Весь прошлый год одна из самых талантливых фигуристок страны пропустила из-за проблем со здоровьем, многие подумали, что она и вовсе закончила со спортом. Как оказалось, отчасти так и было. В интервью РИА Новости Спорт Анна Фролова рассказала, как пережила серию стрессовых переломов и практически выпала из профессионального спорта, но все равно смогла вернуться.
— Как тебе возвращение на лед?
— На самом деле возвращение на соревнования было неожиданным для меня. Я готовилась, но была совершенно не уверена, что смогу выйти на соревнования. Была такая ситуация, когда ты уже несколько раз пробуешь, не получается, обо что-то спотыкаешься. Мы хотели вернуться в штатную работу - выйти на прокаты, учить ультра-си. Но как-то не складывалось из раза в раз, постоянно что-то с ногой происходило. Сперва надорвался рубец в мышце стопы, а осенью, перед Мемориалом Панина в Питере, получилось так, что у меня надорвалось сухожилие.
— Ахилл?
— Почти, только в стопе. Знаете, есть пяточная шпора, а она у меня ушла чуть дальше в стопу, хотя это то же самое сухожилие. Там, в передней части (стопы) было очень неприятное, резкое ощущение. И после этого я, наверное, совсем раскисла. Сперва переломы стрессовые, потом еще что-то, долгое восстановление – и все равно что-то не так.
— Опустились руки?
— Конечно. Когда очень сильно заболела нога, я поняла, что даже оттолкнуться не могу – только через дикую боль. Сразу позвонила Сергею Дмитриевичу (Давыдову, тренеру - прим.), и меня решили снимать. Потом с остальными тренерами тоже поговорила. Мне все пытались донести, что надо сходить к врачу, посмотреть, обследоваться.
То есть со стороны тренеров не было такого, мол, все, заканчивай. Они со спокойствием к этому отнеслись, без резких решений и слов. Но поскольку у меня это было что-то в духе "ну вот опять", то я ничего этого не слушала и не воспринимала. Позвонила маме и сказала: "Все. Я, наверное, больше не смогу".
— Ты была готова закончить карьеру?
— Не была. И не хотела заканчивать. Думаю, из-за отчаяния это единственное, что я могла сказать и решить тогда. Потому что готовились же, билеты уже купили – и в последний момент это происходит. Еще так получилось, что мама в тот момент была в другой стране. Я сказала, что в Питер не еду, не смогла, снова нога болит. И она тоже, конечно, не знала, что с этим делать.
Следующие пару дней шли тяжелые размышления. Я сидела дома, пыталась как-то смириться с мыслью, что, возможно, придется закончить. Затем приехала мама, и мы решили съездить к врачу. Там у меня обнаружили это сухожилие, сказали, сколько сидеть (без тренировок), какие процедуры посещать.
Мы, естественно, на них ездили. Но, если честно, с моей стороны это сопровождалось каким-то недоверием к происходящему.
— Не верила, что поможет?
— Да. Думала, сейчас полечусь, а потом выйду на лед – и снова заболит. Но все равно посещала все необходимые процедуры, хотя они были достаточно сильными. Одна из них – ударно-волновая. Шоковая, больнючая. Идет сильный удар по болевым точкам. Мне говорили, что удары идут с силой вылета пули – очень быстро и неприятно, но они вызывают приток крови к поврежденным участкам, и начинается быстрая регенерация.
В процессе мама меня пыталась подбадривать, говорила, мол, сейчас вылечимся, все будет хорошо. Затем мы померили коньки, оказалось, что они малы. Пришлось перед Самарой менять. Мама пошла с этими старыми коньками к тренерам, мы все думали, что проблема возникла как раз из-за того, что конек на ногу сильно давил.
Почему-то мама, кстати, вообще была очень воодушевлена. Затем Сергей Дмитриевич прислал, что он заявил меня на Самару. Все как-то верили в меня, что все получится. А я – нет (смеется). Не верила. Просто подумала – ну, попробую.
Честно говоря, в Самаре только одно в голове было – сейчас опять что-то заболит и я всех подведу. Очень боялась этого. Я была готова выходить на лед до тех пор, пока в меня хоть один человек в мире верит, даже если это не я сама, но боязнь не оправдать надежд и доверия присутствовала.
"В стопе было некоторое количество стрессовых переломов"
— Теперь твоя фраза про желание обыграть саму себя в Самаре приобрела новый смысл.
— Конечно, я это сказала отчасти из-за всего того, что предшествовало этапу. Да и в принципе я же пропустила достаточно большой период времени, выпадала из фигурного катания совсем. Была еще ситуация в больнице, когда мне сказали, что снова проблема с ногой – какая-то связка, держатель. Врачи так вопрос ставили: возможно, придется делать операцию или еще что-то такое, но, если ситуация совсем плохая, кататься больше не будешь".
— Когда это случилось?
— Январь-февраль этого года. Как раз во время Олимпиады.
— Выходит, уже после стрессового перелома.
— Там была такая ситуация – сперва мне сказали, что у меня обычное растяжение. Врачи ставили не совсем точные диагнозы, и мы сначала пробовали такое лечение, потом другое. Нужно же знать, что лечить, но вышло так, что мне всякий раз говорили что-то разное. Конечно, из-за этого не получалось ничего сообразить.
В какой-то момент мы приняли решение ложиться в больницу. Там уже врачи собрали консилиум, посмотрели мои снимки и сказали, что на самом деле у меня в стопе было некоторое количество стрессовых переломов.
— Некоторое количество? То есть не один?
— Их было несколько.
— И все в одной стопе?
- Да.
— Слышал, Сергей Дмитриевич довольно щепетилен в вопросе травм.
— Он всегда идет навстречу спортсмену. Понятное дело, как только ты подходишь с болью, он прямо сразу со льда не выгонит. Сперва спросит, что конкретно болит, какая боль, можешь ли что-то делать. Если можешь, подстраивает нагрузку под тебя, чтобы не усугублять проблему. В этом плане с Сергеем Дмитриевичем есть постоянная договоренность, с ним очень удобно работать.
— Но мы отвлеклись от больницы. Выходит, когда у нашей сборной был пик карьеры на Олимпиаде, у тебя карьера вообще висела на волоске?
— Именно. Больница, карантин, я одна в закрытой палате.
— Карантин?
— Да. В то время же снова ввели ковидные меры, и перед тем, как лечь в больницу с ногой, я должна была сдать ПЦР-тест. Я сдаю его – у меня ковид (смеется). И меня на две недели сажают на карантин. Думаю - ну какой ковид, сейчас сдам отрицательные тесты и выйду. Через день я просыпаюсь с температурой 40. Оказалось, ковид и правда был, прям на начальной стадии его поймали. В итоге сперва я переболела ковидом, затем уже лежала с ногой.
Мне объяснили, что ущерб стопе нанесен сильный и это, естественно, скажется на ее основании – на мышцах, на связках. Пришлось проходить процедуры, закачку. Рада, что сейчас это на костях никак не отражается. Переломы, к счастью, прошли. Говорят, организм человека за 7-8 лет регенерирует, а у меня нога быстрее зажила – всего-то за полтора года (смеется). Но, конечно, последствия в любом случае будут.
— Что возникает в голове, когда слышишь от врачей, что тебе, возможно, больше нельзя будет заниматься любимым делом?
— В какой-то момент это привело к тому, что я по-настоящему ощутила себя вне фигурного катания.
— И каково это?
— Сложно. Со мной медсестры много разговаривали, весь персонал ФМБА, все очень по-доброму ко мне относились, старались подбадривать. Ты слушаешь это, конечно, но в то же время осознаешь, что "настраивайся на хорошее" - это не то чтобы действенно.
В то время я постоянно общалась с мамой и… Да, наверное, и все. Даже с друзьями особо не контактировала. Получилось так, что о том, что я в больнице, знали человека 2-3, двое из них – на Олимпиаде. Им, конечно, не до меня тогда было, да и я беспокоить ребят не хотела.
В этот период я пыталась разобраться сама в себе. Думала - хорошо, фигурное катание закончилось, что я буду делать? Тогда у меня случился такой эмоциональный спад - ощутила себя абсолютно беспомощной. На тебя давят обстоятельства, на которые ты никак не можешь повлиять. И вся твоя жизнь, карьера, планы на будущее – все это в руках обстоятельств. Быть их заложником довольно нелегко.
Недели две думала-думала и, кажется, так и не увидела себя вне фигурного катания. Поняла, что я хочу кататься. Не знаю, как бы восприняла, если бы мне сказали, что точно надо заканчивать со спортом. Слава богу, так не сказали (смеется). И я решила, что уйти из фигурного катания сейчас точно не смогу.
"Давыдов, можно сказать, профессор"
— Сейчас, я так понимаю, ты готовишься к чемпионату России?
— Да. И у нас есть сюрприз.
— Программа из тройных риттбергеров?
— Да, только из них (смеется). На самом деле у меня будет новая произвольная программа. И, кстати, если серьезно – риттбергер у меня там идет первым элементом.
— Логично – самое сложное надо ставить в начало.
- (Смеется). Главное не начать программу с этого шикарного падения. А постановка и идея мне очень нравятся. Надеюсь, остальным они тоже очень понравятся.
— Чего ждешь от чемпионата России?
— Если честно, я вообще не поняла, как туда отобралась. Все произошло так быстро, что я просто не успела осознать, что происходит. Не успела поставить себе цель даже. У меня была задача – просто выйти на соревнования, а потом резко Самара, Пермь, чемпионат России. Я даже не думала о том, что попаду туда.
Еще и приболела сейчас во время подготовки к нему. Так что на данный момент, наверное, будет нехорошо выдумывать себе какие-то цели. Потому что я просто очень рада, что отобралась туда. Надеюсь, что смогу показать свой максимум.
— У тебя уже довольно большой по современным меркам спортивный путь, но при этом болельщики не так уж много о тебе знают. Давай в основы погрузимся и расскажем, как ты пришла в фигурное катание?
— Если не ошибаюсь, я начала кататься где-то в 4,5–5 лет. У меня старшая сестра занималась фигурным катанием в "Москвиче" у Виктории Евгеньевны Буцаевой, до этого – у Виктора Николаевича Кудрявцева. Так получилось, что родители всех детей в семье после школы стали отдавать в спорт, и мы там на какой-то уровень выплывали. Старшая вот фигурным катанием занималась, средняя – гимнастикой, на чемпионатах России и Москвы выступала.
Когда я была маленькой, мама часто приводила меня с собой на каток – мы дожидались, пока сестра отзанимается, забирали ее и вместе ехали домой. Из-за этого я много времени проводила на катке, с фигуристками, в том числе взрослыми. Ну и тогда меня решили тоже отдать в спорт – думали про фигурное катание, гимнастику, про балет даже.
С гимнастикой у меня совсем не получилось. Я не умела терпеть боль. Мама рассказывала, что я приходила и ругалась на тренера (смеется). "Она делает мне больно, не пойду сюда больше!" От растяжки убегала. А фигурное катание у меня пошло – меня поставили на лед, и я побежала в конечках. Единственное - на первых порах были сложности. Тогда мы всей начинающей группой ходили в коньках по кругу. Бывало, папа привозил меня на каток, ходил со мной с другой стороны бортика и держал за руку – так было нужно, чтобы дети не падали. И вот когда меня держали – все чудесно, я будущая Каролина Костнер. Но стоило отпустить – я сразу ложилась и говорила, что дальше не поеду (смеется). Приходилось снова хватать меня и водить кругами.
Потом меня отдали в группу Ирины Борисовны Страховой, там нас начали уже полноценно готовить к спорту. Тогда у меня действительно стало получаться – и прыжки есть, и еду. В какой-то момент тренеры сказали маме, что у меня есть данные, и мы решили, что уже остаемся в фигурном катании.
— И года до 2019-го ты занималась у Светланы Пановой.
— Светлана Владимировна – первый тренер, с которого у меня начался настоящий профессиональный спорт. Я пришла к ней в 11 лет с двойными прыжками, без стабильного дупля даже. Могла, конечно, попробовать прыгнуть тройной, но это были полуфабрикаты. Был вопрос, возьмут меня или нет. Насколько помню, сперва Светлана Владимировна вообще не хотела меня брать, но мы в итоге договорились на испытательный срок.
Я попала в группу с большим количеством сильных спортсменок, хотелось соответствовать. Вокруг все такие классные были, Алена Канышева тогда у нас каталась, она вообще была звездой по юниорам. Постоянно смотрела за ее прокатами, еще когда не у Светланы Владимировны была даже, и думала, ну как так? Как она это делает?
Пришлось, конечно, подстраиваться. Ну и так вышло, что в новой группе я за три месяца выучила и все тройные прыжки, и каскады 3-3, после чего меня взяли.
— Но в итоге из этой сильной группы ты ушла.
— Да, так получилось. Из группы ушло много людей тогда. У меня начался, наверное, в какой-то степени внутренний конфликт. Мы со Светланой Владимировной не смогли договориться друг с другом. В определенный момент мы достигли мертвой точки, когда друг друга уже не слышишь.
В целом можно было бы остаться, кататься дальше там, но в итоге решила сделать так. Я до последнего не хотела уходить, очень долго принималось это решение. Потом мы все дошли до точки кипения, затем с родителями пришли к Светлане Владимировне и сказали, что все, мы уходим. И я, кстати, очень хотела бы поблагодарить ее за работу со мной, потому что этот тренерский штаб – сама Светлана Владимировна, Татьяна Викторовна (Моисеева), Илона Ивановна (Протасеня) – сделал для меня очень много. Их работу никак не вычеркнуть из моей жизни, да и я не собираюсь ни в коем случае этого делать. Просто в какой-то момент решила, что нам всем стоит пойти дальше.
Причем вышло так, что я уходила в никуда. После ухода я несколько дней сидела дома, и мы пытались понять, куда идти дальше. Мама посоветовалась со знакомыми, и в итоге мы решили, что новым тренером будет Сергей Дмитриевич Давыдов, потому что его группа - золотая середина между результатом и здоровьем.
— В каком плане?
— Буквально – сохранение здоровья. У меня не стояло на тот момент задачи закончить сезон со всеми золотыми медалями или выучить четверной и сразу после этого закончить. Мне как-то всегда хотелось кататься долго, не спеша, с удовольствием. Это, если что, не камень ни в чей огород – просто я вот такой человек. С такими ориентирами.
Конечно, хочется добиваться результата, но на первый план у меня выходит удовольствие от процесса и умение перебарывать себя. Я старалась быстро подтянуться, начать успешно выступать, на чемпионат России мы съездили.
— В чем принципиальное отличие в подходах Светланы Владимировны и Сергея Дмитриевича?
— Правильнее будет сказать, что Сергей Дмитриевич – настоящий фанат своего дела. Он очень ответственно подходит к работе, осознает, что нужно делать, а что нет. Программы нам особые всегда разрабатывает, индивидуально подбирает тренировочный процесс, смотрит, какую нагрузку добавить, а какую убрать. Мне кажется, Сергей Дмитриевич отчасти как профессор. У него очень структурированный подход.
Когда я только пришла к нему, удивилась тому, что здесь, знаете, по-хорошему, как в армии. У Сергея Дмитриевича можно поговорить, можно высказать свое мнение, но тебе дали задание – надо идти и делать.
— Грубо говоря, за тебя уже подумали?
— Да. У тебя есть работа, которую надо сделать. И это все, что от тебя здесь требуют. Об остальном тренерский штаб уже позаботился.
А я довольно разговорчивый человек, думала, что надо тут сказать, там повыступать, здесь спросить что-то. Затем влилась и поняла - отлично, мне тут даже разговаривать не надо! (смеется). Хотя я и сейчас люблю, скажем так, поговорить, но мы с тренерами в этом плане всегда договариваемся. Бывали, конечно, недопонимания, причем чаще всего по моей вине (смеется). Но в такие моменты я просто приходила, извинялась, и мы работали как раньше. Здесь нет такого, знаете: "Как ты посмела, уходи!" Нет. Все достаточно спокойно.
От тебя требуют только концентрации и отдачи. Потому что если Сергей Дмитриевич полностью отдается работе, то почему ты не должен делать так же? Тогда тебя тут просто не поймут. Хотя у меня бывали, конечно, моменты, когда я не полностью отдавалась, но в такие моменты тебе просто говорят что-то вроде: "Работать давай нормально. Пожалуйста! Мы пока по-доброму".
Если это не помогает, тогда могут и более строгие меры применить. Но и то, как строгие. Позовут на разговор просто. Здесь нет такого, что на тебя начнут орать, выгонять из группы.
— И с тренировок тоже не выгоняют?
— С тренировки – могут, но только если видят, что ты пребываешь в нерабочем состоянии. Бывает такое, что у тебя ничего не получается и ты начинаешь плакать. Это на самом деле опасное такое состояние, в нем легче всего травмироваться, потому что ты не так хорошо контролируешь себя. Сергей Дмитриевич, естественно, это понимает и в такие моменты может либо отправить домой, либо оставить до следующего льда. Или постараться успокоить, если это возможно.
Меня могли выгнать за то, что я плакала во время подготовки к стартам. Большой плюс команды Сергея Дмитриевича в том, что у нас очень спокойно относятся к ошибкам и падениям. Если катаешь программу и падаешь – ничего страшного, встаешь и едешь дальше.
— То есть практика перекатов не применяется?
— Нет, ты будешь, возможно, потом катать, просто все зависит от ситуации. Если ты, к примеру, только вышел на лед после перерыва и упал, тебя, конечно, никто не заставит перекатывать программу по пять раз. Скажут связки делать, к примеру.
А если ты три недели катал чисто и вдруг упал, конечно, докатаешь ты спокойно, а дальше уже будете разбирать с тренером, почему так случилось. И если было видно, что ты просто в несобранном состоянии вышел катать и упал, условно, с первого элемента, тогда тебе могут дать задание прокатать еще раз. Не можешь сконцентрироваться с первого раза – что ж, тогда давай со второго.
А я могла заплакать, к примеру, потому что готовилась к стартам, катала программу и упала. И все, я вставала и не докатывала, расстраивалась. Не знала я тогда здешних правил, от этого и такая реакция. Был однажды момент такой – я упала, плачу, бросаю программу. Подъезжаю к Сергею Дмитриевичу, на фоне моя музыка играет. Он мне говорит: "Почему ты плачешь?". "Ну как, я упала". А он в ответ: "И что? Никого не интересует, что ты расстраиваешься в этот момент. Вставай и катай дальше, зарабатывай баллы на остальных элементах".
Самоотдача у нас очень важна. В этом плане нам всем есть чему поучиться у Льва Лазарева. Его с каждой тренировки, мне кажется, можно сразу на Олимпийские игры отправлять. Он такие элементы делает.
— Сколько раз бывал у вас на тренировках, всегда этому удивлялся.
— Да он машина! Просто страшно с ним! (смеется). Он еще всегда выходит с тренировки довольный такой, начинает разговаривать, смеяться, а у тебя в голове: "Блин, ты же только что прыгал четверные лутцы, триксели! Как ты вообще это делаешь?" У него работоспособность просто на бешеном уровне.
— Когда случилась ситуация с переломами и всем остальным, как на происходящее реагировал Давыдов?
— Здесь стоит понимать, что это две абсолютно разные позиции – как видит все спортсмен и каков взгляд тренерского штаба. Все-таки у Сергея Дмитриевича целая группа, нужно готовить ребят к соревнованиям. А я – ну, это я и моя карьера. Когда мне сказали про это все, это был конец жизни. У меня же до этого не было вообще ни одного перелома, никаких серьезных травм, поэтому на меня словно кирпич с крыши сбросили.
А тренеры достаточно спокойно отнеслись к этому. Они ведь не первого спортсмена уже растят. Да, есть период, когда возникают травмы, рост, еще какие-то сложности. Так называемый пубертат – самая веселая часть жизни (смеется). Он все пополам делит.
И тренеры это прекрасно понимали, мол, что поделать, такой период. Меня никто не торопил вернуться на лед, не выпроваживал из спорта или из группы. Наоборот, Сергей Дмитриевич говорил: "Сперва надо вылечиться, потом ты вернешься – и мы все восстановим. Надо просто это пережить, перетерпеть. Да, сейчас сложно, потом, быть может, будет еще сложнее, но нужно потерпеть этот период". И все тренеры прямо говорили: "Ань, мы тебя не выгоняем, лечись и возвращайся, мы тебя всегда ждем".
Вот в этом плане все было довольно спокойно, аккуратно. Не было такого, что "у нас скоро турнир, а у тебя травма, быстро иди и тренируйся, плевать на твое здоровье". Когда первый звоночек пошел, возникла очень сильная боль, которую я, кстати, еще и сама замалчивала, не ездила к врачу, хотя мне мама неоднократно предлагала.
— Объясни, почему у спортсменов постоянно так происходит? Почему вы не бережете себя?
— Это происходит на каком-то юношеском максимализме. Надо добить четверной, меня на Гран-при заявили, нужно в течение нескольких месяцев сохранять программы на всякий случай, и получилось так, что у меня был очень большой объем льда. Это было лично мое желание, я очень хотела это все сделать.
Бывали дни, когда у меня было по четыре льда длительностью по часу каждый. Я поднимала тройной, пыталась в четверной заходить, тренировалась – представляете, какая нагрузка на организм была. Плюс я тогда еще не знала, что у меня открытые зоны роста, а приземления все идут на больную правую ногу.
Так просто сложилось. Сигналы своего тела я просто игнорировала. Конечно, когда маме говорила, что болит нога, она меня пыталась отправить к врачам, а я: "Нет, сейчас у меня старт, отвыступаю на нем – тогда и разберемся". В итоге сама этот момент и оттянула на полтора года.
"Возрастной ценз – это правильно с точки зрения спортсмена"
— Четверной все-таки стал одной из причин травмы?
- Я бы не стала винить во всем квады. Это просто стечение времени и обстоятельств. Вышло так, что я росла, нагрузка, приземления с прыжков – можно сказать, мне так вот "повезло". Выучила бы я четверной раньше, то и проблем, может, не было бы.
— Или позже. Тем более с нынешним цензом вроде это вполне возможно.
— Конечно, учить четверные в более позднем возрасте можно. Я сейчас собираюсь этим заниматься.
— Ну только не по четыре часа в день, пожалуйста.
— Конечно. Мне вообще сейчас главное – встать с кровати без потемнения в глазах (смеется). Тогда день пройдет отлично, можно и в четверной войти.
— Ты так говоришь, как будто тебе лет минимум как Лизе Туктамышевой.
— Ой, Лиза Туктамышева – здесь я молчу. Просто преклоняюсь (делает поклон). Она мой кумир на все 200%. Только восхищаться ей могу и ничего больше. На этапе в Перми сидела перед тренировкой и думала: "Ого, я в одной раздевалке с Лизой Туктамышевой сижу, так круто!"
Я всегда очень любила с ней выступать. В принципе, у меня всегда так и было – любимые фигуристки Женя Медведева, Лиза. Нет, я, конечно, вообще всех фигуристов и фигуристок люблю и уважаю, но когда пережила определенные моменты в жизни, задалась вопросом: "Лиза, как ты вообще это делаешь?" Ты к 18 годам выходишь с пониманием, что это так сложно, большой путь пройден, нужно относиться к себе со всей ответственностью. Ты не просто красиво катаешься в костюме, это уже твоя жизнь и карьера. А тут в 25 лет человек с трикселями, с четверным тулупом! Это что-то за гранью реальности.
Лиза Туктамышева – это исключение, просто исключение. Но в то же время она служит огромным мотиватором для меня.
— Такую же долгую карьеру, как у Лизы, хотелось бы?
— Конечно. В моменте понимаю, что меня могут остановить только какие-то травмы, и очень надеюсь, что в дальнейшем обойдусь без них. Когда ты еще совсем юн, у тебя восприятие спорта немного другое. Появляются мысли, что сегодня, к примеру, у тебя нерабочее настроение, ноги тяжелые, а тебе еще произвольную катать. И это кажется концом света.
Но то, что делает Лиза, будет очень сложно повторить кому-либо. Нужно огромное желание, труд, терпение. Она уникальный человек, мне кажется. Но я буду стараться соответствовать стандартам, которые она задает. У нас же все-таки новый возрастной ценз, надо менять фигурное катание.
— Давыдов же как раз сказал, что рад, что ты выбрала путь спорта, потому что "дальше будет интересно".
— Зная Сергея Дмитриевича, боюсь даже представить, что он загадал (смеется). Ну, что скажет, то и буду делать. Естественно, будет интересно. Мне вообще кажется, что возрастной ценз – это правильно с точки зрения самого спортсмена. В том плане, что ты выходишь на взрослый уровень в осознанном возрасте, когда ты понимаешь, что ты хочешь, что тебе надо, а что не надо. Ты знаешь свое тело, свои слабые места, какая нагрузка тебе нужна. Можешь уже нести за себя ответственность хотя бы в спорте за счет какого-никакого накопленного опыта.
Мне кажется, теперь все будет чуть более сознательно. Я ни в коем случае не принижаю наших юных девочек, потому что это нечеловеческий труд. У нас вот на катке Маша Гордеева – она с таким терпением и рвением работает ежедневно, что просто вау. Столько четверных делает за тренировку! Ни в коем случае нельзя это никак принизить и обесценить, сказав, мол, да что им это стоит, они же еще маленькие. Я, к примеру, в возрасте Маши такого не делала и судить их не могу и не собираюсь.
Не хочу обидеть или принизить девочек, которые и сейчас берут довольно серьезные, взрослые темы. Они прекрасно выражают образ, замечательно катают свои программы. Но просто с возрастом ты можешь даже какой-то свой жизненный опыт переносить на лед, в полной мере донести идею, посыл, вложить душу. Тогда в программу добавляется частичка искусства.
Жизненный опыт помогает выглядеть интереснее на льду. Да, юные девочки замечательно выступают, но лично мне больше нравится, когда фигурист катает с душой. Я бы и сама хотела, чтобы про меня так думали. И примерно с 17 лет, на мой взгляд, делать это становится чуть легче просто за счет того, что ты банально дольше живешь и больше видел.