочных катков, которые я видел. У Мишель Кван неплохой каток, я работал там, и вот у Жени сейчас хороший каток. Видно, что они, профессионально зная, что они делают, для чего он нужен, делают катки, которые приспособлены для того чтобы готовить фигуристов высокого класса. Вот у него такой каток.

Я, в общем-то, был приглашен ни к какой не к Саше Трусовой, а Женя меня пригласил на каток. Я пришел на каток, посмотрел все, что он там делает, мы беседовали по поводу всего, а вот у Саши Трусовой… Я думаю, что проект, если мы с Женей как-то найдем, как это все осуществить, то я бы с удовольствием приезжал к нему на каток, а он — ко мне. У меня огромный каток. Вы, вообще, знаете, какой у меня каток?

— Конечно!

— У меня там Great Park Ice, и владелец там достаточно известный меценат, он помогает спорту. "Анахайм Дакс" — его команда. Я думаю, что если Женя туда приедет, это будет событие. Понимаете, да? То есть Женя туда приедет, я сюда приеду — а уж как мы сможем это все сделать, чтобы еще и помочь Саше.. Пока все в таком виде, что мы пока пытаемся найти, как это все организовать. Почему? Да потому, что Натан сегодня закончил соревнования, только вот откатался, были там какие-то штуки, но он выиграл — может, мальчик научен — и мне надо с ним разговаривать, если я буду уезжать, сюда приезжать.

Поэтому я ничего не озвучиваю по поводу моих приездов или отъездов, пока все в проекте. Когда будет ясность, я, честно говорю, не опоздаю больше никогда (улыбается). Потому что я не только время спрошу, я еще спрошу день и так далее.

— Разговоры о том, что летом папа Саши Трусовой вам звонил и до перехода в "Ангелы Плющенко"...

— Да, были разговоры, были. Вы хотите, чтобы я это прокомментировал?

— Почему не получилось?

— Нет, все прекрасно могло бы получиться. Все должны понимать одно, что все российские спортсмены — это продукт каких-то людей, клубов: допустим, питерского какого-нибудь клуба или другого.

— ЦСКА, "Хрустальный".

— И так далее. Ну вы это понимаете. Мало того, в них вкладывает деньги федерация.

— Конечно. В России это бюджетное финансирование.

— Только тренеры, которые на Западе, не очень это понимают (улыбается). Девочка какая-нибудь пришла известная и говорит: "Я хочу у тебя тренироваться". Он говорит: "Давай", и она туда приходит. А как "давай"? А все остальные люди, которые там вокруг бегали и все делали, они как же? Понимаете суть? Я не хочу озвучивать фамилии и так далее.

Я сразу сказал, что если мне позвонит клуб, где ты была, если мне скажут — я знаю всех представителей федерации — если они придут и скажут... Не надо меня просить, но хотя бы сказать: "Раф, вот мы хотели бы".

— То есть, условно, Этери Георгиевна и, предположим, Коган должны были позвонить и сказать?

— Ну как, они не должны были, но если бы они позвонили, сказали бы, то тогда я готов это обсуждать. И сказал бы: "Сейчас не могу, времени нет". Или "Давайте подумаем", "давайте планировать". А я даже не стал обсуждать — и не буду никогда.

Когда ко мне кто-то просится, я стараюсь брать как можно меньше. Я никогда не был хапугой. Это очень сложно — работать со взрослыми спортсменами, и это известно всем. Я это делаю, раньше это любил, сейчас — не очень, потому что трат энергии слишком много, а отдача…

— Отдача — когда Риппон в 27 лет выходит и прыгает четверной.

— Даже не в этом дело. Когда Риппон выходит, а потом становится звездой и начинает зарабатывать деньги — ведь он сейчас зарабатывает, наверное, больше, чем вы.

© РИА Новости / Владимир Песня

Перейти в медиабанк

Адам Риппон

— Это неудивительно.

— Он стал звездой, телезвездой. Я ему это и пообещал — он катался, пришел ко мне и говорит: "Я хочу кататься у вас". Я говорю: "А зачем?" Он отвечает: "Мне нравится кататься". Я говорю: "Тогда иди на public session, раз нравится, и катайся. Чего ты ко мне пришел?"

У меня такая есть фишка, я говорю: "Ты ж не тюлень, не белый медведь, чтоб на льду находиться. Кататься, конечно, надо любить, это факт, но тебе здесь проводить время ни к чему. Вон там есть пляжи хорошие, иди туда. А вот если ты катаешься и любишь кататься, то тогда надо делать это для того, чтобы потом стать звездой. Но это, извини меня, не просто так, что я люблю покататься". И вот мы так, и у меня все ребята, которые ко мне пришли — та же Эшли Вагнер, — стала зарабатывать больше денег, тот же Адам, Натан.

О Натане Чене

— Ну Натан — это вообще практически ваш ребенок.

— Натан, когда начал ко мне ездить десять лет назад, он начал ко мне ездить раза два в год, потому что он жил в Юте, это где мормоны живут.

— Где Солт-Лейк-Сити, где Олимпийские игры были.

— Солт-Лейк-Сити, да. Вот он приезжал два раза в год в лучшем случае, в первый год-полтора раза три приехал. Он приезжал за каким-то прыжком: "Мне надо такой-то тройной". Он был маленький, ему было девять-десять лет. Мама его везла на машине — там 36 часов, кажется, ехать.

И вот он приехал, неделю покатался — я точно помню сумму, в неделю это выходило где-то 400 баксов за работу по часу в день. Это много денег в моем понимании. Вот он мне 400 долларов дал, что-то сделал, мама все записала, уехали. Через три-пять месяцев приезжают опять — за другим прыжком. Смотрю, все, что я говорил, сделано. Опять мне денег, опять неделю, опять прыжок, опять хорошо, мама все записала — уехали.

В третий раз, когда они приезжали, мне один тренер подходит и говорит: "Вы видели, где они живут?" Я говорю: "Нет". Ну не сказать, что они спали в машине, но близко к этому. То есть люди были так заточены на результат: во-первых, они все выполняли, и вот эти деньги привозили и давали мне за работу, а сами ехали, чтобы на билет не тратиться. Они ехали, потому что билет стоил дороже, чем езда.

— Можно я тогда вспомню вашу цитату? Я ее специально выписал: "В мужском одиночном катании в мире три явные перспективы на ближайшие годы: Ханю, Сема Уно и Цзинь Боян. Не вижу инструментов борьбы с ними". Это пять лет назад вы сказали, не включив в эту тройку Натана.

— Отвечу вам на этот вопрос. Как-то раз один из менеджеров подошел ко мне и говорит: "Ты знаешь, Раф, ты классный, конечно. Я пытаюсь, чтобы Юдзуру Ханю к тебе пришел". Я говорю: "Он мне не нужен, у меня вот растет". Тогда Юдзу катался по взрослым, а Натан — по юниорам, и они оба попали на финал Гран-при — Юдзу выиграл взрослый финал, а Натан выиграл в юниорах. Когда Натан прокатался, я сижу такой — ну прокатался и прокатался, нормально. Мне эти американские друзья все: "Мы тебя снимаем, обними его, улыбнись!" Я так сижу: а чего улыбаться? Ну катался и катался. Выхожу, они: "Ты чего, он у тебя выиграл финал Гран-при!" Я говорю: "А чего улыбаться? Плохо катается".

На следующий день Юдзу катается как бог, и сидят все, я сижу с ними вместе — мы не ходим же туда смотреть, мы сидим телевизор смотрим. И все сидят — он катается, и я улыбаюсь. Мне нравится, я кайфую от того, как он катается. А они все сели вот так, у них челюсть отвисла, и сидят. Я им говорю: "Чего вы не улыбаетесь? Улыбайтесь, вот сейчас надо улыбаться. А вот тогда не надо было улыбаться".

То есть вопрос в том, что я никогда не забегаю вперед. Вот сделай, а потом тогда даже говорить не надо. Зачем говорить?

— У вас сейчас с Натаном доверительные отношения? Насколько я понимаю, он, по сути, отпустил вас в отпуск и вы не полетели на командный чемпионат мира.

— Да-да, я отпуск просил. Я говорю: “Ты меня отпускаешь? Я не хочу, я устал”. Дело в том, что он же два года учился в Йельском университете, и приехал в апреле, мы позанимались. Я считаю, что он сделал суперработу — ну, вместе мы это делали — с апреля где-то до октября. Потом начались турниры, а основная работа была выполнена за шесть месяцев.

Вот эти два года, которые он там учился, при том при всем, что мы, конечно, пытались все это держать в каком-то виде, конечно, это сложно. Профессоров в Йельском университете вообще не интересует, какой же хороший Натан Чен, и это правильно: они в своем деле профессора, мы в своем. Он учился по полной программе, и только за счет того, что я с ним работаю уже много лет и мы знали, что мы делаем и для чего, он продержался. Но он сам это говорил — если вы смотрели какие-то его комментарии, он говорил, что он не прибавлял, а выживал. Вот нам в этом году пришлось это все наверстывать, и вот от этой произвольной программы я получил удовольствие.

© РИА Новости / Александр Вильф

Перейти в медиабанк

Натан Чен (слева) и его тренер Рафаэль Арутюнян

— Улыбались?

— Да, да! Ходил и говорил, что вот это то, что я хотел. Ну он, правда, не ошибся ни в чем, он хорошо выезжал, он красиво катался, ни одной ошибки практически. Не ошибки даже — помарки не было. Это сейчас были помарки, я и уехал, я знал, что надо немножко отпуститься.

В Пхенчхане была проблема в том, что они перед каждой программой решили вставить два элемента, которые мы не тренировали. Он сказал, что они это решили. Я имею в виду, он с его близким окружением, родителями. Когда он это сказал, было очевидно, что он сорвет короткую программу. Да, выиграл произвольную, но... В Америке ты не можешь - даже сейчас у вас, это раньше мы могли какие-то собрания проводить, еще что-то, а сейчас даже у вас, наверное, не очень все это легко сделать здесь. Я имею в виду, у нас. А раньше это было можно.

И он пришел, он решил сделать лутц с флипом. Прошло потом четыре года, он первый раз вот сейчас его стал выполнять в этом году, после четырех лет. А тогда он решил, что он может. Да, он мог, они рискнули и ничего не сделали, заняли там какое-то надцатое место. Когда он мне сказал, что он собирается это делать в короткой программе, я просто знал, что ничего не получится.

— Но вы же как наставник не могли переубедить и объяснить, что это риск, и Олимпийские игры не место для экспериментов?

— Я не смог убедить. Объяснить я объяснил, а убедить не смог.

— Не прислушался?

— Да. Это была большая потеря, потому что могла быть медаль, но это и большой плюс, потому что сейчас прислушивается лучше (улыбается).

— С учетом того, что предстоит олимпийский сезон.

— И он прислушивается лучше ко всем моим советам. Он приходит и говорит: “Как ты думаешь?” А тогда он был такой мальчик-максималист.

— Сколько ему тогда было, 17?

— Да, совсем был ребенок. И я думаю, что там были еще… Ну, у него же и сестры, и братья, мама, папа. Я думаю, что они решили. Не надо забывать, что у них менталитет свой все равно. Они американцы, а у нас другой менталитет.

— Мне показалось, или в какие-то моменты, я замечал в Kiss&Cry, что он чуть ли не русскими словами вам отвечает?

— Ну, есть у него пара слов: “да”, “нет”, “понял”. Словарный запас небольшой есть. Если я ругаюсь, например, он понимает (улыбается).

© AFP 2024 / JAMIE SQUIRE / GETTY IMAGES NORTH AMERICA

Натан Чен и Рафаэль Арутюнян. Архивное фото

"Могу громко крикнуть на тех, кто не старается"

— А вы можете?

— Ой, да. Ой-ой-ой, могу. Могу, поэтому не вешаю на себя микрофон. Пи-и-ип, пи-и-ип (смеется).

— Я не так давно разговаривал с Тамарой Николаевной Москвиной, и тоже зашла речь о поведении на катке с учениками. Она призналась, что за всю жизнь ни разу — ни на катке, ни за его пределами — она не ругалась матом. Она говорит: “И не кричу. И для того, чтобы и контролировать, и не кричать, я сходила в магазин, купила себе свисток, как у судей в футболе. Беру свисток и все”.

— Ну, во-первых, на хороших спортсменов я тоже не кричу, потому что они стараются. Кричу на тех, которые бездельники. На хороших не кричу, на них нельзя кричать, они и так стараются. Ну, когда где-нибудь упадет, можешь что-нибудь так сказать.

— А на девочек?

— На девочек тоже кричу. Не имеет значения — если он лентяй, то какая разница? Да, я могу крикнуть иногда громко, но на тех, которые стараются, — нет.

— Натан пробует аксель в четыре с половиной оборота?

— Пробуем. Мы пробовали аксель в четыре с половиной, мы пробуем риттбергер четверной, делаем его. Аксель неплохой, можно сделать, но не стоит он того, то есть его цена, разница между тройным и четверным минимальна. Вот дали бы цену — я думаю, запрыгали бы все. Много бы запрыгали людей. Цену не дают. Понимаете, вы не хотите покупать товар где-то в Индии и везти к нам в Россию, потому что эту разницу съест транспортировка.

Вот у Юдзу столько титулов, я преклоняюсь перед ним, он говорит: “Я хочу его первым выехать”.

— На тренировках, вроде как, выезжает.

— Не знаю. Покажите (улыбается). На тренировках я тоже… Я просто о чем говорю: если ему хочется сделать это на соревнованиях — пожалуйста, но опасность изучения прыжка часто даже не в том, что можно или нельзя. Опасность в травме — это раз, и в том, что ты портишь предыдущий прыжок. Ты можешь испортить предыдущий прыжок, прыгая, наоборот, больше.

— Да, ты начинаешь тренировать четыре с половиной и срываешь.

— Он сорвал аксель в короткой программе. Тройной!

— Который до этого отлетал без вопросов.

— Вот! Понимаете, да? И риск травмы. Ты летишь четыре с половиной оборота, приземляешься в четверть и все, до свидания!

"Российским фигуристкам нет равных"

— Как вам наши девочки в этом сезоне?

— Им вообще равных нет, что там говорить. Равных нет и быть не может.

— Вы изменили свое мнение относительно одноразовых, однолетних чемпионок?

— Нет. Оно так и есть, вы разве не видите? Оно так и есть. Я не изменил и не изменю, потому что это одноразовые. Кто на следующий год будет? Вот единственная — это Туктамышева. Она доказывает, что можно держаться. А остальные? Когда-то мы кричали, допустим, про Загитову и Медведеву, а теперь?

— Трусова, Щербакова, Валиева.

— Вы уверены?

— Самодурова, Самоделкина.

— Да-да. В России, в принципе, все правильно считают — вот если взять 14-летнюю сегодня, которая четверной прыгает. Если она не попала в команду, через четыре года ей 18.

— Думаю, что сейчас выдержать четырехлетний цикл практически нереально.

— Вот! Поэтому давайте считать так: тогда берите 12-летнюю неплохую, и вот через четыре года ей 16. Попали! Понимаете, как считать надо?

— Конечно. То есть те, кто сейчас смотрит на Олимпиаду после Пекина, как раз должны в следующем году выходить.

— Им должно быть 12 лет. 13 — опасно, 14 — совсем тяжело. Вот и все. Поэтому когда идет разговор, и я когда говорил о возрасте и так далее, много чего по этому поводу я говорил, сейчас перестал, сейчас другие говорят. Я первый начал, но перестал, потому что это факт. Лоббируется это все, и понятно, что медали нужны.

— Реформы для этого, может быть, в фигурном катании пора уже проводить?

— Я же не реформатор, я не в ISU. Я тренер — пришли люди, потренировал.

— То есть вы из категории тех, кто играет по существующим правилам?

— Да, я такой. Может, это одна из причин, почему я оказался в Америке. У меня нет тикетов, я езжу по-человечески. За 20 лет у меня нет штрафов. Я быстро езжу, но по правилам.

— Вы сказали, что оказались в Америке в том числе и из-за этого. Если я не ошибаюсь, и Нина Михайловна Мозер об этом говорила, и вы тоже об этом говорили, что тяжело было именно в той системе тренерской, в той системе координат, которая была при Писееве в федерации, и вы даже в сердцах как-то бросили фразу, что стукачи кругом.

— То, что стукачи были, это факт, то, что нас не выпускали из гостиницы, — тоже факт. Это известная формула. Но вопрос даже не в стукачах и даже не в том, что Писеев или не Писеев. Первое, конечно — детям было 14 лет, зарплата была 200 долларов, я понимал, что им надо было заканчивать школу, идти в институт. Я ездил летом на семинары — заработаю тысяч пять-шесть, проходит три-четыре месяца и деньги кончаются. Не знаю, что делать: дети растут, ситуация не меняется. Это где-то 2000-й год, 99-й.

— И при этом сын занимается музыкой, дочка — художник.

— Дочка в МГУ пошла потом, сын закончил консерваторию. Дочка закончила с отличием, красный диплом, сейчас работает у Зураба Церетели в музее современного искусства.

— Дочка же осталась здесь, не поехала в США?

— Она здесь живет, и она с удовольствием этим всем занимается. Я просто о чем говорю: нельзя их назвать шкурными интересами, просто кушать нечего было, и кто знал, куда это вообще пойдет..

— Это не шкурные интересы, это нормальные интересы, когда мужчина старается прокормить свою семью.

— Я не знал, каким тренером я там стану, но я понимал, что ко мне люди пойдут и я их научу, как надо кататься и как прыгать. И голодным я там не останусь.

Пробный шар — я в мае поехал на один кемп, заработал столько денег, что хватило на все, и решил там остаться. Я сразу заработал очень много денег, я зарабатывал, наверное, десять тысяч долларов в месяц. Где-то в районе 30-40 тысяч я заработал за три-четыре месяца, этого хватило, и я решил, что буду этим заниматься.

Я занимался со всеми подряд, а уже потом появились Мишель Кван, Саша Коэн, потом Мао Асада, Джеффри Баттл — это все чемпионы мира, в принципе.

Мао Асада и Мишель Кван

— Расставание с Мао Асадой уже зарубцевалось?

— Вы даже не представляете, какой был для меня шок, когда я узнал, почему все это произошло. Это же произошло…

— Из-за мамы.

— Дело в том, что она выиграла при мне национальный чемпионат, это в районе 5 января, что ли. Нет, 2 января я уехал, и она должна была приехать 14 января. Звонит и говорит: “Я не могу приехать. Можешь приехать?” Я говорю: “Как? Мы же договаривались, план есть план”. Она говорит: “Вот, мне надо, ты приедешь”. Ладно. Я хотел просто посмотреть, почву какую-то прощупать, как это что, и послал ассистента туда.

Ассистент поехала к ней, покатались там — все прекрасно: каток, денег заплатили кучу. Они платили очень прилично, с этим у них не было проблем. Две недели она там побыла и вернулась. “Теперь можешь приехать? Нет, а можешь теперь приехать?” И я, конечно, психанул. Я говорю: “Знаешь что — план есть план”. Я думал, они мной поигрывают, а оказалась простая история: у мамы нашли рак. Они не могли это озвучивать по контракту, она не могла мне это объяснить.

Если бы она мне объяснила, что такая ситуация, я бы просто так бы поехал! Но они не имели права это озвучить. Я взбрыкнул: раз ты не выполняешь план — а ей надо было ехать на "Четыре континента", — то я никуда не поеду. У меня тогда Джеффри Баттл катался, она говорит: “Я оплачу Джеффри Баттла и тебя, приезжайте ко мне, есть каток”. Я отказался, сказал ей, что вообще не хочу с ней сотрудничать. Они приехали оба. Джеффри мне говорит: “Раф, ну ты не хочешь ее видеть, но поехали со мной”. Я говорю: “Понимаешь, если я с тобой поеду, то она, ясно, ко мне подойдет”.

Они оба стали чемпионами мира, знаете, да? Они оба у меня тренировались и оба стали чемпионами мира. Я вообще не знаю, у кого было два чемпиона мира в один год, мальчик и девочка. Вот такая ситуация произошла.

Вот эта зарубцевалась рана, что я, будучи, мягко говоря, не очень умным, не “прорисечил”, не постарался узнать. Взбрыкнул, что называется.

— А вы потом общались с ней?

— Да, конечно.

© РИА Новости / Владимир Песня

Перейти в медиабанк

Мао Асада. Архивное фото

— Все нормально?

— Конечно, конечно. Где-то на соревнованиях я иду и она идет, проходит мимо меня, поворачивается — а японцы, знаете, очень сдержанные — и обнимает меня. Все смотрят, а она говорит: “Ты даже не представляешь, насколько я понимаю, что ты для меня тогда сделал”.

Дело в том, что она ко мне пришла лет в 15-16, когда пошел рост, и все там растерялось. И мы с ней эти два года прозанимались, я ее удержал на том месте, где надо, и она поняла — а ей не нравилось, что я делал, явно не нравилось, но я убеждал, и она все делала, у нее все получалось. Она восстановила свой тройной аксель, стала его делать с каких-то шагов. Ко мне даже подходили люди, подготовившие олимпийских чемпионов и все мне говорили: “Ты что, с ума сошел? С каких шагов, как можно так прыгать тройной аксель?” Можно посмотреть 2006-2007 годы — она прыгает аксель с шагов. Тогда так не прыгал ни один человек, теперь с этих шагов прыгает полмира.

Конечно, она благодарна, до сих пор вспоминает меня. Я знаю ее агента, это близкий мне человек, и он говорит: “Она очень тепло о тебе отзывается”. Знаете, со временем люди начинают понимать, что ты для них сделал. Когда они маленькие, они не очень понимают (улыбается).

— А Мишель Кван понимает, что вы для нее сделали?

— Да, Мишель Кван и тогда понимала. Она была взрослой, она понимала. И она для меня сделала, и я для нее. Она для меня очень много сделала! Она когда появилась, она сразу меня подняла в Америке на другой уровень. Она беспрекословно выполняла все задания, единственное что — она была травмирована уже серьезно и она иногда выходила на каток, ехала по кругу и головой качает. Это означало, что сегодня тренировки не будет. Не потому, что она ленится, а потому, что болит. У нее было смещение бедра, потом она сделала операцию, а тогда она не могла ее делать в силу контрактов.

— Надо было докатывать через боль?

— Надо было быть здоровой и выйти на лед, что она и сделала.

— Такие серьезные контрактные обязательства, которые есть у спортсменов, в какой момент мир фигурного катания дойдет до контрактной системы у тренеров?

— Я думаю, это дойдет скорее у вас, чем у нас. У нас достаточно простая система: пришел к вам, поработал с вами, заплатил и ушел.

— Товарно-денежные отношения.

— Да. Единственное, когда, допустим, возникает такая ситуация, что я хочу от вас уйти, я ушел к другому тренеру, пришел к нему, он говорит: “Ты там не должен ничего?”

— По деньгам?

— По деньгам, тому тренеру, с которым ты работал. Но он может и не спросить, но вообще лучше бы спросить, а еще лучше позвонить: “Он ко мне пришел, он тебе ничего не должен?” Все. А если он должен, я, например, говорю: “Расплатись, потом приходи, тогда будем разговаривать. Пока не расплатишься, не подходи”.

Поэтому контракт как таковой, может, и нужен, если я хочу вас тренировать, допустим, как Натана. Помните, с чего я начал этот разговор?

— С того, что мама его привезла.

— Вот когда я узнал, что у них не очень хорошие условия, мама приходит и приносит мне 400 баксов. Я их беру и отдаю ему, специально, чтобы он понял, что мама заплатила. Говорю: “Вот эти деньги я больше не хочу брать”. И я перестал денег брать, можете его спросить как-нибудь. Я в него поверил.

Сейчас он может мне принести десять тысяч, 20 тысяч выписать — он все это возвратил. Он возвратил тем, что он хорошо работает, он возвратил тем, что он со мной работает, он возвратил тем, что он хороший фигурист, и он еще может раз — и 15 тысяч долларов мне переведет.

— Как думаете, Загитова и Медведева вернуться смогут? Официально же они карьеру не завершали.

— Сложно это. Девчонкам молодым легче прыгать четверные прыжки.

— А без четверных?

— Без четверных сейчас уже все. У Саши вот он не один, а четыре-пять. Даже если какие-то будут изменения, я всегда считаю, что в кармане-то что-то да останется — слишком их много. Если все это правильно оформить, я считаю, что у нее есть большой шанс.

"Я бы с удовольствием поработал с фигуристкой из России"

— С кем бы из наших девочек вы бы хотели поработать?

— Вообще, в России столько девочек, что даже… У нас нет таких. У нас нет таких в силу системности.

— Да, здесь конвейер, здесь надо делать чемпионов.

— Да. Понимаете, у нас же нет такого, что приходит ребенок в пять лет и начинает профессионально заниматься. Это Натан с мамой — он пошел на музыку, он пошел на гимнастику, то есть мама заменила ему эту систему российскую. Мало того, он с российскими тренерами тренировался практически все время, мама возила его на все эти катки, то есть она ему создала ту систему, которая существует в России, сохранившись со времен СССР.

В России тренеры другие. Они учиться хотят, они не смотрят, сколько денег. Первое, что они смотрят, — хороший мальчик, хочет, не хочет, хорошая девочка, хочет, не хочет. А там по-другому все: пришли, постояли на льду — свет горит, лед залит, они стоят.

— Но все-таки, с кем хотели бы поработать?

— Мне кажется, они все хорошие (улыбается). Для меня они все хорошие. Я бы с удовольствием поработал! Я вот честно говорю — мне бы хорошую девочку, которая бы хотела вот это все сделать.

© РИА Новости / Александр Вильф

Перейти в медиабанк

Рафаэль Арутюнян

— А из ребят?

— Тоже мне нравятся ребята, например, тот же Миша Коляда. Талантище! И вот этот молодой парень, тоже сейчас у Алексея Николаевича, Женя Семененко. В России хорошие ребята, они хорошо обучены, просто, на мой взгляд, можно сделать продукт более такой…

— Вкусный?

— Да, да! Вот из того, что есть, из хороших ингредиентов можно сделать вкусный продукт. Я вчера слышал комментарий Леши Ягудина: “Такому не научить”. Ну, это не разговор.

— Вы сейчас вспоминаете про комментарий Леши Ягудина, а ведь один из самых счастливых моментов в вашей жизни — это когда в Солт-Лейке Леша стоял у бортика с Татьяной Анатольевной, Женя — с Алексеем Николаевичем, и вы — с Сашей Абтом.

— Конечно, конечно. Во-первых, это два таких титана, я их уважаю как спортсменов до сих пор и говорю, что в России пока еще таких-то ребят нет. Я о другом: когда спортсмен такого уровня говорит, что не научить, он должен внимательно посмотреть программу и понять, что там все сделано как швейцарские часы. Иногда, когда он прыгает, он иногда разбегается по площадке и попадает зубец в зубец, в то же место!

— Когда с Сашей Абтом попали в сильнейшую разминку на Олимпийских играх, какие были ощущения по эмоциям?

— Ощущение страха. Я шел с монстрами фигурного катания в последней разминке. Я сказал себе, что вот оно, я вот этого хотел. После этого я был уже счастливым человеком (улыбается).

— Смотрите, с одной стороны, да, Олимпийские игры, вопросов никаких, вы в сильнейшей разминке, с другой стороны, вам было сколько, 22, 23, когда юниорский чемпионат мира…

— Да, было 21-22.

— Да. То есть в 22 вы как тренер, с учеником из не фигурнокатательной страны, из Армении…

— Меня не послали. Знаете, да, что меня не послали?

— Да. И вы выигрываете.

— Он стал шестым на чемпионате мира. Выиграл юниорский чемпионат СССР и поехал. Его забрали туда, а меня туда не пустили, потому что я был молодой, и, скорее всего, сказали: “Убежит, не дай бог”.

А потом прошло столько времени и я попал в мечту свою, что я попал на Олимпийских играх в сильнейшую разминку. Для Саши это, конечно, была трагедия, что он там пятым стал, а для меня было счастье, потому что, во-первых, у меня и опыта было все равно мало, на мой взгляд. Если какой-нибудь человек думает, что 10-15 лет — это опыт, то я не считаю так. Опыт — это 40 лет, 45 лет, как сейчас.

Когда я говорю, что я устал, мне говорят: “Ты еще молодой”. Да, я молодой, только Алексей Николаевич работает 52 года, может, 55 лет, а я 45 — он просто позже начал, а я в 18 начал работать, то есть я тоже устал (улыбается).

Арутюнян и фигурное катание. Как все начиналось

— Как так получилось, что в регионе, где футбол, борьба, в вашей жизни появилось фигурное катание?

— Дело в том, что когда я в Грузии закончил кататься, мне сказали: “Заканчивай, ты уже старый, 18 лет” — я не знаю, почему, но вот так сказали, и мне было обидно. И вдруг открылся небольшой каток в Армении. И черт его знает, что меня дернуло, я перевелся туда, со второго курса грузинского физкультурного перевелся в армянский, стал работать. С 9 часов до 15 учился, а с 15 до 22 работал. По ночам я плакал, потому что я уставал сильно: надо было стирать, готовить. Я был один, я уехал из дома в 18 лет и стал жить один.

Приходилось готовить, утром вставать и идти. Надо было стирать и так далее, а тогда было не очень легко купить стиральную машинку. Все было сложно, но я потом привык. Первое время я не успевал ничего делать, потому что шесть часов в день работать — это много, тогда это называлось полторы ставки, а я еще учился. Я обеспечивал себя сам, денег из дома не брал. После двух лет, когда я закончил, как-то стало легче, потому что нужно было только работать, но я упирался от и до и воспитал какого-то спортсмена.

В Армении достаточно резкие ребята и такие сухопарые, немножко кривенькие, кривоногенькие такие, какие и нужны для фигурного катания. И прыгучие. Поэтому там штангисты, боксеры, борцы.

— Поэтому и удивительно, как фигурное катание-то?

— В Грузии достаточно хорошая школа была. Она была, может, не самой передовой, но там были хорошие спортсмены, хорошие ребята. У нас, допустим, каток был, с левой стороны был тренажерный зал, а с правой стороны — зал хореографии. Он был небольшой, но equipment, то есть все, что там было, все было грамотно. Нас грамотно учили, мы были грамотно обучены. И когда я поехал в Ереван и начал работать, в первые два года я что-то там сделал. Первое, что я сделал, — я решил ездить в Россию, к Алексею Николаевичу. Привез своего спортсмена — ясно, на птичьих правах.

Я вам честно скажу, что я до сих пор не чувствую себя вообще ни каким не тренером — нормальный тренер, обыкновенный. И всегда до сих пор говорю: Алексей Николаевич, Татьяна Анатольевна, Тамара Николаевна. То есть вот их я считаю иконами. Вот для меня, если бы мне сказали повесить иконы, я бы повесил вот так иконы. А я — так, работаю. Пройдет время — посмотрим. Время покажет.

— Когда Татьяна Анатольевна к себе в штаб позвала, поверили?

— Дело в том, что меня не Татьяна позвала, а другой тренер.

— Но к ней в штаб?

— Да, в ту школу, где она была главной. Она меня всегда защищала, любила — не знаю, за что, но очень хорошо ко мне относилась всегда. В одном моменте она меня вообще спасла.

— Что за момент?

— Были у нас какие-то, если по-русски сказать, “терки” с какими-то там тренерами, и она мне помогла. Она вообще человек большого сердца. Когда идут вот эти грязные разговоры, я прям не могу. Имейте совесть, ребята!

— Это вы сейчас про Грищук с Баюл?

— Да не только сейчас. А перед этим? А в комментариях там каких-то?

— Сейчас просто и Грищук, и Баюл выступили.

— Это вообще беда. Вот почему не тогда-то? Если вообще что-то было, ну тогда бы сказали. Тогда молчали, потом вдруг начинаете какую-то грязь нести. Разве так можно? Я считаю, что это безобразие. Нельзя так. Просто им будет стыдно через какое-то время, когда они постареют. Нельзя себя пиарить на этом. Относитесь к заслуженным людям по-человечески.

"У Тутберидзе не вижу чего-то особенного"

— Кто в России сейчас тренер номер один?

— В свое время для меня иконой был Станислав Алексеевич Жук. Сейчас, например, Татьяна Анатольевна не работает, а работают два человека, на мой взгляд, и для меня иконы — Тамара Николаевна и Алексей Николаевич. Ну, неплохо Этери с группой.

— Неплохо?

— Нормально. Я не вижу там чего-то особенного, просто хорошая ситуация, хорошие ребята, тренеры хорошие. Штаб хороший, тренеры хорошие, она хорошо работает и хорошо руководит этим всем процессом, ребят хороших набирают. Но для того, чтобы стать Алексеем Николаевичем и Тамарой Николаевной, еще нужно время. Посмотрим.

— Лет 20?

— Я думаю, да, где-то так. Я не хочу ни в коем случае сказать, что это плохо. Нормально. Хорошие тренеры, хорошо работают, все получается.

— Вы личным примером показали, что со спортсменами, которые переходят условный возрастной рубикон, можно и нужно работать. Как вы думаете, почему не так много тренеров хотят работать со спортсменами, чей возраст уже выходит за рамки?

— Вы хотите знать, почему я это делаю, или почему они этого не делают?

— Нет, почему вы это делаете.

— Да потому что у меня другого выхода нет! Ко мне вот это приходит (смеется). И я с этим научился работать. Почему они этого не делают? Да потому что им это не надо, у них там вагон желающих стоит, этих подпирает (смеется). Зачем им учиться?

— Когда Натан пришел, ему 11 было?

— Да, вот здесь другое. Поэтому я его таким и сделал. Он пришел в 10-11 лет, до этого я его тренировал time-to-time, а потом он знаете что сказал маме? Он сказал: “Если мы не переедем, из меня ничего не выйдет”. Это он маме сказал в 11 лет, ребенок!

Они приехали, сняли вот такую конуру — я туда никогда не заходил, но я слышал, что там кровать и столик, — и жили там год или два, но зато катались в Лейк-Эрроухеде, там высота полторы тысячи метров.

— Сейчас, когда у вас за плечами россыпь звездных имен, по идее, должна стоять очередь из одиннадцатилетних.

— Я стараюсь как можно меньше… Наверное, моя проблема в том, что я слишком ответственный человек, и если я за что-то берусь, я хочу сделать это хорошо. Поэтому я очень выборочно работаю, стараюсь от этого абстрагироваться. Вот вы ко мне придете кататься — если у вас деньги есть и если вы тот человек, с которым мне общаться, и вы что-то можете делать, то я с вами буду работать. Чего я буду париться, брать кого-то? Это он должен меня как-то убедить.

— Финансово не убедить? Не интересно?

— Нет. Убедить только тем, что он правда хочет. Тогда в это придется упираться, это твое личное время — ему надо позвонить, спросить, как дела, напомнить вечером туда сходить, то поделать. Это твое личное, ты начинаешь на него тратить время. А финансово у меня нет проблем. Я не знаю, на какой машине вы ездите, а я езжу на Honda Element. Правда, 20 лет назад купил какой-то кабриолет BMW, потом жене отдал, а сейчас езжу на “Хонде”, потому что там удобно ставить на крышу педалборд — и на океан, там 15 минут, доехал, открыл и лег (улыбается). Мотоцикл, правда, у меня хороший, я купил второй.

— Харлей?

— Нет, Indian. У меня есть Kawasaki Vulcan, а есть еще Indian, их выпустили 700 штук на 100-летие. Он как Harley Davidson, два американских бренда. Нет проблем купить машину, но… Поэтому деньги не проблема, я зарабатываю прилично, никаких трат у меня нет. Трат меньше, чем зарабатываю.

— Помогать детям.

— Детям я, кажется, помог уже (смеется).

— Хватит, пусть дальше сами?

— Да. У меня был случай: сын приехал в Америку, он уже закончил консерваторию, приехал, я говорю: “Сынок, надо машину купить”, — в Америке невозможно без машины. Он говорит: “Хорошо, пап”. Я говорю: “Знаешь, я тебе дам семь тысяч долларов, ты можешь сделать down payment и взять любую машину, я тебе заплачу за первые три месяца”. Он пошел, смотрит за десять тысяч, смотрит за 12, за 15 — они все лучше и лучше. Дошел до 18, потом пошел вниз. Взял у меня семь тысяч долларов, купил машину за тысячу и стал ездить на ней.

И это супер! Он ездил на ней достаточно долго, я говорю: “Сынок, пора поменять машину” (смеется). Понимаете, да? Он понял, что верхняя цена — значит, 300 платить. Папа заплатит три месяца, а потом самому-то платить! И он взял за тысячу, лет пять ездил.

— Что должно произойти, чтобы Рафаэль Владимирович вернулся в Россию?

— Вы понимаете, я живу сейчас в теплом климате, там 20 градусов зимой и летом, а я тбилисский же (улыбается). Там лучше, чем в Тбилиси, потому что Тбилиси все-таки в чашке такой, сейчас с этими машинами там беда. Меня, конечно, климат привлекает, я катаюсь на мотоцикле с утра до вечера, и днем, и ночью. Я плаваю зимой, в январе, и самое главное, у нас же жарко не бывает — летом 25-28 градусов, а зимой 18-20. То есть вот это, конечно.

А что должно случиться, ну, какой-нибудь спортсмен, допустим, но как-то не сходится с моей энергией, я уже старый стал. Мне 63, это много, я в работе долго. Это вот, знаете, загореться какой-то работой и начать работать, но я очень хотел бы, конечно, посотрудничать с кем-то из российских ребят. Я должен, понимаете, да? Я чувствую, что я должен.

— Конечно. Все же прекрасно понимают, что даже после получения американского паспорта вы все равно свой.

— Когда я получал паспорт, я проходил интервью, она мне говорит: “Ты чего столько времени ждал?” Я говорю: “Я не готов был”.

— Вам за заслуги уже должны были его дать.

— На следующий день она мне звонит и говорит: “А можно интервью с вами?” Я дал интервью, вы найдете его. Это можно найти.

Короче говоря, в новостях объявили, что я становлюсь гражданином Америки, меня встретили на этой клятве, а там было четыре тысячи человек. Меня посадили на первый ряд с этим судьей, который читал это все, и снимали. Вот она и говорит: “Ты почему так долго ждал?” А я говорю: “Я не чувствую, что был готов к этой процедуре”. Она говорит: “Вообще, другие-то сразу это делают, как только получают разрешение”. А у меня не было такой потребности.

— А от российского отказались?

— Нет, ну что вы. Оставил.

"Коляда может выстрелить на Олимпийских играх"

— Предстоящий сезон очень ответственный, предолимпийский, плюс Пекин. Какие надежды, какие задачи у ваших ребят?

— Начнем с того, что я даже не поехал на этот турнир, взял отпуск, потому что сезон весь раньше начнется. Я хотел отдохнуть от этого. Обычно в мае отдыхаю, а тут сдвинул все. Есть планы, что надо кое-что еще подделать, подумать о том, как это все сложить. Тут же вопрос в том, что когда ты какой-то ингредиент придумал, потом его еще надо как-то сложить с тем, что уже есть.

— Основным конкурентом остается Юдзуру?

— Когда мы говорим про Юдзуру, мы должны понимать, что он был, есть и будет. Фигурное катание — это такая вещь, когда может случиться все что угодно, ведь травмы никто не отменял и молодежь вот эту, как вот этот молодой парень его обыграл. Он же его обыграл, там не просто так. Кто бы дал? Случилось ведь, этот молодой парень японский обыграл его, стал вторым.

© РИА Новости / Владимир Песня

Перейти в медиабанк

Юдзуру Ханю

— Но потом все равно была произвольная программа, и тот набор элементов, который есть у Натана, позволяет образовавшийся зазор в очках отыграть с закрытыми глазами.

— Я говорю про другое. Вот этот японский мальчик молодой обыграл Юдзуру. Юдзуру, вообще-то, двукратный олимпийский чемпион.

— Когда первый раз с Натаном приехали и увидели медвепад, когда все эти Винни-Пухи летят на лед, как Натана в чувства приводили, чтоб он не реагировал?

— (Смеется) Два раза у него было или три у него было это, мы просто подошли и попросили, чтобы нам дали время собрать все это.

— Я понимаю прекрасно, я смотрел, и живьем тоже, и когда ты живьем смотришь на Юдзуру, ты понимаешь, откуда эти баллы, откуда эти Винни-Пухи, визги на трибунах. Это все становится очевидным, потому что так кататься — это фантастика.

— Да, конечно. Он красавец, но мы готовы к этому, мы готовимся к этому. Мы ко всему готовимся.

Для примера расскажу вам один случай, вот когда эти Винни-Пухи падают. Вы же понимаете, что их собирают, они бегут к барьеру и перекидывают туда, чтобы быстрее было. Вот вы когда будете, возьмите и просмотрите это еще раз как-нибудь, это интересная штука: они же прибегают и тормозят перед барьером, чтобы кинуть, и вот когда они тормозят, около барьера собирается сугроб. А у нас рассчитано все!

— По миллиметрам там.

— И вот когда это было, это как раз моя работа. Я говорю: “Натан, ты видишь этот снег? Когда здесь будешь бежать, смотри, где ты”. И так далее. Эти камнепады — это все ерунда, а вот эти 30 сантиметров... Он-то проезжает к бортику впритык, там миллиметрики. Ну, не миллиметрики, а сантиметрики, но не десяти и не 15, не 20 — там пять, семь.

— Миша Коляда может выстрелить в Пекине?

— Конечно. Во-первых, мы увидели, что он лучше стал.

© РИА Новости / Владимир Песня

Перейти в медиабанк

Михаил Коляда

— Существенно. Он, конечно, на мой взгляд, от перехода к Алексею Николаевичу выиграл.

— Когда меня спрашивали, что вот, а что, а как — ну если он срывает, ребята! Сейчас, похоже, он эти вещи стабилизировал. Прибавьте еще немножко, если сможете, я думаю, Алексей Николаевич — это тот тренер, который это сделает

О "бешеных" деньгах из Китая

— С учетом того, что Олимпийские игры в Пекине, кто-то из китайских спортсменов может выстрелить?

— У них один из лучших Цзинь Боян был, но сейчас что-то он мне не понравился. Он мне всегда нравился, он правда талантливый парень, но в этот раз не понравился совсем.

— Китайцы, кстати, к вам не обращались?

— Я работал с китайцем.

— Вот сейчас, под Пекин?

— Нет, с другим китайцем, молодым.

— Я именно под Пекин, потому что Нина Михайловна Мозер мне рассказывала, что ей предлагали фантастические деньги за переезд.

— Мне не то что предлагали, мне заплатили фантастические деньги, но я работал с юниором, который стал сейчас третьим. Он за год прыгнул у меня два четверных прыжка и тройной аксель. Они мне заплатили, не хочу даже сумму называть.

— До ста тысяч или больше?

— Я не хочу называть сумму. Короче говоря, приехал парень с плохими тройными…

— А уехал с двумя четверными и с хорошим акселем.

— Да, да. И на Cup of China стал третьим.

— Какое минимальное количество времени вам нужно, чтобы поставить аксель и четверной?

— Чтобы поставить на рельсы, мне нужен минимум год, чтобы стабилизировать, нужен еще год. Ну так, более-менее. А чтобы показать на соревнованиях, нужно еще два года. Четыре года.

— То есть сейчас идеальное время обратиться к Рафаэлю Владимировичу для того, чтобы подготовиться к следующим Олимпийским играм?

— Да. Но только человеку, который серьезно этим хочет заниматься.

О кандидатах на замену себе

— Сколько времени вы отводите себе для продолжения активной тренерской работы?

— Хочу после этой Олимпиады заняться больше тем, чтобы подготовить замену себе.

— Кандидатов нашли?

— Да, у меня есть около восьми тренеров, сейчас работают. Но я был поражен, когда пришел к Жене: такие ребята классные, тренеры у него работают молодые.

Посмотреть эту публикацию в Instagram

Публикация от Евгений Плющенко (@plushenkoofficial)

— Юля Липницкая, кстати, помогает ему, Лена Ильиных была, уехала сейчас.

— Да, да. Там много ребят. Мало того что они образованные, видно, что они понимают, о чем ты им говоришь, они еще и, извините за грубое слово, не распальцованные. Хорошие ребята очень, мне очень понравились. В Америке очень трудно найти таких.

— В этой восьмерке россияне есть?

— В основном.

— Все наши?

— Не все. В основном. Я бы сказал, 60-70 процентов наших, но я хочу, чтобы те тоже были. Почему нет, если он хороший.

— Что вам сейчас нужно для абсолютного счастья?

— Да я счастлив!

— Абсолютно?

— Да. Снизьте уровень своих притязаний, и будете счастливы (улыбается). У меня уровень притязаний был очень небольшой, я достиг намного больше, чем я думал. Я никогда не думал, что вы со мной будете разговаривать. Раньше, когда я был молодым тренером, я все время завидовал тем, про кого где-то в газете пишут, думал, что когда-то про меня напишут (смеется). А сейчас я уже прячусь.